Глава 3. Погружение в Бангкок

Утром нас разбудили игривые девичьи вопли и хохот где-то рядом за стеной. Костян сказал, что это идеал проведения ночного досуга и поставил мне его в пример.
Выбирая блюда для питания в гостиничной столовой, я столкнулся с двумя пожилыми дамами из нашей группы. Как выяснилось, они размещались по соседству:
- Доброе утро! А мы слышали весёлые голоса из вашего номера!
- Моё почтение! Мы также слышали какие-то визги. Вы тоже от них проснулись?
- Да ладно вам, ребята, вы же молодые!..
Я отыскал столик с Константином. Перед ним стояли три тарелки с горами наваленной еды:
- О чём ты там с ними перетирал? – спросил он, жадно восполняя энергетические потери.
- Представляешь, они думают, эти крики были от нас.
- Ну и пусть думают, - вероятно, это льстило его самомнению. – А ты теперь перешёл на бабушек?
- Нет, я просто поздоровался. Когда мне ничего не нужно от женщин, я легко нахожу с ними общий язык.
- А зачем ты приставал вчера к сорокалетней хохлушке? Тебе самому не надоело полчаса выслушивать, как её подругу сбил тук-тук в Паттайе? – тук-тук представлял собой мотороллер, к которому прикрутили нечто вроде гондолы от воздушного шара. Именно это транспортное сооружение и атаковало бедную украинскую женщину.
- Мне была нужна карта Бангкока, только и всего. Хотя она в самом соку, следует признать.
- Ага, была. Лет двадцать назад.
- Кстати, завтра она улетает в Киев, сегодня у неё последняя ночь. Думаю, если бы не подруга, пострадавшая от тук-тука, она была бы не против, чтобы к ней зашли.
- Блин, ты с нормальными тёлками можешь общаться?
- А кто может? Ты, все они, - я обвёл рукой половину столиков, - посетители салонов и «go-go» баров? Не подумай, что я против легализованной проституции, тем более, здесь она вписана в жизнь общества очень органично. Правда, не знаю, как это соотносится с буддизмом? Видимо, - замечательно! Мне вообще симпатичны страны, где вместо обязательной воинской повинности, юноши на месяц становятся послушниками в монастырях и медитируют, а не убирают снег и красят целый год заборы, как у нас.
- Ты ушёл от темы. Давай подцепим нормальных молоденьких тёлок.
- Ты имеешь в виду контингент в возрастной категории двадцати-двадцати пяти лет с фотомодельными данными? Это же легко. Но зачем себя ограничивать столь жёсткими рамками?
Надо только уметь отрешиться от ситуации, чтобы половое влечение никак не сказывалось на поведении. Если научиться не обращать внимания на внешность, можно многого достичь в области взаимных симпатий.
- Ну давай, вперёд!
«Я не могу говорить с тобой нормально. Твоя вызывающая сексуальность напрочь заслоняет твой внутренний мир. У тебя же должен быть какой-то внутренний мир, не так ли? Он у всех есть. Но у тебя он плохо заметен. Не потому, что он слишком скукоженный или вообще отсутствует. Нет, просто твои вторичные половые признаки…»
- Признаться, в случае с очень красивыми девушками, на практике не всегда удаётся абстрагироваться от вторичных половых признаков. Да и сдались тебе эти фотомодели. Излишек красоты уничтожает личность, впрочем, как и её недостаток. Зачем себя ограничивать столь жёсткими рамками отбора? Вот когда у меня будет настроение и появится кураж…
- Да у тебя никогда он не появится, если не будешь пить.
- Отчего же? – запротестовал я. – Моё нынешнее состояние – всего лишь временный период, такой же преходящий, как и все остальные.
- Хреновый у тебя период. Лучше бы он побыстрей закончился.
- Знаешь, о чём меня спрашивают голоса внутри? «Почему бы тебе в пятый или седьмой раз в жизни не слиться с толпой, не разделить с ней понятные общечеловеческие эмоции, стать её радостной и бестолковой частицей?! В конце концов, отпуск у них только месяц в году, а не как у тебя – с самого рождения».
- И что ты им отвечаешь?
- А я ничего не отвечаю. Я, в свою очередь, спрашиваю их: «Зачем мы здесь? Чтобы потом в Москве на очередной вечеринке между тостами вставить – да, я жрал крокодилов и трахал тайских шлюшек. Мы только затем и совершаем какие-либо поступки, чтобы затем рассказывать о них пьяным собеседникам».
Костян вскользь заметил, что я шизоид и полный кретин и ушел за добавкой. Я решил немного развлечь его, когда он вернётся со свежими дынями и ананасами, чтобы он совсем не упал духом:
- Хочешь увидеть самый сладкий плод среди наших случайных попутчиц? Смотри туда, - и указал на маму с двумя дочками.
- У-у, точно, - подтвердил Костян, впитывая дынную мякоть. – Сейчас как раз студенческие каникулы. Наверное, она курсе на втором… жаль, что с семьёй.
