Большая надежда маленькой девочки

Девочка очень спешила. Наверное, даже слишком. Поэтому, когда она споткнулась о придорожный камень и упала, больно ударившись чумазой коленкой, она потерла ее, тихонько пошипев, и позволила себе посидеть только минуточку, не больше.

Из укутанной в туман травы на дорогу выпрыгнула маленькая птица. Внимательно склонив голову набок, птица смотрела на девочку и не уходила. Малышка улыбнулась и тоже склонила голову. Птица прыгнула навстречу девочке. Тогда она осторожно, чтобы не спугнуть птаху, сняла потрепанный заплечный мешок, достала из него краюшку хлеба, грустно вздохнула его малости, отщипнула небольшой кусочек и раскрошила его перед птичкой. Та вспорхнула поближе и, не озираясь на девочку, стала клевать крошки.

Малышка снова улыбнулась птице, посмотрела на хлеб и грустно сунула его обратно в мешок.
Далеко впереди чернела едва различимая полоска леса, из-за которого уже показался огненный диск солнца. Маленькая путешественница поправила съехавшие старые гетры, осторожно стряхнула песок с коленки и встала.

Вокруг до горизонта не было видно ни одной живой души. Только птица порхала недолго рядом, пока не исчезла в тумане над полем, громко чирикнув на прощанье. Девочка снова осталась одна на бесконечной дороге. Стоптанные ботинки глухо топали по ней. Маленькая путешественница специально выбирала место, где почва была укатанной телегами, чтобы слышать свои шаги. Она очень хотела бы еще уметь их считать, но мама научила ее считать только до пяти, загибая ее пальчики: «Один, два, три, четыре, пять! Тебе уже пять, сладенькая моя!». Потом,  когда мама уже перестала вставать с кровати, она часто говорила: «Тебе же еще только пять!», и плакала. Девочка так и не понимала тогда, ей еще пять или все-таки уже?

Но потом мамы не стало. И некому было объяснить это «уже или еще», а никому другому до этого не было дела, да и до девочки вообще. Но она знала, что, если после весны, лета и зимы снова наступает весна, значит, прошел год. Поэтому однажды она спросила у дедушки, который всегда был у старой церкви и часто давал ей хлеб: «Сколько будет пять и еще один?». И тогда он научил считать ее до шести.

Зато за много-много дней своего пути она уже научилась считать дорогу утрами. И теперь, глядя на далекую кромку леса, она понимала, что за одно утро ей никак не пройти столько, поэтому она стала высматривать по сторонам дороги деревья. Ей нужно было не одно дерево, - много. Желательно старых деревьев, которые потеряли много-много сухих веточек.

Сегодня девочке повезло. Она едва не запрыгала от радости, когда увидела недалеко от дороги маленькую рощицу в расстоянии от далекого леса ровно в одно утро. Но прыгать было больно, коленка еще кровоточила. Девочка решительно свернула к рощице.

Весь оставшийся день, с короткими перерывами, малышка таскала сухие ветки и сучки, которые смогла волочь, и складывала в кучу недалеко от рощи у куста. К вечеру, совсем выбившись из сил, девочка присела, наконец, у кучи хвороста, осмотрела ее, удовлетворенно кивнула, нашла рядышком подорожник, поплевала на него, отерла о платье и примотала его ленточкой, которой связывала обычно волосы, к саднящей коленке.

Отужинав половинкой оставшегося хлеба, она запила ее половиной оставшейся воды в маленькой бутылке, которую выменяла в последнем городе по пути сюда на четыре ленточки для волос, все богатство, которое у нее было. Потом она долго скребла землю коротким сучком, выкапывая канавку-круг.

Уже темнело, девочка достала из мешка коробок спичек, в коробке их было еще больше, чем она могла сосчитать, она решила, что это еще много, и разожгла костер посреди круга.
Когда огонь съел достаточно сучьев, чтобы образовались угли, малышка достала из мешка мамин платок, расстелила на земле у самой кучи хвороста, и скрутилась на нем калачиком. Вот теперь можно немножко поплакать.

