Человек в широкополой шляпе

     Сколько раз я убеждалась в том, что нечестивому человеку услугу окажешь, да при этом себя же и накажешь, а всё неймётся. В долг даю своими же руками, а чтоб вернуть трудом нажитое, находишься за должником ногами. Сколько сил и времени потратишь и всяких обид натерпишься, что и вспоминать не хочется. Вот, хотя бы взять последний случай.
     Книги моя знакомая попросила на недельку, но и через два месяца не вернула. Вместо этого беззастенчиво намекнула, да что там намекнула, без стыда и совести так прямо и сказала: «А я подумала, что ты мне их подарила…» Ещё и в жадности меня обвинила. И так, признаюсь вам, мне обидно стало, что я, во что бы то ни стало, решила вернуть в свою библиотеку эти книги. Вопрос только, как эту «гулёну» дома застать?
     Видать меня Бог пожалел, на мысль навёл, прямо таки подтолкнул, чтоб я, по дороге в магазин, к ней зашла. В этом районе города я редко бываю. А тут нужда заставила. Вот неожиданность! Как говорится: на ловца и зверь бежит. В этом самом магазине я и встретила укрывательницу моих книг. Да так прямо ей об этом и сказала. В ответ уловила недобрые огоньки в её глазах, Но твёрдо решила – не отступать. «Я за своим пришла, чего ж мне стыдиться?..» – подбадривала себя. Отказать мне в моей законной просьбе, на сей раз, она не посмела. Однако в свою очередь попросила, по дороге к её дому, зайти к её знакомым, за посылкой. По такому случаю я оказалась в чужом доме, где произошла встреча с незнакомыми людьми. Как знать, может, сама Судьба уготовила мне эту встречу.  Расскажу всё по порядку.
     Поднялись мы на седьмой этаж, нашли нужную дверь. Думалось мне минуткой обойдётся, но не тут-то было. Посылка оказалась от деревенской родни. Да ещё на словах велено было передать целый ворох приветов от всех родственников. И пошло-поехало. Воспоминания, рассказы об их общих знакомых. Обо мне тут же забыли. Пришлось набраться терпения. Родственные узы – дело святое.
     Словоохотливая хозяйка, не подозревая о тех «кошках», которые точат когти о мою душу, усадила меня за стол, чаю налила. Сама же так и сыпала новостями. Но я о своём думала и к их разговору особенно не прислушивалась. От нечего делать смотрела на трёхлетнюю девочку, которая в высокий стакан, из которого сок пьют, поочерёдно заталкивала своих куколок и различных игрушечных зверюшек. Последним в стакане оказался какой-то сказочный герой, в длинном чёрном плаще и такого же цвета шляпе с широкими полями.
     И надо ж тому случиться, что именно в этот момент в дверь позвонила соседка, милая старушка, лет этак за восемьдесят. Позже я узнала, что она каждый день сюда заходила, просто так, чтоб скуку развеять. Вот, только вошла эта самая старушка в комнату, смущённо поздоровалась. Обвела всех присутствующих взглядом, а как на девочку взглянула, на стакан с игрушкой внутри, испуганно вскрикнула и за сердце схватилась. Хозяйка помогла ей сесть в кресло, подушечку под голову подложила. Зашуршала упаковками таблеток в своей аптечке. А как беда отступила, стала расспрашивать у неё, что её так напугало? Но пожилая женщина только косилась на стакан с игрушкой, вжималась в кресло и что-то невнятно бормотала. Но от бойкой хозяйки отвязаться было не просто. Старушка достала из-под рубахи нательный крестик, поцеловала его и, после долгих уговоров, всё-таки согласилась рассказать о причине ей страхов.
     Мне тоже стало любопытно, но моя знакомая вдруг засобиралась домой. Вместе с ней должна была уйти и я. Теперь уже я проявила свой характер, настояла на своём. Предвкушая нечто интересное, и не пожалела об этом.
