В девках не помрём

После окончания политехникума я работала бухгалтером. Сначала там куда смогла устроится, а потом смогла и выбирать. Работала я и  в университете. Коллектив бухгалтеров  был сложен  довольно удачно: все были в очень хороших отношениях друг с другом. И меня приняли, как родную. Самая младшая из "девочек" - Вера, была толстушка лет тридцати пяти, а мне-то всего лет двадцать, только-только из декретного. Университет находился от моего дома через двор, поэтому я и пошла туда устраиваться...
  Бухгалтерия была отдельным государством, у нас были свои порядки и расписания. Главбух сидела от нас в отдельном, не смежном с нами, кабинете, а мы все - одиннадцать бухгалтеров - сидели в одной большой комнате. Это было больше удобно, чем наоборот, мы вместе чаёвничали, болтали и сплетничали, вместе переживали и радовались друг за друга, держали чёрную кассу и в складчину дарили друг другу подарки на дни рождения. Когда в каком-нибудь магазине "давали" чай "Бодрость", электрокофемолки, яйца, колбасу и прочие дефициты, то обязательно кто-то занимал очередь "на всех", звонил на работу и предупреждал:"Стою за колготками, пришлите кого-нибудь с деньгами в очередь. Дают по три пары"...
  Через полгода после меня на работу возвратилась из декрета Тамара Костаки, кассир. Она была моей ровесницей, что было очень здорово.
 Однажды,  после обеда, в бухгалтерию влетела Марина Климова, экономист:
 - Девчонки! На рынке дают туалетную бумагу. Четырнадцать копеек рулон. Я очередь заняла, кто пойдет вместо меня?  У меня отчет, а там очередь часа на два, но бумаги целая фура, дают по пять рулонов!
 Татьяна Рафаиловна, замглавбуха "выделила" на мероприятие нас с Томой. Договорившись, что на подходе к прилавку позвоним, чтобы подтянулись нуждающиеся, мы сбежали с работы в очередь.
  Было это  году в 76-м, тогда ещё не был застроен пустырь между университетом и Центральным рынком. Это место представляло собой руины разбомбленных кёнигсбергских домов, стихийно возникшие мусорные завалы, между которыми по петляющей узкой тропинке  нам предстояло пройти туда и обратно. Даже днём это было небезопасно. То какие-то шаромыжники шарились в грудах хлама, то в кустах распивала и распевала какая-нибудь слишком разудалая компания, то из кустов выскакивал какой-нибудь придурок, чтобы напугать проходящих мимо людей.Но самое страшное, что там частенько появлялся Коля-эксгибиционист. Он совершал восхождение на бугор повыше, снимал штаны и выделывал на весь свет разные фигуры и акробатические номера. Он был сумасшедший, но в психушке его не держали, так как считалось, что он для общества не опасен...
 А нам-то, совсем девчонкам, это было так страшно, что мы проскочили пустырь, не оглядываясь,  просто галопом. Когда мы выбежали к рынку, то глаза у нас были, наверное, с сумасшедшинкой, потому что цыганка, сидевшая на трамвайной остановке крикнула нам вслед:
  - Ой, вы, яхонтовые мои, с такими глазами к добрым людям нельзя подходить! Напугаете!
 Мы прошли мимо продовольственного, пересекли небольшую площадь и вошли в промтоварный рынок, где и нашли очередь, в ней женщину, которую Марина очень подробно нам описала и , успокоившись, стали в очередь.
  Когда до прилавка оставалось человек тридцать, мы позвонили в бухгалтерию. К нам вышла Вера.
Она принесла письмо-ходатайство от "ректората университета" с просьбой выделить его "представительницам туалетной бумаги на 12(двенадцать) человек". Как сделали эту бумаженцию, история умалчивает. Кому доставались "лишние" товары, заявленные в подобных "документах", знали все. Но ведь нельзя же было уходить в очередь всей бухгалтерией! К счастью, эти бумажки никто никогда не забирал у нас, зато им верили, так как там были и подписи, и печати, словом, всё, как положено.
  Вера сунула нам бумагу, деньги и сбежала на продовольственный, чтобы купить литовской колбасы. По вторникам, четвергам и воскресеньям к нам на рынок приезжали литовцы. Они торговали курами, копчёным салом и колбасой, необыкновенными паштетами в пол-литровых банках, бужениной, требухой и, главное, домашним сыром и творогом! Почему их творог был вкуснее нашего, до сих пор неизвестно. ...Зато и сегодня на рынке есть целый прилавок в мясном павильоне, где торгуют замечательной литовской колбасой и паштетами. До сего дня я покупаю эти продукты у Неёле, с которой познакомилась ещё тогда.