- Да я не про неё. Посмотри на сестру.
- Ты чего, точно совсем уже?! Ей же всего лет тринадцать от силы.
- Ну и что? Она во всех отношениях лучше, чем её старшая сестра, хотя той ещё не больше девятнадцати. Оцени, какой чистый, невинный взгляд, незамутнённое восприятие… Да и вообще – у всех людей с возрастом портится характер.
- Не у всех. У меня всегда был такой.
- У тебя был ещё хуже.
- Вот видишь, я эволюционирую.
- Ты эволюционировал, потому что у тебя отличные друзья в качестве примера для подражания... Так вот, разве она не прекрасна? - продолжал настаивать я. – Ну скажи, только честно.
- Лет через пять, вероятно, будет похожа на сестру. Хотя, года через три…
- Почему через три?! Разве она не прелестна именно сегодня? Посмотри на неё нынешнюю и запомни, такой прекрасной она больше не будет никогда.
- И что ты собираешься предпринимать?
- Ничего. Я ничего не собираюсь предпринимать, - ответил я, поставив интонационное ударение на последнем слове. - А ты что подумал?
Костян посоветовал мне обращать побольше внимания на сорокалетних тётенек. Я сердечно поблагодарил его за совет:
- Спасибо, что не на бабушек.
- Можно и на бабушек. У тебя будет меньше проблем с законом.
- У меня их и так нет. Плевать на закон. Ты боишься общественного порицания? Ты сам-то знаешь, сколько исполнилось вчерашней шлюшке, которую ты так расписывал?
- Конечно знаю. Она сказала – восемнадцать.
- Она сказала… По ней было видно? А если бы оказалось меньше, ты бы забрал деньги, развернулся и ушёл?
- Завязывай с педофилией, чувак.
- С нимфофилией, - поправил я, - не путайся в терминах. Педофилы – это учителя труда у мальчиков в пятом классе. Мой идеал – скромная очаровательная девочка с длинными белокурыми волосами и нежным голоском, читающая хорошие книги и играющая на фортепиано. Наверное, со времён музыкальной школы у меня сохранился стереотип, что девочки, занимающиеся музыкой, - сплошь ангельские возвышенные создания.
- Странные какие-то идеалы.
- У всех нормальных мужчин такие идеалы.
У меня, безусловно, имелись до мелочей проработанные концепции и по этому поводу. Но, конечно же, я не собирался раскрывать их великолепную суть Костяну, в силу своего благородного высокомерия. Я и так позволил себе пошутить слишком о многом. Моё лицемерное молчание я рассматривал как наивысшую форму тактичности.

Нас везли по утреннему городу и рассказывали про обожаемого доброго короля Сиама и другие занимательные байки, перемежая современную статистику с историческими фактами. Костян слушал плеер, играя в стрелялки на мобильном телефоне. Когда мы вступили на территорию Королевского Дворца и отправились к храму Изумрудного Будды, он достал ещё одно цифровое техническое устройство, через которое обозревал мир, очередями производя десятки вспышек.
Экскурсию проводила тайка, на удивление хорошо владевшая русским языком. Речевой аппарат жителей Сиама, видимо, был более приспособлен для проговаривания славянских корней, нежели чем у их географических соседей. Наверняка в её имени содержалось одиннадцать слогов, поэтому нам она представилась Викторией, для удобства. Я вежливо выслушал всё, что она имела нам сказать, и продолжил обзор самостоятельно.
- Удивительно… другая геометрия зданий для религиозных культов – и ты уже в совершенно иной культурной формации!
Даже для Костяна первые минут пять это было удивительно, он не отрывался от объектива и походил на типичного японского туриста, если игнорировать его телесные параметры.
- Костян, ты когда-нибудь задумывался, какая самая лёгкая профессия в мире?
- Что?
- Надо всего лишь взять в руки камеру и назвать себя фотографом. Необходимо нащёлкать как можно больше снимков, а потом просто выбрать из миллиона случайных кадров три-четыре шедевра. Нужно только оказаться в каком-то живописном месте и вовремя нажать на кнопку, фиксируя уже данную реальность. В чём тут заслуга художника, ты мне можешь объяснить? С этим бы превосходно справился любой автоматический зонд. Кстати, они присылают из Космоса шикарные виды!
Костяна привлёк памятник какому-то тетракефалоэктозавру, и он фотографировал его с различных ракурсов.
- Только взгляни на это хтоническое чудовище, человек с фотоаппаратом! Подразумевал ли Шакьямуни нечто подобное, проповедуя Дхарму?
Но человек с аппаратом азартно увлёкся фотоохотой на гандхарвов и локапал, изображённых на росписях и барельефах пагод, а затем переключился на статую очередного ужасающего ракшаса шести метров в высоту.
