8. Чудь-озеро

Чудь-озеро.

1.

И вознёс я молитву Единому.

И ответил Отец.
Помоги и вознеси каждый сам себя: в прошлом, настоящем и будущем.
Аминь.

Вот и обрёл я понятие.
И исчезла мотивация – причина кармы вчерашней.
И отправилась моя интуиция вместе с ангелом-хранителем в путь: скользит ладья белая вблизи островов литературных образов, - чтобы сократить сократимое, - чтобы познать постижимое.
Вызревает время-мысль до нужной кондиции, - желая на вдохе принять из рук божьих посланников участь уготованную.
 
Ибо только сознанием, сориентированным на ускорение, можно обратить энергию понимания в энергию Движения.
Не мешкая, настроил я слух на мелодию ускорения – доверился мысли решительной.
Однако мысль реального Действия не всегда должна работать на опережение.

Безусловно, важен каждый пройденный километр пути, так или иначе  символизирующий причастность к ближайшему Делу, - поскольку факт движения во времени – неоспорим.
Безусловно, дорожные указатели повседневности всегда укажут человеку, занятому конкретным делом, - кто он есть на самом деле.

Хотя бывает, кто-то засобирался в дорогу, - но обстоятельства заставляют повременить с отъездом
Значит, озабочен человек не дорогой, а предвкушением перемен.
Просто человек, имитирующий готовность к отъезду, - при главном своем занятии – суесловии.

Всякий жест, как-то подчеркивающий желание изменить свою жизнь, - это привлечение к себе внимания, и не более. 
Это заранее планируемое отступление в тень желания, пожирающего импульс воли – без сожаления.

Вот и получается, если у человека действительно вызрела озабоченность предстоящей дорогой, - он тишком, - не привлекая ничьего внимания, - смоется скоренько, без поясняющих жестов, пока его не хватились старожилы вчерашнего дня, - и не втащили в Обратное время.
И это правильно. 

Но и опережать естественный ход событий нельзя, - сдуру можно вывалиться из гнезда до срока, - доказывая себе и другим, что созрел для ускорения.

Ведь не умеющий летать – это тоже диагноз существования.
Гласит правило.   

А состояние Предвкушения – нормальное состояние.
Приличному человеку без него никак нельзя – пропадёт вкус к жизни. 

Согласитесь, едва ли не самое любимое занятие большинства людей, - планировать перемены в мироукладе – приватном, устаканившемся.
Как бы продлеваться в пространстве мнимости. 

Это-то и забавно, поскольку постоянное преодоление опостылевших жизненных обстоятельств, как будто бы мешающих нам развернуться во всю мощь, на самом-то деле, - более всего и желанны.
Стало быть, предвкушать – это важно. 

Пожалуй, каждый может припомнить, как он втюхивал себе и другим, что путь к заветной цели – главный ориентир его жизни.
Но вначале надо создать сопутствующие условия, - и если бы не текучка, он бы давно преодолел порог желанный.

Однако, можно и башку свернуть, - пытаясь выскочить на ходу из кармического поезда. 

Просто всякое дело – сориентировано на Интерес.
Пусть на Тупик, -  но чаще всего это и есть – Интерес!

Так может и незачем преодолевать себя изо дня в день, подлаживаясь под игрища двойника-Предвкушения?

Только к чему пустые рассуждения.
Ибо человек, отпустивший свою мысль в свободное плавание, доверился судьбе-провидению.
Ибо воля человека, озабоченного преодолением временных заводей, - подчинена Дыханию дороги, - мыслящей на Опережение.

 2.

Поразмыслив над превратностями жизни, завязал я дороги пройденные в узел солёный, - а узел оставил на берегу морском.
Как мне кажется, поступил верно: пусть Простота разрешит устаревшие противоречия.

Просто сила Обратной волны очень пристрастна к моим творческим поискам: всё наносное, показушное – вон.
Какая дорога выживет после основательной чистки, - той право судьбы-провидицы.
Дорога эта мне и дыхание наладит, - и смысл существования подберёт необходимый.

А если выживет несколько дорог?
Если дыхание Иисуса и Будды, - каждое на своём уровне понимания, - строит в сердце моём церковь Единого?

Ладно.
Пока идёт строительство дома, - пережду время в состоянии Неопределённости.
Подготовиться надо к встрече с Большой Волной – то явление особенное.

Приятие и неприятие – первичные импульсы человеческих эмоций.
Отсюда и вовлечённость в круговорот тех или иных событий.

Ибо миг полёта – касаниями чувств измерим.
А что сознанием отработано – судьбой забыто.
Гласит правило.

Исхаживают странники Седьмого дня дороги морские.
И меня зазывают Иисус и Будда вдохновиться медитативными снами ноосферы-Словение.
Предлагают взойти на тот самый уровень угаданной высоты, - ступить на берег озера Понимания, - где нет добра или худа.
Где каждый миг Неразделённости, - делает первые шаги в Неопределённость.
Где указатель дорожный – ближайшее Дело.               

Просто так совпало дыхание дорог Иисуса и Будды, - и Верховник обратил щиты и мечи в сторону заповеданную.
И чуть свет, оседлал я велосипед дорожный.

С лёгким сердцем вырулил из Города.
Решил одолеть путь межвременья – засветло добраться до озера Полнолуния.
Ой, ли?