Она приезжает теперь к нам на рынок с сыном, который вполне бы мог торговать и один, но Неёле это не подходит:
 - Леночка! Как же я не буду приезжать? Я уже без вас не могу! Все мои старые покупатели стали мне уже родными за эти тридцать пять лет.Старые привели своих детей, которые уже и своих приводят потихоньку, а тётку Ёлю знают все.Вот, и твоих знаю деток. Костя прибегает за вашими заказами, Танечка заказывает одно, ты - другое, для вас и готовлю. Мой товар никогда обратно в Литву не возвращается. А к Йонасу теперь вы привыкнете, он вас всех знает, вот скоро внучка с ним начнёт ездить, тогда я перестану. Тяжело мне будет дома сидеть, но и возраст уже даёт звонки...
  Благополучно отстояв часа два-три в очереди, мы закупили туалетной бумаги почти сорок рулонов.
Продавщица, устало улыбнувшись, сказала:
 - Ой, как хорошо, что вы берёте много. Я хоть переведу дух чуток.С меня - премия!..
 Она нарочито медленно нанизывала рулончики на  длинный шпагат, за которым ей пришлось сходить в магазин, где она находилась минут десять...
  Из рынка мы вышли увешанные низками бумажных рулонов: на каждом нашем плече висело их по пятнадцать  штук. Вот такими "нарядными" мы прошли через всю базарную площадь, ежеминутно объясняя, где дают это сокровище, сколько в руки и почём...
 ...Цыганка по-прежнему сидела на остановке и курила свою длинную  кривую трубку:
  - А-а, это вы, мои красотки! Дайте рулончик бумажки, а я вам погадаю...
 Тамара, по национальности молдаванка и сама  мастерица раскладывать карты, моментально согласилась.Цыганка посмотрела на наши ладошки, провела по ним твердым ярко-красным ногтем и изрекла:
 - А что вам гадать, мои бриллиантовые, у вас уже всё есть: и мужья, и дети. Лет пять ещё все будет по-старому, а потом приходите, я дальше посмотрю, что будет...
 Она и вправду сидела на этой остановке долго-долго, зимой и летом, до самой старости и, кажется, знала весь Калининград, когда исчезла...
  Мы, вдохновленные благополучным гаданием и  желанным приобретением, шагнули по узкой тропинке в заросли пустыря. Для храбрости  заорали какую-то разудалую песню; светило солнце и мы уже вышли к последнему пригорку, за которым начинались кварталы новостроек, среди которых был наш университет, как  вдруг из-за бугра вывалился на тропку изрядно пьяненький мужик. Он вполне дружелюбно и радостно громко произнёс, разведя руки в стороны:
 - Ха! Девчонки! Бумажки набрали! А чёй-то так много? А-а, я понял: про запас... Ну и ну! И кто ж вас, таких за.ранок замуж возьмёт?! Точно в девках помрёте!..
 От страха мы смели мужичка с тропинки, как вихрь, а потом бежали до самого крыльца без остановки.
 Только войдя в вестибюль, перевели дух...
 Бухгалтерия встретила нас радостными лицами. В суматохе делёжки сначала никто и не заметил, что мы не в себе. Мы сидели рядышком и выглядели так, что Рафаиловна вдруг спросила:
 - Вас, что, на пустыре Коля-псих напугал?
 - Нет, не Коля! - и мы, перебивая друг друга, взахлёб рассказали о встрече на пустыре.
 Нас все внимательно выслушали, посочувствовали, дали попить водички и разошлись по рабочим местам. Прошло уже минут десять, как Галина Ивановна спросила:
 - А что он вам сказал-то, что вы так перепугались? Матерился, что ли?
 Я ответила. С минуту в кабинете стояла приличная тишина, а потом поднялся такой дикий хохот, что на него прибежала из своего кабинета главбух...
 Раскладывая дома заветные рулончики, я рассказывала маме и Серёжке о том, что нам пришлось пережить на пустыре. Мама посмеялась, а муж вполне серьёзно спросил:
 - Ну, а почему вы не сказали ему, что вас уже ждут дома мужья-за.ранцы?..