Из всех так называемых мировых религий буддизм вызывал у меня наибольшие симпатии. Бесспорно, это антропоцентричное атеистическое учение немного подправили, извратили и адаптировали для необразованных масс, дополнив мифологическими персонажами из местных пантеонов, по мере распространения по азиатскому континенту. Однако, учитывая древность его появления, на многое я элементарно закрывал глаза. И, конечно же, переосмысливал некоторые положения с современных позиций.
«До достижения состояния будды Амитабха был бодхисатвой по имени Дхармакара. Много кальп назад он принял решение создать особое поле будды – буддакшетру, - обладающее всеми совершенствами, где могли бы возрождаться все страдающие существа. После достижения состояния будды Амитабха создал это поле – рай Сукхавати и стал управлять им».
«Буддакшетры – целые миры, созданные умственным усилием некоторых будд и поэтому отличающиеся от прочих миров своим идеальным порядком и возможностью достичь нирваны без особых усилий (при помощи будды, создавшего данное поле). Наиболее известные «поля будды» - Абхирати и Сукхавати созданы соответственно буддами Акшобхьей и Амитабхой и находятся от нашего мира на невероятно далёком расстоянии: между этими мирами и нашим миром располагаются целые мириады миров».
Проанализировав этот массив данных, мне стало очевидно, что буддакшетры следовало рассматривать как астрофизическое или виртуальное моделирование миров высокоорганизованными существами с искусственным интеллектом. В отличие от общепринятого, в моём усовершенствованном цифровом варианте буддизма состояния нирваны достигали лишь искусственный разум и существа, вставшие на путь автоэволюции, полностью или частично отказавшиеся от своей биологической сущности и белковых субстратов сознания.
Далее я спрашивал себя: возможно ли обратное стремление уже небиологической по генезису разумной материи к переходу к прежнему состоянию, допустимо ли совершение такого скачка из «мёртвого» в «живое», к желанию «вочеловечиться» вспять? И тут у меня родилась гипотеза, что разум, который никогда не был «человеком», рано или поздно желает «вочеловечиться», по объективным законам диалектического материализма. Высокоорганизованный искусственный интеллект может принять какую угодно форму и выбрать для себя любой сосуд, вмещающий его оперативное сознание; но для того, чтобы стать человеком, надо родиться им.
Вот здесь я и подошёл к личности Иисуса Христа, а также к христианской идее о «богочеловеке» в целом. Прозрения в древних философских системах иногда оказывались донельзя поразительны. Авторы этих откровений даже не догадывались о степени их применимости!
- Нам пора, - окликнул меня Костян, - а то уедут без нас.
- Да и шут с ними. Я бы прогулялся здесь ещё.
- Ладно, поехали. После обеда прогуляемся. Обещаю.
Пока мы ждали около автобуса всех наших соотечественников, мне попытались излишне навязчиво всучить набор открыток. Ради любопытства я поторговался и скинул первоначальную цену раз в десять. Мне быстро надоел этот забавный восточный базар, но торговка упрямо твердила два заученных по-русски «сколько?» и «купи!» и не отставала. Её не останавливали даже патрулирующие рядом полицейские, неодобрительно смотрящие на любые приставания к иностранным гражданам. При их приближении она лишь немного отступала, а затем снова долбила свои «купи!» и «сколько?». Наконец, я назвал ей совсем неприличную цену: «Пять бат». Но даже за эту смешную сумму она отыскала микроскопического слоника, просто-таки наноразмеров, и я вынужден был сдаться.
«Ну и народ», - подумал я. «Если они вроде цыган, то это не есть хорошо». К счастью, это был единичный случай, и моё созерцательное уединение прерывалось в дальнейшем лишь по моей инициативе.
В принципе, цыган я тоже очень любил, в соответствии со своими утончёнными представлениями об этом чувстве. Особенно этот удивительный народ поражал меня в фильмах Лотяну и Кустурицы. После просмотра этих кинолент, складывалось впечатление, будто попрошайки на вокзалах, гадалки и наркобароны – наглая клевета СМИ. Хотелось крикнуть «руки прочь» или что-то вроде того, вспоминая, как этот многострадальный табор чуть не стопили целиком в чешских крематориях, заодно с евреями и славянами в карикатурную эпоху борьбы со всемирной плутократией.
Какая ирония мировой истории: спустя десятилетия это чудовищное и бесчеловечное время кажется «карикатурным». Я списал всё на дикую извращённость своего восприятия, однако продолжив размышлять о германском национал-социализме и Второй мировой войне, пришёл к совсем радикальным выводам.
Когда я поделился ими с Костяном, он только покрутил пальцем у виска.
По всему выходило, что А. Гитлер разработал план «искупительной бойни», а в конце принёс в жертву себя, не успев претворить свои замыслы в жизнь, поскольку Вернер Гейзенберг саботировал ядерный проект и немецкие учёные не успели создать атомную бомбу. Согласно этому плану, после ядерного апокалипсиса человеческая цивилизация навсегда получала прививку против войн и насилия, потеряв сотни миллионов убитыми.