Спит Город.  И горожане спят.
Часослов не спит.
Проводил велосипедиста взглядом долгим.
Что-то подумал вдогонку, - но и так перегружен у человека велосипед походным скарбом, - поэтому добавлять к уже сказанному – тормозить разбег.

Убегает из-под колес велосипеда линия дороги.
Быстрой мыслью скользит за мной тень вчерашнего Дня.
Неосуществимая стратегия полузабытой идеи не отстает ни на шаг.

Уже двенадцатый час в пути: спина взмокла, кисти рук онемели от постоянного напряжения.
Упорно раскручивая педали велосипеда, - я едва поспеваю за молитвой журавлиной звонницы.
Чтобы во имя близкого мира и дальних людей, - каждый смог вознести над землёй имя Господа – как символ Ускорения.

Просто рванулась мысль новорождённая впереди собственной старости, - чтобы во имя миров дальних и людей близких познала моя судьба-провидица участие Сущего слова.

А кто сказал, что труд рифмовальщика километровой прозы – забава.

Присматривает созвездие Пса за людьми, - постигающими науку выживания в городах-пустынях.
Есть кому присмотреть и за художником, - когда тот в дороге.

Но никто из бдительных граждан Города даже не дёрнулся вслед за мечтателем – нет никому дела до человека, решившего бежать из западни престарелых снов Города.

Подумаешь, ну ещё один переступил черту Терпения – вывалился из Середины заколдованной.
Покинул пост, дезертир – чтобы сгинуть, наверное.

Так подумали знакомцы художника.
Рукой махнули – туда и дорога.

Лишь скукожился на площади Распятия забытый беглецом узелок с прожитой памятью – вот и вся недолга.

Неужели это всё, что осталось от человека, - бежавшего из сна мёртвого?

Однако не войдёт в дом Литературы-женщины поток мысли о белом хлебе, - пока вслух не произнесёт художник имя собственное.

И отказник-Иисус должен самостоятельно одолеть притягательность снов Израиля – сменить время застойное на мышление космоматерии.
Ибо только очищенным сознанием можно привести в движение колеса дорожного велосипеда – обратить Понимание в Ускорение.
Гласит правило.
 
И Будда должен наполнить паруса своего Ускорения дыханием солнечным.
Занырнуть на ту глубину познания, - где карма Участия выворачивает нутро мирового Разума наизнанку.

Единому сверху хорошо видать, - как спешно покинули его сыновья причалы самодостаточности.
Со стороны эта церемония походит на бегство.

Ибо преодоление трясины сознания – минута отстранения.
Ибо вовлечены дороги судьбы-провидицы в водоворот творческих предвкушений, - поэтому надо без дураков довериться гению Бога.

А вызреет срок – придётся судьбе рожать, - поскольку всякая беременность должна разрешиться Исходом. 
Гласит правило.

3.

Льёт дождь, - не переставая, - со второй половины дня.
Льёт-заливает мысли, оставшиеся за чертой рассуждений.
Я устал.
Позади более ста километров – по дрянной дороге, на велосипеде.

Давят лямки Необъяснимого плечи путника, - гонимого вперёд какой-то попутной мыслью.
Вот и ещё один попутчик духа, - умытый ветрами священными, - ищет приют во времени Назначения.
Потому что необходим людям исход в молчание Разума, - когда созывает Верховник работников Света на вселенскую Вечерю.

Просто откликнулся Батюшка на зов сына.
И Белое Облако – ковчег Наречённого слова, - расправил паруса прозрачные.

И замерло на краешке слуха художника чьё-то дыхание, - слабое, как эхо неясных предчувствий.
Стараясь не упустить нить разговора с Отцом, - жмёт на педали велосипеда сын – по сторонам глазеет.

И стая птиц, - несущая на крыльях полную корзину белых лотосов, - перед тем как устроиться на ночлег, - получила от Верховника знак назначения.
Так издревле повелось: кто слышит голос морских раковин, - получает разрешение собирать хворост для костра походного.

Главное, помнить о цели.
Потому что, - побывав у Врат Небесных, - вернётся стая перелётных птиц через сорок лет назад.

К этому времени необходимо художнику сына родить.
И обрамить золотой аурой чело младенца.
Таков уговор.

С кем?
Да с Высоким Небом, если угодно.

Ибо каждый переселенец духа должен сделать огненную отметку в памяти, - чтобы ступени познания обрели крылья.
Чтобы путь воссоздания разродился верой – в Слово Праведное.

Но походник, как и большинство людей, - не спешит принять веру такой, - какая она есть на самом деле.

А действительно, - спрашивает художник у дождя-попутчика, - почему дань веков не уплачена до сих пор Великому Разуму?

Да потому что ряса, - уповающего на путь сознания, - ещё никем не ношена.
Сам себе отвечает.

Стоп. Развилка.
Куда дальше рулить?

Дорогу к Чудскому озеру толком не знаю, - и спросить не у кого – в такую погоду даже комарьё куда-то слиняло. 
Небо заволокло тучами, - едва различаю разбитую дождём колею.
Может зря я затеял этот поход – через пару недель у меня ходка на Памир.
Как бы ни сорвалось главное предприятие – восхождение на Гору?
 
А дождь пеленает всё ухватистей, - всё теснее обжимает Вода, - предлагая  принять множество – как единое.
И я вяло соглашаюсь с условиями водного плена, - да и негде укрыться от непогоды – всюду Вода.
Вот реальность, от которой нет спасу – и не надо.

