Имена

     То, что моего дедушку, Федота Кононовича, в глаза и за глаза называли Тётько, меня ни сколько не удивляло. Прозвище родовое и личное носил каждый односельчанин. Выходило так, что иначе нельзя. Село наше большое Родословная многих семей тянется из глубины веков. Чужаков как-то сторонились и очень неохотно выдавали дочерей замуж на сторону. Среди бывших моих одноклассников, да и в других классах тоже, в основном были фамилии: Королюк, Павельчук, Вередин, Никитюк, Боднарук, Ткачук, Денисюк. Тут уже без личного прозвища долго пришлось бы уточнять, кто с кем в каком родстве, и на какой улице искать его хатёнку. А если в большой семье выросло несколько сыновей, что в прежние годы было не редкость, и от каждого пошёл свой корень, то и вовсе запутаешься. Бригадирам одна морока. Кум, брат, сват – под одной фамилией ходят. И тут хоть обижайся, хоть - нет, а в замусоленном блокноте одни прозвища карандашом накарябаны. «Ничего, бухгалтерша разберётся, кого как написать», - шутит он.
     А вот дедушку моего Тётьком прямо-таки, в день его крещения назвали. Дело было так. Мальчонка был последышем в семье. Мама после родов всего недельку прожила, оставив мужу одиннадцать сыновей, один другого на год-полтора старше. Схоронили жену, а поп уже бородой трясёт. Дескать, что ж ты, пёсий сын, младенца крестить не несёшь? Не долго думая, отец кликнул кумовей.  Перепеленали дитя в чистое и в церковь понесли. Поп, «Именем Отца и Сына, и Святаго Духа», ножницами пук младенческих волос остриг, в воду трижды окунул, и согласно закапанной воском книге, именем святого Федота назвал голодного крикуна.
     Приносят кумовья малыша домой, отец имя спрашивает. «Федотом батюшка нарёк», - отвечают ему. Отец на то время толкушкой в макитре картошку толок. В сердцах с размаху перепачканной толкушкой себе по лбу тресь! Это, так сказать, в наказание себя огрел за то, что имя забыл сказать. Федоткой уже одного из сыновей кликали. Страшась разгневанного отца, кума отнесла малыша к тётке, покойной матери сестре, у которой месяцем раньше тоже родился ребёнок.  Так Федотка лет до трёх рос в другой семье. Братья же называли его «тёткин», пока не сгладилось окончание слова и не перешло в имя – Тётько. Мальчик откликался на него и очень скоро в семье забыли настоящее его имя. Только в церковной книге и на призывном пункте было написано, что зовут его Никитюк Федот Кононович.
     В большой семье прихрамывающий мальчик явно был лишним ртом. Но в церковно-приходской школе старику-священнику приглянулся смышлёный ученик.  «Из-за хромоты в войско его не возьмут, так пусть службу церковную сполняет», - сказал отцу священник и усадил Федотку за книги.  Мальчишку особо и заставлять не нужно было. Сам тянулся к знаниям. Со временем служение Богу стало образом жизни. Кто знает как бы сложилась его судьба, если бы не разразилась гражданская война, коллективизация, а потом и Великая Отечественная война. «Горлопаны захватили власть в селе. (Так сельсоветчиков называл дед.) С утра до ночи заседают, табачищем дымят, а поля не паханы. Скотину согнали на общий двор, а кормить нечем. Как же, они теперя «хозяева жизни!» Э-эх, что говорить, всю жизнь исковеркали». До сих пор помнятся мне дедовы слова.
     Как пережил он с детьми суровое лихолетье, рассказывать не любил, только вздыхал и в такт своим мыслям головой качал. Много раз грозились раскулачить. Через день да каждый день приходили сельсоветчики «шарить по углам». Только в его убогой хатёнке кроме старинных книг и икон, да ещё троих разутых, голодных детишек, ничего не было. Стучали по столу кулаками, грозились «упечь, куда следует», а он смиренно слушал. Если и отвечал, то всегда одно и то же: «Воля ваша. Мне где ни жить, всё под Богом ходить».
     Так и повелось на селе: кто молодым умирал – с красными флагами хоронили, а стариков – с церковными хоругвями. Службу правил, усопших отпевал Федот Кононович, а на колхозном поле сено косит или стога сторожит – Тётько. Зимой же ставили его сторожем к большим скирдам.
Что там греха таить, воровали и в те времена. Только где Тётько сторожил, воровать не ходили. То ли стеснялись, то ли греха боялись, а может, уважали старика и обидеть не хотели.
     Каждый вечер провожала его жена, прихрамывающего на больную ногу, за огороды. Опираясь на сучковатую палку, шёл дед Федот по тропинке среди желтеющей стерни на закате дня к длиннющей, вроде шести подъездного дома, скирде. О чём думал тягучими ночами, что шептали его губы, глядя на высыпавшие звезды, знал только он да Вседержитель.
Вообще, если быть до конца честным, то на селе считали деда чудаком.
Он знал это и даже не пытался идти общим строем к «победе коммунизма». «У меня своя, Богом указанная стезя», - пожимая плечами, говорил уже в преклонном возрасте мой дедушка. Не было у него пристрастия к спиртному, не жадничал, не льстил и не хамил никому, не выслуживался и не мстил. Полем, лесом, по улицам села или среди могильных плит, шёл спокойно, одинаково готовый к жизни и смерти. «На всё воля Божья», - просто и мудро отвечал седой, немного грузный старик. И надо измерить жизнь годами, горе омыть слезами, выпестовать детей и внуков, постоять у разрытых могил, на себе ощутить боль утраты не только родителей, но и до срока упокоившихся детей, чужих и своих, чтоб иметь великое право со смирением в душе сказать эти мудрые слова.
     Таким я помню своего дедушку, Федота Кононовича.
     Такой он оставил свой след на земле.
     На многое в жизни помог открыть мне глаза.
     Спасибо ему, моё запоздалое спасибо.

     Бабушку Марией назвали тоже по ошибке. В семье, кроме неё еще две Марии было – мать и сестра. На мой вопрос, почему так получилось, бабушка без тени обиды или какого-то внутреннего протеста, отвечала: «Просто судьбой назначено носить такое имя. Назвали, и живу». Для различия в доме и в селе её Марьяной кликали. А мою маму уже Маней назвали. Вовсе не потому, что нашей родне так-таки нравилось это имя, просто бабушка-повитуха шепнула моей бабушке: «Хочешь, чтоб это дитя живым осталось, назови своим именем». Вот, поди ж ты, шестеро дочек умерло, а мама моя два страшных голода пережила, фашистскую оккупацию, тифом болела и до старости дожила. А казалось бы, что в имени такого особенного? Словечко, как и многие привычные слова. Порою даже не больно-то нравится оно владельцу, а с ним, то есть с именем своим, жизнь коротать и после ухода именно его помнить будут.
Видно неизмеримо великое это слово – имя твоё.                9 августа 04 г.