Котята

     Медленно тянулась тягучая, до звона в ушах, зима. Дни и продолжительные вечера были похожи один на другой. Босоногая детвора в эту пору отсиживалась дома. На малой половине было тесно, но тепло. Обмёрзшая вдоль косяка дверь слезилась длинными ручейками, которые тоже замерзали в нижней части двери. Дверная ручка, по-нашему клямка, покрывалась мохнатой изморозью. А все потому, что в сенях не было потолка. В глинобитных домах потолок в сенях считали роскошью, строили абы как, в надежде, что когда разбогатеют, то построят дом каменный, а ещё лучше из меловых кирпичей. Но уходили поколения, а достаток обходил бедняцкие дома стороной.
     Взрослые члены семьи выскакивали во двор по разным хозяйским делам, каждый раз впуская через порог, белые клубы холода. Клубящиеся воздушные завитки закатывались под стол, под лавку, боязливо огибали мерцающую живым огоньком печку, которую почему-то называли «групка», и закатывались под полати.
     Земляной пол был холодным, в некоторых местах покрытый плесенью. Малыши чаще всего сидели на припечку или на печи и не только опасаясь простудиться, но чтоб не вертелись под ногами в тесной хате. Я тоже сидела на припечке и боязливо поглядывала на дверь, но все же ждала того момента, когда живые морозные барашки и маленькие котятки торопливо будут обследовать соломой устеленный пол. С каждой минутой они становились прозрачнее, теряя свою силу и заметно уменьшаясь, глупыми зверьками закатывались под кровать.
     Улучив момент, когда мама зачем-то выбежала в кладовку, я юркнула под полати, притаилась в уголке и стала ждать её возвращения. Босые ноги мёрзли на зеленовато-сизом полу. Я все глубже натягивала на колени платьице, сжимаясь комочком. Прижимала руки к груди и сердилась на громко стучащее сердце, ведь оно может напугать беленьких котяток. А мне так хотелось поймать хоть одного. Как бы я его жалела, гладила и укутывала от холода…
     Дверь открылась неожиданно, прервав мои сладостные мечтания. Пол стал исчезать под наплывающей волной шевелящегося тумана. Я напряглась в ожидании. Приподнялась, чтоб освободить от платья ноги и стукнулась затылком о деревянный настил полатей. Прикусив губу, вытянула вперед руки с растопыренными пальцами. Вот они, беленькие котятки, сами бегут мне в объятья. Хватаю их обеими руками, слышу громкие хлопки ладоней. А котятки проскальзывали между пальцев, пока не исчезли все. Я растерянно шарила руками в углах. Натыкалась на острые края подсыхающих поленьев, но пушистых комочков нигде не находила. Мама подняла полог свисающего чуть ли не до земли рядна, служившего нам простыней и покрывалом одновременно, удивленно наблюдала за моими поисками и не могла понять: что же я ищу среди поленьев. Осознав, что поиски мои напрасны, я горько расплакалась. Мама еще долго не могла понять причины моих переживаний. «Куда спрятались котятки», она тоже не смогла объяснить. Именно это вселяло в меня некую надежду. «Надоест прятаться, и они выбегут на середину хаты. Вот тут-то я их и поймаю», - думалось мне.
     Ноги просились к теплу, но я все медлила, готовая в любой момент ринуться в погоню. Маму котятки не интересовали. Она прикрикнула на меня, и мне пришлось лезть на печь к своему брату. Николка возился со своей игрушкой, весьма отдаленно напоминающей полуторку, которая летом  каждое утро стояла на выгоне, поджидая колхозниц с тяпками.
     Тато вырезал острым ножичком игрушки из липовых чурбачков. Бывало, приносил из леса корни дерева, похожие на уродливых человечков. Мама называла их «лесовичками», и суеверно крестилась на образа. А мы радовались новым игрушкам, тщетно пытались поделить их между собой. Частенько, чтоб положить конец нашим бесконечным потасовкам, она грозилась кинуть их в печь. На какое-то время мы затихали, косились на все пожирающий огонь, а мама тем временем втолковывала мне: «Ганю, ты же старше. Поэтому должна уступать брату. Он младше, а значит глупее. Поиграет и бросит. Тогда играй, сколько хочешь…» А мне хотелось не «потом», а сейчас. Меня обижало, что «дураку» можно все, и притом в первую очередь, а я должна ждать, когда мне достанется уже сломанная игрушка. Я отворачивалась от него и старалась думать о чем-то другом, но время от времени поглядывала в его сторону, ожидая, когда же он бросит игрушки или уснет.
     Сегодня меня не интересовали деревянные игрушки. Да и зачем мне деревянные, если сама видела живых, шевелящихся котяток. Я лежала на краю печи, подперев кулачком подбородок и выглядывала из-за трубы. Мне важно было не упустить момент, когда на середину комнаты выбегут котятки. Так хотелось их увидеть, что даже показалось, что один из них прошмыгнул из-под печи и спрятался под лавку. Тихо, по-кошачьи, я стала спускаться с печи. Мама, разгадав мое намерение, поспешила разочаровать меня.
     - Это тени, доченька. В печи огонь горит, вот они и шевелятся.
     Я послушно забралась на печь и легла на прежнее место. Верить маме не хотелось. «Просто мама ходит по комнате и пугает котяток. Уйдет она кур кормить, они и выбегут…» И я терпеливо ждала. Рука устала поддерживать подбородок, я положила голову на рукав старой отцовской шинели, что заменяла нам одеяло и, приглаживая ладошкой колючий рукав, уютнее мостилась щекой, таким образом, чтоб хоть краем глаза могла видеть кусочек пространства под лавкой.
     Огонь потрескивал  в печи. Ласковое тепло разливалось по хате. Нам на печи и того было теплее, а потому дремотнее. Сон пушистым серым котенком ласкал и утяжелял веки, и они, устав сопротивляться, медленно закрылись. Во сне улыбались таинственному миру, который, проснувшись, растает вроде тех морозных котят.