Кажется я на пределе.
Хочется, вопреки здравому смыслу, ещё глубже занырнуть в глубину колодца, - пропустить в себя обступившие вкруг ливневые сны.
Пройти, просочиться сквозь Воду, - спеленавшую плотно, точно грудного младенца.
Вопрос: куда просочиться?

Я упорно кручу педали, - стиснув зубы, упираюсь онемевшими от боли кистями рук в непослушный руль велосипеда, - осторожно объезжаю огромные мутные лужи.
Если завернусь со всем скарбом – лучше об этом не думать.
Дороге нет конца, - но есть конец моему терпению.

Уныло выглядываю местечко, где можно было бы заночевать.

Поздний вечер демонстративно уступил права ночи, - а я всё в пути.
Уже потеряв всякую надежду добраться до большой воды, - вдруг увидел, скорее почувствовал, - сквозь прострелы чёрных сосен робкие пятна света.
Несомненно, это было Чудское озеро.

Катом продрал велосипед сквозь прибрежный лес. 
Привалил напарника к дереву.
Всем нужен отдых.

Надо бы развьючить велосипед, расставить палатку.
Устало шевельнулась мысль.
Но я отложил на потом приготовления ко сну: глубоко вздохнув, вышел на край песчаного обрыва, опоясавшего озеро по всей береговой черте.
Открывшаяся панорама не радует.

Оборачиваюсь на протяжный стон, доносящийся из глубины леса.
Тёмной, угрюмой массой навис над озером лесной забор.
Нет желания остро вглядываться, глубоко прислушиваться.
Меня вполне устраивает этот пустынный, залитый дождём и штормовыми волнами берег озера.

Правда, озадачила белая яхта, мотающаяся с боку на бок в волнах прибоя.
Но наверняка есть какое-то объяснение и этому явлению, - только завтра, завтра буду искать ответы на все вопросы.
Сейчас мне всё равно не разгадать ночную шараду.

А действительно, чья это сила прибила яхту к дикому, необжитому берегу?

Изводит душу дождь, - вымывает из головы – из этого обиталища вековечной усталости – потаённые мысли.
Я ещё раз окинул пустынный берег взглядом, - на автопилоте развьючиваю велосипед-дружка – скорее спать, спать.

Да, хочется спать, есть…
Волнами перекатывается по лесу ропот деревьев.
Светящиеся струи чьих-то молений короткими вспышками молний пытаются перебросить мост через чёрные впадины озёрных снов.

Но стройные берёзы – белые кельи – привлекли моё внимание.
И я, пленённый повестью дождя, признательно киваю головой в сторону берёзовой рощицы, - не имея сил на другие проявления чувств.

Механическими движениями достаю из рюкзака какие-то вещи, - складываю возле велосипеда, - ищу, куда бы и себя пристроить,-  приглядываю место посуше.
Хочется скорее ощутить прочность второго дна – сонного, - где не надо притворяться даже перед самим собой, - а быть таким, какой есть.

Я не стал расставлять палатку – вконец обессилил.
Занырнул в брезент, быстро напитавшийся водой, закрыл глаза…
Э-эх, чайку бы горячего.
Ужалила мысль.

Кажется, дождь усилился: просачивается вода сквозь плотно сжатые веки, - проникает в уши.
Я приподнялся, - поискал, чем бы прикрыть голову.

И всё же я рассудил здраво: если спать лицом вниз, вода не будет так мешать. Оценив свою сообразительность, - постепенно проваливаюсь в другую реальность. 
Однако слабая мысль о белой яхте, засела в голове, - не получается уснуть: любопытно ведь – что это за умысел?

Что ж, хоть и сориентировано начало на конец, уже усмирённый Покоем, - а всё равно, продолжает человек искать смысл даже в знаках случайности, -  даже в полёте фантазии.

Сон отступил – пришлось встать.
Я подошёл к сосне, стоящей почти у самого края обрыва, - наблюдаю за работой прибоя, - не переставая, однако, мысленно пустословить.
К тому же, не получается замолчать: говорильня прёт из меня помимо воли, - прорываясь наружу совсем уже полной галиматьёй.
 
Угрожающе призывно рокочут волны прибоя – выманивают на берег.

Ничего, ничего – добрались.
Я поглаживаю поникшее седло велосипеда.
Видишь, я же говорил, - всё будет славно...
Так что, дружок, принимай свой часок, - а мне бы понять, какого рожна я здесь делаю?
И эта яхта?
И вообще.

4.

Ночь прислушивается к моим словам, - ускользающим подобно рыбам в близкую воду.
Пытается Ночь очистить шелуху с глупых рыб.
Но не хватает терпения очистить от сумасбродных слов путь уставшего человека.

Закрутила меня водная карусель – до беспамятства.
Перенесла в Сад причины новорождённой.
И я терпеливо жду известий от судьбы-провидицы – лишь изредка постанываю.
Остается только догадываться, как я дышу, занырнув с головой, то ли в сон озёрный, - то ли ещё куда.

Пошатываясь, направляюсь-таки к берегу, - утонувшему в грохоте прибойных волн.
Хочу рукой дотронуться до яхты – убедиться в реальности нереальной картинки.

