Углич понтийский

Когда я вернулся домой вечером, меня спросили:
     - Где же ты был так долго?
     - Я был в Угличе.
     - Как в Угличе? Почему в Угличе?
     - Да так, вышло так.
     - И как же ты туда попал?
     - Сам не знаю.  Откуда я знаю? Никак я туда не попал! Хотя... Насколько я теперь могу вспомнить, я ехал из Англии.
     - Из Англии?
     - Да,  да из Англии.  Я,  правда, уже с трудом вспоминаю, что там происходило, в Англии.
     - И все же?
     - Да,  знаешь ли... Какие-то балы, маскарады, свечи, всякое прочее...
     - Прочее?
     - А что?  Почему бы и нет?  Почему бы и не прочее?  А еще дворцы, платья белоснежные, что-то еще, туман...
     - Ладно. Допустим. Ну а что же тебе за дело было до Углича?
     - Да никакого.  Просто приехал. То есть дела какие-то конечно были,  как же без них, но я не вспомню сейчас. В общем, так сложилось. Так вышло.
     Видишь ли как.  В Углич мы ехали на поезде, и перед самым Угличем,  то  есть  как раз перед тем как пересечь Волгу,  был тоннель.  Мы ехали  на  поезде,  красивом,  новом,  блестящем; по-моему это был именно английский поезд.  Он мчался,  сверкая на солнце, и был похож со стороны (а я как-то вдруг представил его со стороны) на большеглазую гусеницу. Мы выехали из тоннеля прямо на огромный, с железными распорами, мост через Волгу.
Я высунулся в окно.  Там - грохот нашего поезда,  все блестит, под нами вода;  посмотрел - узнаю ли берега. Тот берег - высокий, пустынный, из его недр и вышел наш поезд. А этот, начинающийся старинными кирпичными домами,  я  узнал.  Было  осеннее прохладное утро,  солнце светило наискось. Некоторые мгновения моего путешествия врезались мне в память.  Река,  красные кирпичные дома купцов,  осень.  Воздух пронзительный,  солнечный, под стать осенним листьям, под стать контрастным теням.
     - Ну и что же дальше?
     - " Что дальше, что дальше "! То и дальше. Я вышел из поезда и пошел.
     - Куда?
     - По-моему,  я не задумывался,  куда мне идти. Просто пошел, доверяясь своей интуиции или еще чему.
     - И?
     - Углич этот зовется, как я узнал, Угличем Понтийским. Он стоит на берегу Черного моря. Говорят, здесь живут древние люди и течет древнее время, но это, конечно, все сказки. Раньше, говорят еще, Волга впадала в Черное море; и лишь позже она изменила траекторию своего течения. Углич стоит прямо в устье Волги.
     Я шел  по узким проулкам,  меж домов из желтого пористого ракушечника.  Здесь улицы изломаны,  все  спуски  да  подъемы, лестницы   из  промытого,  стертого  белого  камня,  повороты, приступки,  развалины, и греки ходят в белых простынях с оранжевой каймою.
     - Неужели?
     - Да.  Так я долго бродил. Уже стало припекать солнце, стало жарко,  а я все ходил и ходил; потом стало смеркаться. А между тем был какой-то общий праздник. Или не общий, а,  может, так совпало, что было несколько семейных праздников в один день. И люди высыпали на улицы и ходили группами. Ходили как-то странно,  будто бы роились:  то делились  на  мелкие части, то кто-то один отделялся и блуждал по своей особой траектории,  довольно замысловатой, но обязательно возвращающейся в общую группу;  однако в целом,  как мне казалось, все толпились на одном почти что месте.
     - И что же?
     - Так я немного понаблюдал за поведением  людей,  но  уже совсем стало темнеть, и трудно было следить за выражением лиц; в то же время в окнах зажигались огни.  Я зашел в один из  домов.  Он был хотя и одноэтажный,  но огромный, и явно принадлежал состоятельным людям.  Одна комната сменялась другой, одна зала переходила в другую залу.  К сожалению, нигде не было включено света или,  может быть, здесь еще не пользовались электричеством,  но так или иначе кое-где горели свечи, но тоже мало; как мне объяснили потом, они тоже были дорогой редкостью; в общем, я мало что рассмотрел из обстановки.  В одной зале был, например,  стеклянный потолок,  и сквозь него шел  слабый  вечерний свет. И еще был бассейн в этой зале.
     - А люди? Люди были?
     - Да.  Здесь  гости  собрались  на чью-то свадьбу.  Или - свадьбы.  Впрочем, может быть и не на свадьбу, а просто на какой-то  вечер,  но кто-то случайно упомянул о свадьбе.  И было полутемно, лишь лился свет вечернего неба. Я заметил, что вокруг меня бродили женщины, то одна, то две, то больше.
     - Тебе было неприятно?
     - Да. От них веяло опасностью. Одна была высокая, полногрудая,  с греческими глазами и копной черных волос. Подошла ко мне  и  поднесла  в ладонях груду колышащегося желе.  Оно было мутновато-желтого цвета,  похоже на друзу кристаллов,  лезущих друг на друга. Она стояла и лучилась своим крупным телом.
     - Что же это за женщина?