И она плакала. Оттого, что мамы нет. Что идти, наверно, еще много и долго. А что будет, если придется идти зимой? А может, дедушка у церкви ее обманул? Ведь это он тогда сказал: «У тебя же есть где-то папа? Может тебе стоит его поискать?». Но где же он, папа? Она обязательно его узнает! У него будут добрые-добрые глаза! И он обязательно спросит: «Как же ты тут одна?! Ну, как же!?». 

А еще девочка плакала оттого, что ей было бесконечно страшно одной в безлюдье ночью. Она ждала, что вот-вот из леса выскочат огромные чудища и уволокут ее в свою берлогу. Она знала, что они бродят рядом, но изо всех сил верила, что они обязательно боятся света и огня! Поэтому, наплакавшись, она тревожно спала, часто просыпаясь, чтобы снова и снова подкормить спасительный огонь веточками. И снова куталась в ветхую мамину кофту, скручиваясь калачиком.

Проснувшись рано, когда небо начинало только сереть, девочка устало утерла глаза. Встала, скорчившись от боли, ссадина на коленке треснула и снова кровоточила. Малышка привязала к ране новый лист подорожника, собрала платок, сложила в мешочек, закинула его на спину, затоптала последние угольки и тронулась в путь.

Девочку очень тревожила позавчерашняя находка. Когда она вышла из своего города, яблони еще только цвели. А позавчера она видела на дикой яблоне созревшие плоды. Тогда ее еще очень удивило, как это можно сразу и радоваться и  грустить. Потому что она была рада тому, что, кроме хлеба, ей удалось съесть несколько яблок. И грустила потому, что ведь скоро осень, оказывается. Станет холодно и дождливо. А ведь она так и не встретила ни в городах, ни в деревнях, которые проходила, никого, похожего на ее папу.

Но идти с грустными мыслями в голове было тяжело, поэтому девочка вбросила их из головы и стала считать свои шаги по шесть.

Когда солнце встало уже высоко, она уже не тревожилась, успеет ли насобирать веточек, потому что была совсем рядом с лесом. Стало веселее. А потом навстречу ей из леса вышел человек, и идти стало совсем нескучно, она разглядывала его, сначала только контуры, потом и одежду, крепкую, удобные запыленные башмаки, смешную шапку блином, бороду, а потом и улыбку из бороды.

- Ну, здравствуй, путешественница! Ты как это тут оказалась?

- Здравствуйте. – Улыбнулась в ответ малышка. - Я к папе иду.

- Смелая девочка! И через лес не побоишься?

- Я много их прошла. Если идти по дороге, совсем уже не страшно. Особенно днем. А ночью я туда не хожу, там чудища ночью бродят!

- Ночью не место девочкам в лесу, это ты правильно говоришь! Только вот чудищ там нет! Звери всякие есть. А чудищ? Нет там такого! Это я точно тебе говорю! Это все взрослые выдумывают, чтобы такие маленькие девочки, как ты, не ходили в лес. Так что зря ты это, не бойся! Не настоящие они! – Улыбнулся путник.

Девочка загрустила, подумала.

- Знаете, дядечка, есть там чудища, настоящие или нет, не знаю. А вот страх-то он настоящий. Никто его не выдумывал в моей голове… Ладно! – Спохватилась малышка, - Заболталась я тут с вами! Мне еще хворосту насобирать!

- Эй, погоди! – Окликнул убегающую девочку мужчина.

Из котомки он достал матерчатый сверток, развернул его.

– Отведай-ка, небось, проголодалась. Издалека идешь-то?

Увидев на холщевой тряпице кольцо колбасы и кусок хлеба, девочка пошатнулась, ей, вдруг, смертельно захотелось есть, и голова снова закружилась, как часто у нее бывало. Поэтому, когда мужчина протянул ей это пиршество, она только пробубнила «Спасибо», даже не подняв глаза, чтобы это вкусно пахнущее колечко не исчезло, вдруг. Она взяла угощение,  молча повернулась к лесу и пошла быстро-быстро, чтобы дяденька не увидел, как она быстро съест его гостинцы. Ей почему-то очень не хотелось, чтобы он увидел, какая она голодная.
Потому что глаза у него добрые-добрые, расстроится он. Наверно, такие глаза должны быть у ее папы. На мгновение ей даже показалось, что это он и есть, но он ведь не спросил: «Как же ты тут одна?!». Значит, не он.