- Но не мог же человек вытворять такое, не будучи вконец умалишённым маньяком?! – я старался искать разумные оправдания любым поступкам. Хотя, вдруг он и впрямь являлся клиническим психопатом? Тогда дело обстояло совсем плохо.

Раньше я брал только билеты на поезд или самолёт, спонтанно оказываясь в незнакомых городах, и бродил по ним в мечтательном одиночестве. Или садился с друзьями в раздолбанные «Жигули» седьмой модели, мы врубали старый добрый рок шестидесятых или Боба Марли и гнали к линии горизонта, покуда автомобиль не разваливался в дороге.
А теперь я сидел вместе с успешными представителями среднего класса в кондиционируемом автобусе, впервые в жизни купив путёвку в турагентстве. Сидел, как жлоб, а не свободный странник. Посещаю хренову ювелирную фабрику, потому что экскурсия входит в пакет услуг и заранее оплачена. Но я даже в детстве не собирал цветные стекляшки.
Умиротворение и гармония, обретённые от соприкосновения с шедевральным наследием мировой культуры начисто пропали, испарились в ноосферный вакуум. После завода по изготовлению блестящей мишуры я испытывал неподобающее раздражение.
- Дорогая, я купил для тебя потрясающий кулончик! У меня всё хорошо… да, целую, милая! – лепетал в телефон лысеющий мужичок через ряд впереди.
Только послушайте этого идиота: он звонит в Россию, чтобы весь автобус знал, что он купил какой-то бабе дешёвую побрякушку; а главное, - что у него есть баба! А он не какой-нибудь там занюханный дрочер, который прилетел сюда за сверхдоступным сексом.
Я опять превращаюсь в злого и высокомерного ублюдка. Гордыня – смертный грех, где-то там, за морями и горными хребтами. Мы на канонической территории другой религии. Хотя, скорей всего, здесь она тоже не приветствуется… сциентист, светский гуманист, твою мать!..
- Ты опять разговариваешь сам с собой?
- А с кем же? Не отвлекайся. Ты что, прочитал весь интернет? Ты обращаешься ко мне? – я был чемпионом по риторическим вопросам. Костян сидел в наушниках и до него редко долетали шумы из внешнего мира. Он читал свой верный КПК, тоже мне – уход в себя, ещё одна пародия на созерцателя пустой точки…
- Что? – внезапно спросил любитель музыки и чтения минуты через две.
Я и не питал напрасных надежд, что до него дойдёт что-либо из моего сообщения, но всё равно выпустил мысли на звуковых волнах:
- Я тут убеждал самого себя изменить модель поведения, стать терпимее, веселее и безбашенней.
- Ну как, удалось? – неожиданно по теме монолога спросил Костя. – Может, ты как-то себя переубедишь?
- Я попробую. Ведь кроме меня, это никому не удастся. Стоп, мы удаляемся из исторического квартала… Я немедленно выхожу прямо здесь!
- Чего? Подожди! Давай хотя бы доедем до торгового центра.
- Если ты захочешь совершить там шопинг, у меня случится припадок, - предупредил я. Меня и так уже трясло от рубиново-сапфировой мануфактуры.
- Нет, мы только выйдем в том районе и пообедаем. Это же Сукхумвит – главная улица, там всё есть.
- Там ни хрена нет. Одни небоскрёбы, фешенебельные отели, переулки с барами и салонами и над всем этим довлеет надземное метро. Мне нужны пагоды, монастыри, площади с деревьями и памятниками, хибары и каналы. После обеда я вернусь туда пешком.
- Окей, я с тобой.
- Как пожелаешь. Только предупреждаю, я буду ходить очень, очень долго!

- Куда мы идём? Я больше не могу. Долго ещё? – вопрошал Костян. Не знаю, зачем он вообще увязался за мной, мешая сосредоточиться на постижении урбанизма Юго-Восточной Азии
- Понятия не имею, смотря куда ты хочешь попасть.
Я никуда не торопился, солнце стояло достаточно высоко. Мне доставлял удовольствие сам процесс ходьбы по этому городу. Хотя, «доставлял удовольствие» - это я погорячился, ибо у моего друга сложились иные представления о пеших прогулках, совершенно чуждые мне.
Сначала он набирал немыслимую скорость и шёл по графику олимпийского рекорда по спортивной ходьбе, не оглядываясь по сторонам и, тем более, не останавливаясь для внутреннего запечатления живописных видов и панорам. Однако минут через сорок он резко тормозил и жаловался на усталость, порываясь взять такси и уехать в отель.
Точно так же Костян бесплодно бегал взад-вперёд на черноморских курортах, избороздив все набережные приморских городков в поисках приключений. Предположение, что в Таиланде он несколько успокоится, ведь нужные ему заведения находились на каждом правильном углу, к моему сожалению не оправдалось.
- Костян, мы же в Бангкоке! Пользуйся этим!
- Я пользуюсь. А ты почему не пользуешься? Пошли в бар.