     - Не знаю; но, по-видимому, она не желала мне зла; хотя, по всей вероятности,  чего-то от меня хотела.  Я не смог  понять, чего именно и к чему это желе. Там были женщины разного калибра.  Они мне что-то говорили, нашептывали, но как-то невнятно, и я не понимал, в чем дело. То есть, может быть, тогда я и понимал, но сейчас мне трудно это восстановить. Сновали кухарки, носили  блюда.  И  залы  чем дальше,  тем были преимущественно стеклянными. " А здесь ", - сказала мне хозяйка, когда мы вошли в маленькую комнату на углу фасада,  здесь любил останавливаться полковник со своей женой.  Они останавливаются здесь  и пьют.  " Как так пьют ",  - спросил я.  " Да так ", - отвечала она.  - " Предаются здесь своим запоям. Все лето пьянствуют. А впрочем,  я не знаю.  Может быть,  они и не пьянствуют.  Может полковник...".
     Мы спускались  по  открытой лестнице,  узкой,  щербистой, теплого тертого камня,  увитой виноградом, спускались во внутренний дворик.  Дворик был достаточно обширным,  и здесь стояло множество народу.
     - Что там происходило?
     - Там хоронили человека.  То есть он еще не умер,  но уже совсем умирал.  Видимо, он был так безнадежен, что обряд похорон начали еще до момента смерти.  Он умирал,  и его хоронили.
Это  явно был человек знатный,  наверное,  один из властелинов города.  Мне сказали потом,  что это был патриций. Он лежал на каком-то возвышении из желтого камня, полуголый, в простыне по пояс, крупным породистым затылком ко мне. Вокруг толпились люди в темных одеждах.  Вдруг раздался какой-то ропот.  "Умер" - послышалось.  Людская масса заколыхалась.  И в тот же момент у ног покойного возникло свечение грязно-золотистого оттенка,  и в этом свечении я различил человека,  который,  чуть помешкав, начал  спешно удаляться прямо от самых ног трупа.  Он был кургуз,  рылся в портфеле на ходу.  По пути к нему  присоединился совершенно из пустоты возникший человек,  они обнялись и пошли вместе. Никто, однако, не проследил, куда они удалились.
     - Покойный был связан с темными силами?
     - Я такого еще в жизни никогда не видывал,  но видимо это было  так,  иначе  как  объяснить  все это?  Впрочем,  затем я спустился еще дальше,  еще ниже к морю, и вышел к приземистому желтому  домику с одним окном на фасаде.  Домик этот был очень неказист,  впрочем, как и все дома в этом районе города: я попал  на территорию еврейского гетто.  Я зашел внутрь.  В почти совершенно темном помещении за  простыми  деревянными  столами сидели люди.  Все они пили,  ели,  громко говорили и смеялись. Все были темноглазы и бородаты; и как-то недоступны. Было всего две-три свечи; но веселье было в разгаре. Некоторое время я стоял,  наблюдая происходящее, а затем все же спросил у одного человека,  который оказался рядом, по какому поводу это празднество.  " Видите ли," - отвечал он дружелюбно,  - "пир задает Инна Соломонна; но вы человек нездешний и не знаете удивительного события,  происшедшего недавно у нас в городе.  Несколько дней назад к Инне Соломонне прибыли неизвестные всадники и поговорив с ней о каких-то  малозначащих  предметах,  неожиданно показали ей знаменитый магический кристалл, принадлежавший некогда еще самому Леонардо да Винчи.  " Как", - оторопел я, - " прямо так и показали?  " - " Да,  прямо так и показали. Я вам больше скажу - я вижу, что вам можно доверять " - он стал шептать мне на ухо - " они его ей не только показали,  они его ей подарили!" -- " Да что вы говорите! Этого быть не может! Да об этом  кристалле  не  мечтали  и величайшие...  А можно на него взглянуть?" -- " Конечно же можно. Пожалуйста." Он подвел меня к столу,  вынул откуда-то из кармана белую тряпицу и развернул ее на столе. В ней лежала маленькая, наподобие молочного пакета, треугольная пирамидка мутно-желтого цвета. " Да", - сказал я, - "надо же! Действительно, это магический кристалл Леонардо да Винчи. Я узнаю его". Я прошел в дальнюю комнату. Там, среди шумной подвыпившей компании сидела и сама Инна Соломонна;  она  то  и дело разражалась смехом,  показывая лошадиные зубы и красную десну.
     Я вышел. Наступило утро. Улицы были пусты. На душе у меня было так свежо,  так радостно,  я  был  как  ребенок.  Я  стал спускаться все ниже,  к морю, по утренним свежим переулкам. На каменных мостовых валялись объедки,  какие-то кости, куски какого-то  белого  желе или крема;  по каменным желобам и просто так текла мутная пищевая вода.  Я спустился к  набережной,  на самую нижнюю улицу.  Там, в утлом сарайчике, заставленном гончарной утварью и всяким домашним добром (очень  уютно),  сидел старик  в  средневековой  какой-то  кожаной одежде и пил вино. Косые лучи восходящего солнца высвечивали в этой  картине  все желтые и желто-коричневые тона.  В руках у старика была бутылка, она привлекла мое внимание своей необычностью. Я подошел к старику и взял посмотреть эту бутылку. Она по форме напоминала бутылку от "Советского шампанского",  но  только  вмещала  она литров,  наверное,  пять и была выполнена из чистого красивого коричневатого стекла. Она была почти полна мутной жидкостью, а на дне сонно колыхалась груда лавровых листьев и черные шарики перца. На изящно выполненной в стиле пятидесятых годов этикитке значилось:


ВИНО
З Е Л Е Н О Е

и внизу добавлено курсивом:


ХОЛОДНОЕ ИГРИВОЕ

" Вот это вино!" - подумал я.  - " Настоящее,  древнегреческое!"