Куда ни брось взгляд: жуть спряталась за каждой волной, - за каждым кустом, - деревом.
Жуть затаилась за каждым вопросом, - вывороченным с корнем из привычного смысла жизни, - и смиренно припадающего на колени, - в надежде на снисхождение водной стихии.

Стараясь не вопрошать Пустоту бездельными мыслями, - я надеюсь хотя бы на часок освободиться от лицемерного долга, - пристроившегося в сыновьях у сердца, - и изводящего мой ум необязательными вопросами.
Может, конечно, и найдутся люди, наловчившиеся укрываться от докучающих мыслей, - от отупляющих слов.
Но я не из тех.

Сколько ещё испытаний земной дорогой надо намотать на колёса велосипеда, чтобы утолить, наконец, жажду монастырской водой?
Хотя, и у меня иногда получается на минуту-другую отстраниться от абракадабры, выплёскиваемой из нутра со словами-пустобрехами, – точно дождь кислотный.

Сокрушённо оглядываюсь по сторонам, - взглядываю на небо, - как бы ожидая чьей-то поддержки.
Беспорядочная чушь, которой я забалтывал теперешнюю свою растерянность, уже всерьёз достала.

Хоть и сказывался многолетний опыт собеседований с самим собой: и в мастерской, во время работы над очередным холстом, - и в скитаниях по горам, которые я большей частью ни с кем не делил, - а всё равно – так хочется отдохнуть от себя говорливого.

Да, - огорчает слух поэта-традиционалиста нерифмованная галиматья верлибра.
Однако же, докучают не столько слова – сколько их сумма.
Гласит правило.

Если душой человеческой не ведает наставник, состоящий в прямом родстве с Покоем, - тяжко выносить себя – смертельно опасно.
Я как будто знаю об этом, - как и об истинном источнике мысли. Поэтому дорожу родством с Принципом.

Вот и теперь: пьянящий сердце кураж шевельнулся по-хозяйски в груди этаким метателем диска, - и нет ему дела до слов, ускользающих в ночь.

Просто знает кураж, что владеет он контрольным пакетом акций источника Принципа, -  освобождённого от повинности пустого слова.
От того слова, - из которого пьёт иногда сам, - и те, кому кислотная муть в кайф.

Господи, освободи моего метателя от дождя обвального, дай ему кимарнуть чуток – так спать хочется…
Шепчу я молитву в спину Покоя, - преображающего проливное молчание дождя в вещее слово.

5.

Да, - я жутко устал в дороге – мне хочется спать.
Поэтому голос сердца, - доносящийся откуда-то из закоулков тяжёлых дней, - воспринимаю как божью кару.
Как бесцеремонные претензии совести к уснувшей памяти.

Мой разум постанывает от слов покаянных, - и я взываю к снисхождению Верховника.
Стараюсь поменять своё отношение к Первопричине, - ответственной за дорогу последствий.

Некто сказал: приёмная превосходящих дней – это смерть смертей.
Что за небесной далью – тёмно-синий исток.

Что в этом истоке формируется ритм жизни вечной материи – царственный путь восхождения.
Выше только умозрительность, созерцательность – пульсация вечного духа.

То есть, - сначала омут, - затем воздействие духа.
А кто не согласен с таким поворотом мысли: приди и проверь.

Что ж, освободиться от сухостоя в Саду памяти можно, - надо лишь сжечь в костре самое подходящее из объяснений.
Осталось развести костёр.
Но дождь диктует свои условия выживания.

Усилием воли я заставил заткнуться говорливую душу, - и сознание заставил молчать.
Только не получается надолго поладить с Покоем.
И я вновь продираюсь сквозь запруды памяти, - казалось бы, оставленной там, - откуда бежал накануне?

Неужели тщетно желание, - расслышать имя своей новой судьбы – проникнуть вглубь огненной правды молчаливого слова.

Тишина, - вновь взмолился я, - освободи меня от воспоминаний, иссушающих разум – обнажи суть моего одиночества.
Сердце просит и молит о понимании.

И сжалилась Тишина.
И растворились мои намерения смелые в прозрачном Облаке, - и ухватил я обеими руками онемевший ком небесных озёр и рек.
И серебристая пелена сказаний Сада совести окутала кающегося причастника сном Недеяния.

И чьё-то холодное дыхание шевельнулось мимо, - мимо.
Это ловец покаянных молитв, - прихватив оскомину бессмысленных моих бормотаний, - прошёл  мимо, мимо.
И не стал я зазывать обратно фантомы памяти, - ускользающие по примятой траве вслед за Удильщиком.

Надо учиться воспринимать вызовы реальности – согласием.
Пусть уносит ночной Рыбарь переполненность моих покаянных терзаний.
Всё равно не услышать ему радостных звуков, - бьющих малыми колоколами в груди. И то – ладно.

Увы, поворовывают люди друг из друга, - не смея главного унести – тем и сыты.

Просто не нашлось места моим вчерашним снам в белой ладье Водолея, - причалившей к берегу Чудского озера.

Ибо сотворение молитвы, - нейтрализует угрозу смерча.
А поступательность мысли – устремляет дорогу к свету.

Да, - беспредельно пространство, - но лишь Тишина правдива.
Гласит правило.

Кто бы мог подумать, - но восходят люди в личной беседе с ангелом вдохновения до уровня сердечных прозрений, - когда расцветают их медитации запредельным молчанием.

Ибо знания Шамбалы, - следующий этап прохождения флотилии Водолея между снами Бога.