- Так мы ведь только что оттуда. Да и потом, «Хард-рок кафе» в центре Бангкока – звучит как-то неестественно. Тебе не режет слух?
- Нет. Мне надо запить это чёртово мясо с жёлтым карри, до сих пор во рту горит! – в кафе торгового центра Костян решился попробовать блюда тайской кухни, и теперь жестоко страдал.
- Запивать пивом за триста пятьдесят рублей? У нас на Арбате и то дешевле. В Москве мы можем выпить в любой день.
- Тогда пошли в массажный салон.
- У нас есть салоны тайского массажа.
- Да, где это? Я не знал.
- Недалеко от «Братиславской». Тебя отлично разомнут обворожительные киргизки и узбечки. Не важно. В Москве нет всего этого – посмотри вокруг!
- Ну и что – гигантский черкизон, сплошная распродажа на каждой улице, чего здесь ходить?
- Понятно дело, мы же не дошли до исторического центра.
Увидев на лице товарища застывший вопрос: «Сколько же туда идти?!», я предложил проехаться на чём-нибудь нетривиальном:
- Ладно, прокатимся к пагодам на мототелеге, ради разнообразия!
Ловить тук-тук даже не пришлось, за нами постоянно следовала гудящая кавалькада пассажирских мотороллеров. Костян ткнул пальцем в точку на карте, и мы попали в буддийский монастырь на Золотой Горе.
Очутившись на холме, обрамлённом вечнозелёными деревьями, на которых пели невидимые птицы, я значительно повелел. Поднимаясь по спирали ко входу в храм, можно было попеременно погружаться в разные эпохи: с одной стороны высились небоскрёбы, с другой – открывалась панорама на традиционный патриархальный Бангкок.
- Ну как, где ты такое видел?! Вот чего действительно нет у нас! – я начал испытывать к Костяну огромную признательность за то, что его палец бессознательно ткнул именно в это место на карте. Возможно, без него я бы никогда и не очутился здесь. Получалось, он не зря отправился вместе со мной и мучился от натёртых мозолей.
- Да, нормально… - согласился Костян, апатично позванивая в храмовые колокольчики, - совсем иное архитектурное пространство, другая цивилизационная формация, - продолжал он, имитируя мои интонации. – Поехали на Сукхумвит. Что-то скучновато здесь. Тухляк, - подытожил он.
У меня сложилось убеждение, что дай Костяну миллион евро и отправь его в Монте-Карло или на карнавал в Рио, он бы утверждал то же самое. Я не мог умозрительно подобрать ни одного региона на планете, где ему стало бы «реально круто».

Не знаю, открылось ли у Костяна второе дыхание или на него снизошло локальное просветление на Золотой Горе, но он стоически продолжал идти за мной. Вернее, это я старался поспеть за ним.
- Так, значит, в этих-то заведениях и продают детей богатым извращенцам с Запада? – в шутку полюбопытствовал я, проходя мимо школы.
Шутливый тон нашей беседы в какой-то степени провоцировала вышедшая из ворот учебного заведения элегантная и стройная старшеклассница, одетая в белую блузку и коротенькую чёрную юбку. Она провоцировала его уже целый квартал, ступая перед нами своими изящными ножками. В ответ на мои восторженные замечания исключительно эстетической направленности, Костян предсказал ей скорейшее попадание на работу в публичные дома Паттайи сразу после школьной скамьи.
- Какая красота! Конечно, с ней не поговоришь об эпистемологии, - с сожалением отметил я.
- О чём?
- О теории познания, мой невежественный друг.
- Да пошёл ты!
- Но я бы с удовольствием провёл с ней, скажем, один день. Даже купил бы за это мешок риса её родителям.
- И что бы ты с ней делал?
- Играл бы в волейбол, покатал на карусели, угостил мороженым и рассказывал о нейтронных звёздах, ведь, скорее всего, девушки её возраста не очень сведущи в астрономии. А она бы мило болтала о пустяках и беззаботно смеялась!
- Что, и всё?
- Конечно, всё. Мы бы великолепно провели вместе этот день! С другой стороны, всё равно скоро появится какой-нибудь нахальный юнец, одержимый похотью и завышенным самомнением, который воспользуется её доверчивостью и беззащитностью, чтобы выглядеть отчаянным мачо в глазах таких же недоразвитых подростков. Не лучше ли, если на его месте окажется человек высокой культуры и эрудиции?
- Кто, ты что ли? – сплюнул Костян на тротуар. Хорошо, что мы были не в Сингапуре.
- Нет. Встать в один ряд с козлоподобными мужланами на последней стадии сатириазиса  – это не для меня. Я бы почувствовал себя осквернителем всего прекрасного, что ещё теплится и зиждется во мне, лишив её, отнюдь не только метафизически, того самого качества, которое ценю в девушках больше всего. Я бы хотел, чтобы эта маленькая красавица пожила ещё немного в иллюзиях и мечтаниях, - она успеет стать, как все. Пусть идёт по улице и радует наши взоры!
- Хорошо, что они не изучают русский.