     - Давно это было, начала рассказывать пожилая соседка. – Ещё до войны.  Мне лет шесть было в ту пору. А вот, поди ж ты, посмотрела на игрушку и освежилось в памяти. Так, вот, кто этот человек, откуда и куда шёл, этого я не знаю. Мне было не до ума спросить, да и то сказать: с детьми по тем временам особо не церемонились. Чужой человек на порог, детей той же минутой на печь загоняли. Чтоб не мешали разговору, а хуже того, чтоб чего лишнего не сболтнули. Строго, ой, как строго было. Сидишь, бывало, на печи, пикнуть боишься. С другой стороны – почитали родителей, и перечить им – ни-ни. А если в доме свекор со свекровью верховодят, то и вовсе дети по одной половице ходят.
     - Это я понимаю. Я другого понять не могу: зачем в дом свой впускали чужих людей? – возмутилась моя знакомая.
     - Ну, это как раз проще всего объяснить. Исстари считалось, что отказать в помощи дорожному человеку грех великий. Человек, отправляясь в дальний путь, рассчитывает на помощь добрых людей. Сегодня ты кому-то поможешь, а завтра тебе или детям твоим кто-то поможет. Так и говорили: поживи для людей и люди поживут для тебя. А наша хата на самом деле в селе крайней была. Иной раз путники стучались в оконный крестец в ночь-полночь. Отец мой, перекрестясь на образа, шёл открывать дверь, даже имени не спрашивая. Вот как люди греха боялись! Молча кинет на лавку старый тулуп, и той же минутой к жене на полати ляжет. Чтоб, значит, место не остыло. А усталому с дороги человеку только того и надо. Главное – над головой не каплет, а уж хлебца кусок и кружку молока мама завсегда даст. Да-а, покуда молодые стариков слушались и мир добрее был, не то, что нонешние… Железными дверями от греха не отгородишься, не-ет…
     А в тот раз, вот как дело было.
     Постучался в ворота старик один. Стало быть – ночлега просит. Заранее предупредил, что даже духу кошачьего не переносит. Пить-есть не будет. Забрезжит рассвет – дальше пойдёт. Дело у него срочное. Спешит человек.
     Отец мой всякого народу повидал. Особо и не удивился. Только всего и сказал:
     - Ложись на лавку, мил человек. А кота мы сей же час за дверь выкинем.
     И выкинул. Старик благодарно головой кивнул. Тут же из котомки достал, ну, не знаю как и назвать эту посудину.  Стеклянную. Наподобие - бидончика. Так, литра на полтора. Высоконький такой, с крышечкой. Издали глянешь – на часовенку смахивает. Крестик золотой на маковке чешуйчатой. Право дело – занятная вещица. Но не она главное, а то, что внутри её хранится. А внутрях, вроде той куклы, что ваша малышка играет. В чёрном одеянии и шляпа с широкими полями на голове. Старичок эту «часовенку», осторожно так, на подоконник поставил.
     Мои родители и словом не обмолвились. Тятька мне только пальцем погрозил. Дескать, нишкни. Да я б и не посмела с печи слезть. Приставать с вопросами к чужому человеку, по тем временам, да - Боже упаси. Мыслимо ли поперёк воли родительской что-нибудь содеять… Вот, лежу на печи. Украдкой из-за трубы поглядываю. Интересно же мне, малой, на красоту такую поглядеть. Что мы тогда по деревням видали?
     Присмотрелась. Глаза в ту пору молодые были, видючие. Разглядела таки, что кукла энта,  как есть – маленький человечек. При шляпе, а босой. И руки на груди скрестил. Вот только пальцы на крысиные лапки смахивают. Ага, с коготками. Что тебе руки, что ноги – одинаково. И лицо с крысиной мордочкой сходство имеет. Глазки чёрненькие. Зубов правда не видно. Но губы красные, будто помадой подкрашены. В те годы может где и красились, но только не в нашей деревне. Срамно было рожу свою малевать. А тут, при шляпе, вроде мужик и на тебе – губы накрашены.   
     Но это ещё ничего. Он, оказывается, в воде по самое горло стоит.
     «Так вот почему старичок эту самую «часовенку» так осторожненько на подоконник ставил! Боялся воду расплескать…» - догадалась я.