Девочка торопливо топала и откусывал помаленьку от ароматного колечка, пока не дошла до середины его. Подумав немножко, она откусила еще кусочек и, на ходу перекинув вперед мешочек, сложила в него оставшийся кусочек колбасы и хлеб.

- На здоровье… - Рассеянно сказал мужчина вслед девочке.

Он закинул за спину котомку, повернулся и задумчиво зашагал дальше.

Он долго шел. Сквозь города и мимо них. Он нес в своей котомке столько денег, что хватит на всю его жизнь, заработал, повезло. Хватило бы ему и кому-нибудь еще. Он шел из города в город в поисках дома, который приглянулся бы ему, чтобы осесть там и заняться, наконец, делом, о котором мечтал всю жизнь. Он хотел писать картины, у него неплохо получалось. Он даже берет себе купил, чтобы каждый, кто бы ни встретил его, видел, что художник идет. А вот дома так и не нашел. Нет, был, вроде бы, в последнем городе домишко. Все в нем было так, как мечталось ему. Но вот только чего-то не хватало.

Только теперь мужчина понял, чего так не хватало ему в доме его мечты, когда увидел на дороге эту девчушку. Ему страшно, до невозможности не хватало, чтобы ждали его дома вот такие глаза, как у этой маленькой путешественницы! Смысла ему не хватало, вот чего! А вот ждал бы его дома такой малечек! А он бы в школу ее определил, платьев бы ей, одежи прочей, вкусностей. И чтобы радовалась она! И не бродила по лесам-полям! Счастливый же ее отец, к которому идет! Счастливый! И такая сволочь! Это ж надо, такую кроху одну пустить так далеко от дома! Ну, конечно, малышка привирает, что много лесов прошла, но, будь у него такая дочурка, ни за что не позволил бы ей вот так бродить одной!

Мужчина топал по укатанной дороге и, слушая свои шаги, мечтал о том, будто он – отец этой малышки, и живут они в доме, что видел он в последнем городе, что она ходит в школу. А летом они ходят в поля-леса вместе, он картины пишет, а она резвится в траве, и пикник потом… Он шел и корил себя за то, что злится на то, что есть у нее папаша, такой вот негодяй. А вот, не было бы его… Но нельзя ведь так думать, он же отец ей, дитю нужен родной человек, хоть какой…

Темнело. Девочка расстелила мамин платок, разожгла костер и прежде чем свернуться калачиком, долго-долго сидела и смотрела в огонь. Она снова хотела было поплакать, но ей стало так невыносимо грустно, что даже слезы не шли. Ей хотелось домой. К маме. Или хотя бы на чердак, где она жила уже без мамы целый год.

Она обняла коленки, уткнулась в них носом, раскачивалась и стонала, а слезы все не шли.
Она уже решила лечь спать, как, вдруг, со стороны дороги послушались торопливые шаги и чье-то надрывное дыхание. Малышка поняла, что вот теперь-то чудища ее и утащат! Потому что не важно, горит ли рядом с тобой огонь! Не этого света они боятся, а того, что был внутри нее! А теперь внутри нее темно! Очень темно и холодно! Так, что плакать даже нечем! Ничего ее не спасет!

Девочка скукожилась и заскулила от страха, когда из темноты, вдруг вышло что-то огромное. Она уткнулась снова носом в колени и стала ждать, когда чудище схватит ее своими когтистыми лапами, потому что идти ей некуда, не может больше, не хочет!
А это огромное присело рядом, коснулось ее плеча и спросило голосом доброго бородатого дядечки в шляпе блином:

- Как же ты тут одна?! Ну, как же!?