И обстоятельства жизни – этот режиссёр-попутчик, - завлекший меня на озеро Понимания, - будто в рот воды набрал.
Помалкивает до поры до времени.
Похоже, нет ему дела до моих ожиданий.

Оказывается, режиссёр порезал руки канатом, - расправляя паруса белой яхты.
Поэтому надо запастись терпением: как только мой новорождённый День кровь дурную из себя выпустит – тогда и за дело возьмётся.

Просто дух озера дал мне шанс, - осознать момент истины.
И я с готовностью, - пропустил сквозь себя вихри парадоксальных прозрений.
И шёлком ночных небес опустилось имя брата-причинника на берег земной.

По имени пришельца мне и воздастся.

Без тени сомнения, - переступил я линию круга, - ведающего об истинных именах и вещах.
Сквозь  себя прошёл – сквозь свои сны вчерашние.
И тотчас увидел в иконном лике собрата-попутчика, - продолжение дороги сегодняшней.
Такое направление ума.

Что ж, долгим путь кажется – зато исход короток.
Но в ожидании проходит время.
Гласит правило.

Скромно мерцает звезда Поклонная в сфере моего понимания.
И каждый знак ликования, - имеет неповторимое прочтение.

Выходит – нет ожидания.
Есть порядок, - утверждённый на земле вечностью.

Просто завязано в узел повседневности – очень далёкое, - и очень близкое.
Стоит ли распутывать этот узел?

Мерно жужжат мельничные жернова Чудского озера, - растирая в муку, - существующее помимо моего сознания и душевного склада – что есть Причина всему.
Что может стать именем осуществляющим.

Так стоит ли подсчитывать юркие зёрна, соскальзывающие словами-пустышками на бесстрастные мельничные жернова?
Не всё ли равно, - чьё имя, как основа душевного знания, - стекает магнитным потоком на землю?

И действительно, - кому есть дело?
Пусть себе перемалывают жернова тихие мысли в следы Приближения?

Ибо путешествия во времени, - длящиеся мгновения, - важнее многих и многих желаний.
Ибо период просвета в тоннеле сознания – равен сумме отвергнутых желаний.
Гласит правило.

Я с этим правилом согласен, - но всё же попросил режиссёра-попутчика полюбить свои мысли, - потребляемые в обиходе.
Проявить изобретательность, - выстраивая пластику моей человеческой речи.
Ибо порядок слов в предложении – формирует походку Впереди Идущего Бога.

И знай, - напомнил я ему, - никому не нужны доказательства твоей праведной жизни.
Потому что судит Бог об источнике человеческой кармы, - на основании развитых органов чувств, - управляемых просветлённым сознанием.
 
Иди на Слух, братан – откликнись на призыв Верхнего Неба.
И не ставь перед собой каких-то иных задач.
Для этого нами выбран путь, - ведущий к океану Единого Разума.

Выйди ранним-ранним утром на берег нашего Понимания.
И если повезёт, увидишь, - как смываемые прозрачной волной, - проступают в твоём сознании следы –  то ли птиц, - то ли людей.

А кто объявит ересью послания космоитян, - тому учение Света – поперёк.

6.

Предварительно измотав путника длинной дорогой, - вытолкнул Верховник художника в штормовые объятия Чудь-озера.
Потому что в значении этого Часа заключено откровение его Расплаты-женщины.

Ибо выбор мгновения – обретение времени.
Гласит правило.

Вскрикивают мятежно деревья.
Обступили прихожане переходного времени берег земной из края в край: ропщут вполголоса, - слово веское произнести не решаются.
Потому что слов правильных много, - но выбрать надо – верные.

Стремглав проносятся стаи волн по озёрному полю.
Переплетаются мысли странника с гребнями белых волн.
Размышления человека – перекресток понятий.

Окружили меня со всех сторон ливневые стены: дождевой поток шагу не даёт ступить.
Хлещет дождина, - пронзает тело, точно душ Шарко, - и даже круче.
Вонзает китайский лекарь иглы в живот и плечи, в лицо и темя человека, - оказавшегося волей судьбы на берегу озера своего Понимания.
Воля дождя, - знает дорогу и в сердце художника.

Не сочти эту мою исповедь обездоленной.
Вдруг услышал я чей-то голос.

Отмахнулся, прогоняя наваждение.
Однако, уши навострил топориком.

Через секунду, - сквозь шелест неразборчивых слов как будто просочились запахи ночи.
И дождь-пророк, - предстал в жажде познания Истины, - перед Чудским озером – старец с посохом.

И я, перекрестившись в душе, - вмиг поверил в добрые намерения озера Полнолуния.
Отогнав сомнения, - сосредоточился на пространственной мысли водной стихии, - повествующей о сотворении окна в человеческом теле, - о хранилище сердца, - о жизни быстротечной и бесконечной.

Не зови на помощь Бога – крепко стой на ногах, человек.
Озеро Чудское – твой Первоисток.
Голос старца внушает доверие.

Оберегая запахи золотого Дерева от человека, - невнимательного к учению Света, - огородил дождь-пророк Час Понимания от пустословия.
И я молчу, - будто мне знаком язык отшельника, уснувшего в медитации.

Оседлай озеро своего Понимания, художник.
Красноречиво молчит старик.
И я – ни гу-гу.