     А старичок на лавке спокойненько так сидит, хлеб жуёт. Молоком запивает. Мама люлечку с сестрёнкой моей маленькой качает, колыбельную песенку напевает.
     Пришлый человек хлебушек доел, заоглядывался. С отцом перемигнулись и за порог подались. Покурить там или по нужде понадобилось мужикам. Мама тоже за чем-то в сенцы вышла. А я, глупенькая, и глаз не свожу с того человечка в стеклянной «часовенке». То ли померещилось мне, то ли на самом деле так было, вроде как он мне подмигнул раз, другой. К себе подзывает. А я ему взглядом указываю на хворостину, что на двух гвоздях под самой матицей висит. Вот, мол, что мне будет, коли родителей ослушаюсь. Он же не унимается. Крошечные яркие губы в улыбке растянул.
     Осуждать, не золу из печи выгребать, не замаешься. Но и то надо учесть, что у меня, не то, что у нынешних детей игрушек целый короб. В те-то годы в избе игрушек и в помине не было. И словами не передать, как мне хотелось того человечка в руках подержать. Осмелилась таки. Только ноги выпростала. Хотела с печи слезть, как с устья печи кот наш, прыг на припечек. В нашей избе не было кошачьего лаза. Да и по всей деревне кошки через печной дымоход на двор выбегали. Дымоход сперва в камору выходил, а там уже через дверь в сенцы выбегал кот. По приставной лестнице вскарабкается на чердак, а там только ему ведома кошачья лазеечка.
      И что вы думаете? Кот только спрыгнул на пол и, сразу свои глазища в того человечка вперил. Крадучись, крадучись, к лавке пошёл. Я оцепенела от неожиданности. Смотрю, что дальше будет. Шутка ли, у кота глаза горят, не мигают и у того человечка из-под шляпы два огонька сверкают. А кот всё ближе, ближе. Присел, изловчился, прыг на лавку.  С лавки на подоконник. Да как хватит лапой по «часовенке». Посудина на бок повалилась. Вода по подоконнику растеклась. Кот в сторону отскочил. Я так и обмерла от страху. «Это ж на меня подумают, - ужаснулась я. Не миновать мне порки… Благо хоть посудина не разбилась», - пробежала в моей голове торопливая мысль.
     Мухой я с печи соскочила. Подняла «часовенку». Из ковшика водички в него налила и крышечкой накрыла. Тряпкой смахнула с подоконника разлитую воду и, обратно, бегом на печь. Кот же лютым зверем под печью сидит и глазища свои огненные, на того человечка таращит. Я на него шипящим шёпотом покрикиваю. Громче не могу. Боюсь сестрёнку в люлечке разбудить. Только смотрю я на того человечка и глазам своим не верю.  Человечек, вроде весенней мухи, просыпаться стал. Скрещённые на груди ручонки разомкнул. Дальше-больше. Уже нетерпеливо ножками засеменил. Я и охнуть не успела, как он подпрыгнул, крышечку с посудинки сбросил и на подоконник выскочил. Пискнул. Ну, ни дать, ни взять – крыса у свиного корыта. Коготки на ручках и ножках чисто уголья в печи раскалились. А тут ещё кот наш, возьми да прыгни на него.  Кот у нас был большой. Любая другая крыса от него бы наутёк пустилась, а не тут-то было. Кот, как ошпаренный в сторону отскочил. В избе палёной шерстью запахло. Наш, никогда не знавший поражения кот, трусливо в угол под лежанкой забился. Куда там, о нападении уже и не помышляет. Зато человечек тот совсем осмелел. С подоконника прыг на лавку. По лавке к столу добежал. По скатерти на стол взобрался и бегом через весь стол. Смотрю, а по белой скатерти за ним чёрные крысиные следы тянутся. Да ладно бы следы. Где ступит, там ткань обугливается. А кое-где язычки пламени вздымаются. Он же, зараза такая, бегучий такой оказался. Влез на постель, по подушкам бегает. Я ещё по малолетству и сообразить ничего не успела, а пол избы уже в огне. Но, когда этот человечек к сестрёнке в люлечку полез, я заверещала диким криком.