- Почему? Пускай послушает, что говорят о ней люди с тонким художественным вкусом и настоящие ценители прекрасного! Она в том возрасте, когда банальным комплиментам ещё искренне радуются. Считаю, необходимо ввести в программу курс обучения русскому языку во всех бангкокских средних школах!
- Блин, преподаватель, ёлы-палы, - возмутился мой спутник, известный сторонник традиционных моральных ценностей.
- Теперь ты, надеюсь, понимаешь, какой нравственный подвиг я совершаю ежедневно? Каждый день, который не работаю в сфере образования!
- Тебя надо изолировать, - дружески посоветовал Костян.
Когда школьница завернула в переулок, я на полном серьёзе спросил:
- Костян, скажи мне, что это за общество, в котором не зазорно проводить время в борделях, этим ещё и бравируют, а нежная дружба с четырнадцатилетней девочкой считается отклонением от нормы?
Отсутствие визуальных помех и раздражителей давало возможность расширить интеллектуальное поле дискуссии.
- Кстати, мне кажется, что вся судебная система Соединённых Штатов тридцать лет преследует Романа Поланского только из чёрной зависти. Поскольку сами они ни на что не способны, их предел - дорогие безмозглые проститутки из элитных агентств эскорт-услуг.
- Ты к чему это, вообще?
- Я к тому, что кто прочувствовал на себе робкую полувзрослую влюблённость чистой невинной девушки, которую она пыталась застенчиво прятать, того не прельстят недалёкие силиконовые барби из стрип-клубов.
- Чо за намёки? Или ты про себя? Будешь мне рассказывать о настоящей любви?
- Сейчас я уже ничего не смогу рассказать об этом. Если у тебя в крови не плещется должная концентрация гормонов, а интеллект постоянно рефлектирует – ты никогда уже не испытаешь «настоящей любви». Это возможно только в детстве и ранней юности, когда даже лёгкие прикосновения происходили по счастливому стечению обстоятельств, а всё общение могло происходить лишь на уровне взглядов и ничего не значащих слов, поскольку в них не возникало необходимости. Ныне я совсем не знаю о любви и не ожидаю ничего подобного никогда боле, но у меня, по крайней мере, есть эталонные воспоминания; мне этого вполне достаточно.
- А у меня нет даже воспоминаний. Я вообще никого не любил, как в этих романтических комедиях.
- Неудивительно, ведь ты злобный и циничный подонок.
- А ты импотент. Или скоро им станешь. Кстати, куда мы тут забрели?
Я развернул карту и попытался сориентироваться.
- Ну что, географ, ищи азимут, - подначивал Костян.
- Тебе же хорошо известно, что мой конёк, прежде всего, - экономическая и этногеография. Как топограф я не так знаменит. Не волнуйся, сейчас мы установим межцивилизационные контакты.
На перекрёстке у светофора стоял приветливый старик, который и сам порывался раздвинуть рамки кругозора. Указав наше местоположение, он с большим интересом расспрашивал нас о России.
- О, вы из России? Москва? Там очень холодно?
- Да, минус двадцать, - без зазрения совести врал я.
Старик вопросительно упомянул снег и отметил рукой уровень по колено. Я напугал его сугробами по пояс, отчего он начал мёрзнуть прямо на глазах.
- Зачем ты так с ним? – деланно сокрушался добродушный парень Костя. – Он указал нам путь, а ты лгал ему про сугробы и минус двадцать. Когда мы улетали, выпал первый нормальный снег и почти тут же растаял.
- Мой правдолюбивый и сердобольный товарищ, сказания о вечной мерзлоте, в которой мы имманентно пребываем, - один из тех стереотипов, которые не следует опровергать. Пусть считает нас медведеподобными пришельцами из сказочной северной страны, титанами из Гипербореи; и смотрит вслед взглядом, полным благоговейного восхищения! Гордо идём дальше, выпрями спину…
- Сам-то не гнись, придурок.

На просторной площади около монумента в честь короля Рамы Первого мальчишки играли в футбол прямо на каменных плитах. У ступенек, ведущих к постаменту, располагались импровизированные ворота одной из команд, штангами которых служили два школьных портфеля. Равную по силе любовь к футболу я лицезрел лишь в Италии, где матч также проходил прямо посреди тенистой площади Витторио Эммануэля Второго в Риме. По странному совпадению, он тоже был королём. Я высказал свои соображения вслух:
- Прикинь, если бы у нас гоняли мяч где-нибудь на Китай-городе, под памятником героям Плевны. Правда, там места маловато. Да и менты не дали бы доиграть даже первый тайм. Ещё пригнали бы ПАЗик с ОМОНом для верности.
- Они не дали бы произвести даже стартовый свисток. В суверенной демократии не положено проводить спортивные состязания на площадях и бульварах без разрешения мэрии. Но лучше футбол, чем сборище педиков и фашистов, периодически бьющих им рожу, - справедливо заключил Костян.