Но, только убедившись, что Конь не сбросит тебя, - ум очищенный раствори в молитве Батюшки.
И сверхмощная энергия Большой воды освободит тебя от оков языческих, - чтобы нашёл ты себя в великом творчестве Бога.

Врачуй Расплату-судьбу чистой повестью Верхнего Неба.
Час учения светлого зовёт тебя, - Час дня зовёт тебя.
Смелая душа – путнику познания.

Ибо отречься от Колеса Повторений – проявление мудрой воли.
Но знай: не минует финал Представления – расплаты.

Вот так, - на одном дыхании, - прошёл дождь-монах сквозь световую волну в обитель моего молчания.
Вышел на берег человеческого Понимания праведником – и голос явил.

Дождь проливной – твоё продолжение.
Говорит старик, - и я головой согласно киваю.

Знаменует дождь, - путь Сына к земле. 
Поэтому прими эту исповедь святой воды со смирением.
Она мала участием к людям, - но огромна верой человеческой в твоё  искупление.

Где-то в ночном лесу прокричал негодующе зверь, - и со стоном сползло с крутой насыпи дерево, - и рухнула в волны сосна, неосторожно переступившая черту озёрного сна.
И с весёлым рёвом подхватил старик-прибой добычу.

Уже терзает гневливый прибой пленницу: платье долой – сучья в сторону.
Похваляется старожил озёрный недюжинной силой.

Но, чу.
Метрах в ста от упавшего дерева, будто кто посветил фонариком.
И я вновь увидел – белую яхту!

Бьётся о скрипучий простуженный песок чей-то сон забытый, - паруса спущены.
Бьется о край земной время потерянное.

А может, кто-то выбросил белый флаг обстоятельствам жизни?

Однако на мой законный вопрос, - дух озёрный многозначительно промолчал.
Дескать, эка невидаль: стая птиц перелётных, не подстреленных кармой суесловия, опустилась на землю – всем нужен отдых.

7.

Ухаживает монах-отшельник за всходами человеческой веры, - молится за честь праведную искателя Истины.
Ветров-попутчиков на берег Чудского озера нагнал – полную чашу.

Но на ветер пустые слова утешения.
Опрометчивый выбор партнеров по жизни – чтит грубую силу.
Поэтому сам реши, человек, - какие мысли – твои попутчики.

И призвал я в попутчики Слово Рода.
И воспев хвалу Господу, - обязались ангелы слова и впредь доставлять письма брата-космоса своему адресату – вовремя.
Подтверждая тем самым духовную связь между Вестником и Получателем писем.
Ибо сознание людей, крещёных в водах Верхнего Неба, - накрепко связано с божественным источником Разума – с учением Света.

Вглядываюсь я в строки письма, - вписанные дождём-монахом в озёрную книгу.
«Се Аз с Вами во вся дни и до скончания века. Аминь…»

Вот и пришёл Час ответственности.
И ещё одно медитативное письмо брата-космоса – этот эфирный самолётик – приземлился на линию горизонта.

И не усомнился я в добрых намерениях Верховника, - заговорившего со мной на языке русском.
Воспринял Слово Рода, - насколько понятливостью был одарён.

Но потребовал Верховник от человека, - углубившегося в чтение письма эфирного, - иной одежды.
Поскольку источник Логоса не любит грубых мыследвижений.

И перевернул страницу отрывного календаря Часослов, - сохранив ритм часов Господа в сердцебиении русского человека.
И я сделал попытку освободиться из плена растревоженных мыслей.

Вскинув руки, и глотнув воздуху про запас, - погрузился на дно озера Понимания – только пятки мелькнули.
Ведь чтобы обновить сущность человеческую, - надо преодолеть силу притяжения сознания-кармы, - даже если сознание это – зверь прикормленный.

Просто другого способа избавиться от всегдашних попутчиков-мыслей я не придумал.
Поэтому лёг на дно – будто к женщине приладился.

А дно: то прохладной задумчивостью усыпляет, - то доской стиральной ребрится.

Лежит человек: в голове пустота гудит.
Видать, и впрямь, потерял где-то котомку житейской мудрости, - отрабатывая карму блудного сына.
Всё выскочило из головы, - чем привык гордиться перед друзьями-товарищами.

Тишины ищет человек на дне озера.
Хочет проникнуть в обитель молчаливого поля.
Не поймёт только – случайно он обронил узелок познания, - или сознательно выбросил где-то в пути, - чтобы пустотой поразмышлять над притчами Чудского озера.

Но не тут-то было: налетели, отбившиеся в дороге  попутчики.
Хотят сходу проскочить в молчание человека – особого внимания требуют.

Ты посторонних к себе не подпускай, - только совесть пригрей, - да про свидетеля и правдоискателя не забудь – не капризь, не своеволь!

Ты смирись-стерпись с долей человеческой, - не гони поводырей доверенных: мы ж, выбор твой – твоя долюшка.
Ну, куда ты без нас денешься?
Нашёптывают.
 
Собрал художник волю в кулак: призывает Тишину ещё надежнее огородить сознание от всегдашних советчиков.
И сдались поводыри, - покинули молчальника, - добровольно принявшего карму неслышных причин.

Похоже, получил человек вольную.
Лежит тихонечко, - к прохладе дна озерного привыкает, - Тишину в себя пропускает.
И дно щекой ребристой к нему плотненько жмётся, - точно мать к дитю.
Ну, прямо – икона «Умиление».