     Первой в избу вбежала мама. Кинулась к люльке. А над ней уже постромки дымятся. Вот-вот оборвутся. Выхватила мама сестрёнку. Я тем временем с печи соскочила, мама меня к двери подтолкнула. На пороге с тем пришлым старичком столкнулась. Он, как увидел, что в избе творится, да как зашипит. Волосы на голове вздыбились, и весь он на рассерженного кота стал похож. Откуда только прыть взялась у пожилого человека. Через голову перекувыркнулся, и нет уже старика. Вместо него здоровенный полосатый котище.
     Что было дальше – не знаю. Мама меня за шиворот и во двор вытолкнула. Тятька ринулся огонь тушить. Но огонь сам собой потух, как только тот котище в зубах того человечка из избы вынес.
     Я, боясь наказания, в кустах спряталась, вся дрожу. Мама во дворе плачущую сестрёнку никак успокоить не может. Тятька с ведром воды мимо меня пробежал, такой злой, что ежели б заметил – порешил бы, наверное. Зато тот котище опять через голову перекувыркнулся и вновь в старичка оборотился. Вынес из избы «часовенку». Колодец прямо в нашем дворе был. Вода так близко, что ведром прямо рукой зачерпнуть можно было. Вот он налил в «часовенку» колодезной воды. Снял с себя нательный крестик, в ту воду опустил и, громко так, молитву говорит. А потом наклонился над самой водой и что-то там прошептал. Заговоренной водой отца моего с матерью и сестрёнкой окропил, а потом в избу направился. Там всё окропил.
     Я же сижу в сиреневых кустах у забора, ни жива, ни мертва. Бога благодарю, что в суматохе про меня забыли. Страшно-то страшно, только любопытство сильнее страха. На цыпочки встала, чтоб в окно заглянуть. А тот старичок, присмиревшего человечка опять в «часовенку» посадил, заговоренной водой по самое горло залил и крышечкой накрыл. Не стал в нашем доме утра дожидаться. Дальше пошёл.
     Ну, я тогда тихонечко из своего укрытия вышла. Ближе к окну подошла, смотрю украдкой. А там, как будто вовсе никакого пожару и не было. Белая скатёрка на столе. Мама к завтрашнему празднику послала. На полатях подушки уснувшими поросятами лежат. Тятька что-то там в углу на лавке мастерит. Мама в корыте пелёнки стирает. Я, собралась с духом, в избу вошла и на печь полезла. Меня никто ни о чём и не спросил. Наверно подумали, что я до ветру бегала. Да и потом не спрашивали.
     Много раз я всё, что в тот вечер произошло, в уме своём перебирала и про себя так решила:  старичок тот был не из простого десятка. Похоже ловец нечисти всякой. А то, что в нашем доме всё по-прежнему восстановил, так по-доброму пожалел нас. Да и ни к чему ему лишние людские разговоры.  А что обо мне забыл? Так в том он никакой беды не усмотрел. Девчушка если и расскажет кому, так кто ж ей поверит? Мало ли что дитю в голову взбредёт… О-ох, сколько ж мною передумано за всю мою долгую жизнь! Я вам так скажу. Не нашего это ума дело, чтобы нам докладываться. По моему разумению: послан был этот старичок теми силами, что защищают от гибели род человеческий, препроводить поджигателя, этого зловредного крысиного человечка в чёрной шляпе в тайное место, где полагается нечисти всякой сидеть под замком и Божьего суда дожидаться. Простому человеку с ним не совладать и пожар простой водой не потушить. А тут незадача вышла. А все наш глупый кот! Поди и сам напугался…
     Забрала я у своей знакомой книги. В очередной раз зареклась: не давать ценные вещи кому попало. Собралась уже, было, об утраченном времени пожалеть, но вспомнила о рассказе старушки-соседки, поблагодарила Судьбу за нечаянную встречу.   
               
                8 декабря 2007 года.