Мы зашли за спину Раме Первому и приблизились к мосту через реку. Она вызвала во мне аллюзию на индийский фильм, и я продекламировал: «Чаопрайя, твои воды замутились». Зато вид того берега призывал пересечь мост и двигаться дальше.
Однако Чаопрайя обернулась тем Рубиконом, который Константин Великий, в отличие от Гая Юлия, переходить не собирался:
- Я возвращаюсь в отель. Жребий брошен.
- Как угодно, - с облегчением сказал я. Не желаешь ли прокатиться туда в автобусе с окнами без стёкол, как все нормальные тайцы?
- Нет, я поймаю ярко-жёлтую машину, как белый человек. Созвонимся и встретимся вечером.
- Давай, - я и забыл, что у меня есть телефон, купленный перед самой поездкой как раз для таких случаев. В десятилетие поголовной мобильной телефонизации я прекрасно обходился без него.

Вскоре стало понятным, что мешало мне ощутить себя истинно свободным. Отсутствие Костяна дало это понимание. Я шёл мимо буддийских храмов по улицам, пахнущих пряной едой, на которых всегда чем-то торгуют; я шёл, всматриваясь в лица прохожих и колоритных нищих, на заезжих индусов и арабов: после невразумительной и слякотной московской зимы я прилетел, словно в иное измерение, и получал полагающуюся порцию бесплатных впечатлений. Я всегда подозревал, что лучшие вещи в мире ничего не стоят. Просто до них часто долго добираться.
Побродив на том берегу, я вернулся к статуе Рамы Первого и понаблюдал за футбольным поединком, который по моим расчётам заканчивался только с заходом солнца. Я ещё хорошо помнил распорядок дня детства.
Дождавшись гола в ближние «королевские» ворота и поаплодировав отличной комбинации, я двинулся в сторону Чайнатауна. Очевидно, в Бангкоке он не так контрастировал с прилегающими районами, как в европейских столицах, поэтому я никак не мог определить визуальные границы китайского квартала. Воспользовавшись картой, мне пришлось признать, что я находился в самой его гуще. Надо было сделать паузу и отстранённо взглянуть на происходящее.
Я сел с кружкой пива за столиком в уличной забегаловке и принялся бессистемно впитывать ароматы, обрывки фраз на чужом наречии, сценки из жизни торговцев и официанток. Градус ощущения «истинной свободы» возрастал с каждым глотком и с каждой секундой, которая отмеряла отсутствие Костяна.
Мне постоянно было неловко перед официантами, что я сижу и жру, в то время как они вынуждены носить подносы с тарелками и стаканами. Мне было вдвойне стыдно, что я не давал чаевых, поскольку у меня редко водились лишние деньги. Поэтому я старался питаться дома или в заведениях с самообслуживанием. Но дом был очень далеко, а в кармане лежала куча лишних денег… Думаю, у людей в китайском квартале не возникло сомнений по поводу широты размаха русской души.
У железнодорожного вокзала супружеская пара из Австралии спросила, как добраться до какой-то там улицы. Они были в достаточно зрелом возрасте, но выглядели отлично, как и все австралийцы – подтянутыми и позитивными, с открытым честным взглядом счастливых людей. Улыбнувшись, я кое-как объяснил, что и сам не разбираю дороги, по которой следую.
Мой план города оказался не слишком-то подробным и правильно масштабированным. Мне нужно было попасть в район бизнес-центра. Для начала я определил ориентиром Национальный стадион. Дальше было легче. Я обратился за консультациями к ближайшему продавцу экзотических товаров, вроде жареной саранчи или воздушных змеев.
Узнав, что я собираюсь проделать такой огромный путь пешком, он пришёл в ужас и стал звать такси. Я еле удержал его и объяснил, что со мной всё в порядке, просто я люблю ходить пешком: «Хочу познать Бангкок изнутри». Он понимающе кивнул и призвал в помощь всех торговцев из соседних лавочек и даже с противоположной стороны улицы. Те, естественно, тут же остановили тук-тук, и в их головы тоже пришлось вдалбливать легенду об очаровании пеших прогулок в чужом городе. Уже весь квартал собрался вокруг меня, чтобы проложить кратчайшую магистраль до Национального стадиона. Правда, они никак не могли взять в толк, зачем ходить пешком столько времени, тем более – иностранцу. Вероятно, они посчитали это чудаковатой блажью белых людей, однако отнеслись к ней с сочувствием и уважением. «Туда идти целый час!», - тревожно предупреждал меня владелец лавки с яркой одеждой. Другой уличный купец с  любопытством щупал мои икроножные мышцы и  восторженно приговаривал: «Сильный человек!». А девушка, продававшая мороженое, написала по-тайски: «Как пройти к Национальному стадиону?», чтобы её сограждане, не владеющие, как и я, английским, помогали мне в пути.