Семью по семь: сеют ангелы молчания семена в лощине тонкого слуха художника, - отворяют окна ушных раковин настежь.
Зато дверь закрыта наглухо молве прибойной.

И прижилась Тишина внутри человека: сознание – ровно Лист Белый.
Вот теперь можно возвращаться.

Сущий на небесах – жизнь в иерархии.
Первое, о чём подумал художник, -  вынырнув из воды.

Что положит на сердце Десница Божья – то и есть.
Ещё подумал, отдышавшись.

Всё хорошо, прошептал чуть слышно.
Всё хорошо, подтвердила судьба.

Но, даже возвысившись в общении с братом-космосом, -  нельзя умалять суесловие безголосых людей.
Ибо время едино, - точно посох дорожный.
Ибо кто сегодня несёт беспородную чушь, - завтра может сказать веское слово.

Я согласно развёл руками, - согласившись с Верховником.
И запестрили в моих глазах жёлто-фиолетовые силуэты каких-то скороспелых соображений.
И грянул гром.
И проснулся я, - обнаружив себя стоящим по грудь в воде.

8.

Сбились тучи в угрюмые глыбы.
Укрыли озеро ливневые обвалы, - полощут размашисто.
Чернильные кляксы заливают грунтованное непогодой полотнище, - обживают небесный холст, натянутый на подрамник вопрошающего времени.

Ни души вокруг – только Ночь хозяйничает, - выгуливая дремучий беспредел по озёрной столешнице.
Кружит над озером тень птицы ночной.
Лупятся волны о берег земной – чьи-то беспризорные мысли ищут пристанища в душе уставшего человека.

И вспомнил я о напутствиях Верхнего Неба.
И выбор телесных концепций – пространство новорождённых мыслей – обрёл осмысленную жизнь в моём дыхании.

И силы, - формирующие из протооблака водорода и человеческой мысли двойные звёзды, - осенили меня – просветлением.
Ибо переселяется судьба человека из будущего в настоящее, - когда прошлое становится сказанием Покоя.

Ибо в продолжении – смысл.
Гласит правило.

А чудеса?
Ни здесь, - ни там.
Всё – дорога.

Да, пора выбираться на берег Дня следующего.
Подумал я.
Инстинкт самосохранения – указатель верный.

И не стал я противоречить святому духу – проводнику Слова Рода.
И проснулись в моей душе символы веры, - и преображённые руки брата-космоса начертали линии вертикальных дорог над озером Понимания.
И я направился к берегу.

Но стеной отрезал выход из озера Прибой.
И ветрило-пират спеленал меня кольцами покаянного времени.

Как пробиться сквозь слепую ярость обратной волны?

Может, остались за мной долги неоплатные перед Днём вчерашним? 
Может, выполняет старик-Прибой работу, - непонятную моему ленивому разуму?

А действительно: что видит человек в безумных выходках слепой стихии?
Ну, бросается на раскисший, податливый берег воинствующая волна.

Ну, выворачивает с корнем нечаянную сосну или доверчивую березу палач озёрный.
А прихватив с собой выкраденную добычу, уносит в полон, - и терзает, точно коварный чечен, - и с концом?

Находят потом чьи-то останки прибитыми к берегу – и точка.
Остаётся только гадать, - почему выкрадывает Прибой тех, а не этих?

Да, неминуем час Расплаты – крест искупления.
Такова доля человеческая.

Брату-космосу сверху хорошо видать, - как тащит человек тяжёлым бреднем плоть свою в сторону едва различимой полоски светленькой, - отделяющей сон от бодрствования.

Устало загребая плечами, пробивается скиталец земной сквозь кипящие буруны волн.
Не тратит силы на спор с участью.

С сыновней покорностью шагаю я судьбе навстречу.
Не чуя дна под ногами, - валюсь с высей горных, - да в ущелья чёрные – вплавь пробиваюсь на зов Расплаты-долюшки.

Но недостаточно окунуться в поток сознательного саморазрушения, - чтобы очиститься от самого себя, - до мозга костей – человека грешного.

Что делать?
Как прорваться сквозь память Дня вчерашнего?
Как одолеть карму Христа-искупителя?

Вот вопрос – дотошный.

9.

Нет на земле существ, - не одухотворённых знанием жизни.
Поэтому отбросил я пустые вопросы в океан беспричинный – прислушался к бормотанию дождя.

Ибо бывают моменты, - когда только дождь проливной имеет право на исповедь.
Ибо знает пророк, - как превзойти горизонты иллюзий.

Просто Час пришёл, - и творцы избавления посвятили  меня в Иерархию Единого времени.
И какие-то люди в лиловых одеждах поменяли чашу моего познания.
И какие-то люди в туманных одеждах сменили мне ауру слуха.

И освободил я ноги от корней прежней памяти.
И наполнился Час провидения моим ощущением свободы.
И воспарил я над Голгофой-сознанием.

И воля режиссёра-попутчика обрела второе дыхание.
И руки его, изрезанные канатом, -  удержали мысли мои новорождённые на высоте Единого времени.
И в низком поклоне склонилось к земле бремя прошлого.

И заложило уши мои тишиной нездешней, - и сердце услышало голос Большой Воды.
Ищи Алтарь у подножия небесного свода – уступи крылья воле Господа.

