Постель с игрушками

И... осторожно - гомосексуализм.
Я предупредил, если что.

***

Я всегда мечтал закрыть глаза так, что бы вокруг всё стало черным. Никогда не получалось. Всё время что-то мельтешило – то красные, то какие-то вишневые, то даже золотые и синие краски. Я никогда не понимал - откуда они в его серой комнате и почему эти видения становятся особенно яркими, если закрыть глаза моими вечно-бледными руками.

Касаясь его бледных глаз, я спрашивал, что он видит. Он говорил, что видит меня. Я вновь смотрел сквозь свои ладони, но себя не видел. Он говорил, что я состою из миллиарда частичек, и что эти частички ежедневно тысячами впитываются в его кожу. Действительно я отравлял его также сильно, как был ему противоядием.

Наши руки образовывали замкнутый круг, из центра которого бесконечно стремилась вниз пропасть из наших придуманных чувств. Я дорожил им, он – этой пустотой.

- Если бы не Она, ты полюбил бы меня когда-нибудь?

Он не касался меня, но я и так чувствовал его дрожь. Что пугало его тогда больше – то в который раз он задает этот вопрос или же то, в который раз он услышит от меня один и тот же ответ? Я мог бы притвориться спящим, и тогда этот вопрос упал бы в пропасть между нами, оставив за собой лишь шлейф его отчаяния. Больше всего на свете тогда я хотел взглянуть ему в глаза, и именно потому не открывал своих. Нащупав его тонкую руку, я положил её себе на лицо. По моим глазам побежали бирюзовые огоньки, так его пальцы просвечивали душу. Еще они пахли летним дождем, как он сам. Он тыркался носом мне в шею, словно слепой котенок, и даже что-то мурлыкал.

- Пожалуйста, ответь на мой вопрос.

- Ты не услышишь ничего нового.

Он провел носом по моим скулам, заставив зажмуриться от этого странного удовольствия так, что секунду я даже смог насладиться чернотой.

- Миша, я люблю тебя.

То ли он снова лишь мурлыкал, то ли он действительно вновь это сказал. У меня дрожали губы, так я хотел сказать ему то же самое, но, зная, что это будет ложью, устремил их не к словам, а к его горящим щекам, которые так любил целовать.

- Миша. Прекрати.

Это были пустые слова, он не сопротивлялся, и я знаю, что даже не хотел пытаться. Я был его слабостью точно так же, как он стал моей. Я не мог сдержаться, в то время, как он не мог убежать. Мы не могли отпустить наших рук, ведь тогда вся пустота, вся эта пропасть разрослась бы настолько, что мы оказались по разные стороны многокилометрового обрыва. Я дорожил им, он – этой пустотой. Я любил эту пустоту, он – меня.

Еще я любил его тонкие пальцы. И его смех. И его губы, особенно я любил водить по ним пальцем. И его глаза, особенно я любил их целовать. И запах его волос, и плечи, и каждое слово, и каждое прикосновение. Я любил каждую секунду рядом с ним, каждое мгновение в нём, и ненавидел каждый час без него.

Его раздражал мой смех. И моя грусть тоже. Ему не нравился мой шампунь. Он говорил, что у меня плохая осанка. Он ненавидел мою щетину и постоянно напоминал, что мне следовало бы подстричься. Но больше всего на свете он ненавидел каждую секунду рядом со мной и каждое мгновение, когда я был в нём, словно пытался прорваться куда-то глубже, не до души, но куда-то...

Но любил он меня сильней. Намного сильней, чем мог ненавидеть, чем все наши чувства, сброшенные в ту пустоту.

Моя ненависть к себе росла прямопропорционально его любви. Я всё не мог дождаться момента, когда пропасть между нами заполнится так, что начнет, наконец, щекотать пятки.

- Пожалуйста, притворись, что любишь меня.

- Пожалуйста, притворись, что не любишь меня.

- Тебя нельзя не любить.

Я снова закрыл глаза и замолчал. Я не только никогда не мог добиться этой идеальной темноты, но и такой же идеальной тишины. Он дышал так громко, что мне закладывало уши, да и все прочие органы обливались кровью.

- Ну, скажи же это.

Его шея обвивалась вокруг моей так, что могло показаться, будто он чешется о мою щетину. Его губы едва коснулись моего подбородка и повторили:

- Скажи.

- Сказать что?

- Что меня нельзя любить.

- Прекрати.

- Это же всего лишь слова.

- Вот именно. Поэтому и прекрати.

- Я люблю тебя.

- Прекрати.

- Я не могу без тебя.

- Можешь.

- Я не хочу без тебя.

- Твои желания от меня не зависят.

- Я сам завишу только от тебя.

- Прекрати.

- Я люблю тебя.

Он не целовал, но просто водил лицом по моей груди, да так нежно, что любил я это даже больше, чем наши небрежные поцелуи.

- Артур...

Он замер, оставив моему взгляду лишь его затылок. Я ласкал его тело, и, может даже, добирался до души, продолжая повторять его имя, словно колыбельную. Он тихо постанывал и словно подпевал, произнося в ответ:

- Миша...