Я от всего сердца поблагодарил весь торговый люд этого переулка и отправился дальше, снабжённый точными инструкциями и пожеланиями удачи. А они махали мне вслед руками и улыбались, несмотря на то, что я отказался купить в дорогу немного саранчи и мешок с талисманами, пока я не скрылся за углом. Уверен, так оно всё и было, оглянись я назад.
Мне нравилось, что я почти не понимал, о чём говорили люди в этой стране. С другой стороны, иногда мне хотелось сказать им что-то более умное и развёрнутое, чем штампованные фразы из разговорника. Ведь больше я никогда не встретил бы их.
Не прошло и полчаса, как мне пришлось корректировать курс. Я заметил двух молодых немецких туристок, тщетно пытавшихся чего-то добиться от седовласого благообразного старца. Посмеявшись про себя, я вспомнил о подсказке, которую вложила в мой карман девушка-мороженщица. Я протянул седому дедушке бумажку: «Как пройти к Национальному стадиону?», и он, немедленно просияв, указал рукой направление.
- Ауфвидерзейн, фройляйн, - раскланялся я с немками.
- Вы говорите по-немецки? – спросили они почему-то по-английски.
- Найн, - ответил я на чистейшем берлинском диалекте, - я из России. – Очевидно, последнее замечание должно было окончательно убедить их в моём невежестве.
Я покидал ошарашенных германских белокурых дев с некоторым сожалением, что не смог вспомнить ни одной фразы из школьной программы. Мама всё детство убеждала меня в полезности изучения иностранных языков, а я ей почему-то не верил.

Я шёл по главной улице мегаполиса на двенадцатом градусе северной широты, в девяти часах лёта от дома, а навстречу шагал мой стодесятикилограммовый друг из соседнего подъезда. А вокруг – огни небоскрёбов и отелей, нависающая транспортная артерия монорельса, и неповторимый аромат Бангкока. Мне даже захотелось заключить его в крепкие объятия.
- Салют, амиго! Так необычно встретить тебя здесь! – более сюрреалистическую картину я наблюдал лишь однажды, года в четыре. Я вошёл на кухню, а там горела штора. Бабушка спокойно варила на плите суп, а дедушка, как ни в чём ни бывало, читал газету «Труд».
- Но мы же договорились по телефону, - равнодушно бурчал Костян, уклоняясь от продолжительных рукопожатий.
- Блин, какого хрена ты испортил такую кинематографичную по своей сути сцену?! Это же круче, чем прощание в аэропорту!
- А что, нас снимают?
- Да, камеры в твоей башке… Второго дубля уже не будет.
Зато с первого же дубля Костян поведал, как он приехал в отель, полежал в номере, а потом зашёл на массаж стопы:
- О, мои ноги теперь, как новые. Я снова могу ходить! Рекомендую, они творят чудеса! Растирают каждый пальчик…
Я не мог позволить, чтобы кто-то массировал мои ноги. Это было ещё отвратительней, чем перекладывать багаж на носильщиков. Тем более, я и так отлично передвигался.
Минут через двадцать все старания чудотворцев из массажного салона стали сходить на нет. Костян намекнул, что на сегодня он и так достаточно нагулялся и пора бы подкрепиться.
За ужином я полюбопытствовал по поводу вечерней программы и напомнил про два литра виски и текилы. Мой сотрапезник как-то скептически отнёсся к перспективе ночного угара и предложил ехать домой, мотивируя своё девиантное поведение ранним отъездом в Паттайю. «Там-то мы всё наверстаем!», - заверял он, зевая и глядя перед собой слипающимися глазами.
Перед сном Костян предупредил, что надо встать заранее:
- Ты долго просыпаешься и складываешь вещи.

Неспешно завершив гигиенические процедуры, свойственные утреннему состоянию, я уже полчаса терпеливо наблюдал, как Костян засовывал и перекладывал пять пар обуви в свою огромную сумку. Очевидно, он полагал истоптать ими не одну сотню километров. Я не сомневался в этом, памятуя о его пристрастии к спортивной ходьбе.
- Чёрт, никак не могу закрыть! – чертыхался Костян. – Конечно, у тебя весь багаж килограммов на пять, а у меня - пятнадцать!
- Костян, зачем тебе столько, чего ты туда наложил?
- У меня там всё нужные вещи.
Затем он во второй раз посетил туалет, а я всё смотрел на его пятнадцатиклограммовую сумку.
- Не забудь свои бутылки, - напомнил я и забыл свой мобильник.
Видимо, за три дня я не успел свыкнуться с его присутствием в кармане. Признаться, я почувствовал некоторое облегчение, оставив этот предмет в номере «Бангкок-Паласа». Мне стало комфортно, как раньше, когда никто не мог дозвониться до меня в любое время. Я перерубил ещё один ненужный канат, ограничивающий мои степени свободы. Но полное осознание этого пришло уже в Паттайе.
- Слушай, ты не мог бы донести пакет с пузырями до автобуса? – попросил Костян, деликатно косясь на баул со сплошь нужными вещами. – Я тебя потом угощу, чуть-чуть.
- Давай сюда.