И я вздохнул глубоко.
И тотчас грянул гром.
Трам-тара-ра-ра-бух-да-хрясь-сь.
Раскололись чёрные тучи взрывным смехом за моей спиной.

У меня будто вывернулось нутро.
И я, вслед за ангелом-хранителем, - машинально прикрыл голову руками, - и стыдливо покаялся за грехи вчерашние.

Трах-да-да-бац-ниц.
Опять взрыв грубого смеха – душа наизнанку.
Я испуганно переметнулся с ноги на ногу, - пытаясь удержать в груди сердце, - готовое сбежать под шумок, -  вслед за громовыми раскатами.

И соизмерил старик-Прибой возможности человека: прикинул на глаз, - хватит ли воли у меня, взойти на дорогу, - прямиком ведущую к живому предисловию мира?
 
Хватит ли  мужества, с риском для жизни, - взойти на пороги  Горы, - чтобы узнать о знамениях Земли-матери?
Увидеть Начало своей дороги, - проложенной Создателем света?

Я растерянно смотрю поверх воды, - надеясь на линии горизонта увидеть какой-нибудь спасительный знак.
Но стёрлись из памяти имена попутчиков, - восполнявших мои земные встречи.

Лишь старик-Прибой, стараясь перекричать сам себя, - надрывно орёт о воздаянии.
Знаю. Вижу. Понимаю. Поглощу. И всё исчезнет.

Твою мать.
Попытался я возразить.
Хотел вспомнить молитву, подходящую случаю, - но в голове пустота гудит.
И я изготовился к удару обратной волны.

И кроткие деревья замерли в ожидании своей участи, - потому что природная чуткость не позволяет им спорить с хозяином обречённого времени.

Хочешь покинуть лоно церкви, - производящей танцы Сансары?
Насмешливый голос Прибоя не знает пощады.

Не дав опомниться, - повалил меня страж озера в песок прибрежный – катает по самому краю сознания.
Сбив с ног, - насмехаясь над моей неуклюжестью, - волоком тащит волна обратная подвернувшуюся добычу в озёрный водоворот.

Однако топить не спешит, - но и на ноги встать не позволяет.
Торжествует победу над гордецом, возомнившим о себе.

Так бы и пропал я: нашли бы через время утопшего среди других дохлых рыб, - выброшенных седовласым Прибоем на берег земной в назидание покуда живым рыбам.

Отыскали бы на бережку человеческих иллюзий ещё одного мертвяка, - и дело с концом.
Даже в голову не пришло бы никому, -  что наказан был человек за дерзость, - за посмелость свою проучен.

Просто решат люди: вот, ещё один, - вот неудачник, прибитый наскоро гвоздями смирения к берегу покаяния – и всем судайкам конец.

Но иначе решили творцы Избавления.
Постановили они тему мою не закрывать.
Значит, есть во мне какой-то толк.
Может, действительно – удачник?

Как бы там ни было, - перевёл я стрелки прощёных часов на искомое время.
И птицы, живущие в ночных колоколах, смолкли, - заслышав бой пасхальных слов.

И вновь проснулся я, - в каком-то ином – прощёном измерении.
Светом изнутри напрягся, - будто Жар-птицу взнуздал – огонь-человек.
Руки – меч разящий.
Человек – не промах.

А Жар-птица уже стрелы огненные в зыбкую ночь мечет, - гребень боевой раскалила добела, - в темя старика-Прибоя победно клювом тычет.

И попросил я благословления у Отца Небесного – дважды сложил руки перед битвой духовной.
И признал Бог в русском сыне воина солнечного действия.
Призвал лебедей нового времени к всенощной.
 
И перекличка солнечной стаи вознеслась на ступень нужного понимания, - и паруса белой яхты расцвели золотом.
И распахнул я дверь новорождённого понимания перед Расплатой-судьбой –  настежь.

И гулкий удар гонга разорвал ткань глубокого сна.
И понял я, что выбраться из престарелого омута – личная воля каждого.

Просто собрался я с духом – вынырнул из Чёрной Дыры – из обречённости вчерашнего человечества.
И Волна обратного действия, - прошипев на иных наречиях что-то матерное, - убралась восвояси.

И ветры попутные наполнили моё сознание заповедями солнечными.
И мысль просветлённая – повод для радости – вперёд ринулась.

И песни Бога-Матери – дыхание новой эпохи – разомкнули круг Сансары.
И время новорождённое обрело имя человеческое.

И крикнул я в ночь задиристо.
Сам пришёл – сам уйду из Ямы Затмения.

Просто в Час назначенный коснулась моей пустоты аура великой Горы. 
И прилепилось ко мне имя – Виталий.
И открылся мне в имени Жизнь – смысл Ускорения.

И режиссёр – стечение жизненных обстоятельств – перенёс  место следующего Действия к подножию Горы.
И у всех есть шанс, отлепиться от сознания, - распятого на кресте обратного времени.

Оказывается надо взлететь над Голгофой – над озером своего Понимания.
И вывернется изнанкой День вчерашний.
И плащаница озера Понимания преобразуется в День сегодняшний, - поменяв Час искупления на хитон венчальный.

Главное, - не скорбеть, - поминая покровителя Воскресения.
И всем, поверившим в путь Ускорения, - отмечать следует не поминки, - а воскресение.

Ибо невозможен прыжок без рывка.
Ибо параллельно держит путь Апокалипсис.
Гласит правило.

1988 год.