Ягнятки

     Сон наш был нарушен странными, непривычными для дома звуками. Я свесила голову с печи и попыталась разглядеть: над чем так хлопочет мама. Тато стоял у порога и удерживал овцу, которая как-то приглушенно мекала и пыталась сама вмешаться и оттеснить маму.
     Николка потаращил маленько сонные глаза и, видимо не поняв происходящего, отвернулся к стене и тут же уснул. От меня сон улетел в тот же миг, как я увидела овцу в хате. Тихонько, чтоб не задеть спящего брата и не вызвать раздражения родителей, сползла с печи на припечек. Подползла к краю и взглянула на плохо освещённый керосиновой лампой пол. Там, в уголке, между лавкой и столом, на охапке соломы, шевелилось нечто черненькое, мокрое и неуклюжее. Прикусив нижнюю губу, вытянула шею и внимательно стала разглядывать странное существо. Все были заняты овцой и на меня никто не обращал внимания. Насмотревшись, улеглась на живот и, положив подбородок на сложенные одна на одну ладошки, с любопытством наблюдала за происходящим.
     Кошка полулежала, полусидела на лежанке, напряженно, будто выслеживая мышь, следила за неуклюжим существом на соломе, готовая в любой момент напасть на него.
     Мама готовила овце теплое пойло в старом ведре, в котором выносили еду свинье. Заметив такое пристальное внимание кошки, она шлепнула её тряпкой по спине и что-то сердито проворчала. Но кошка только чуть отодвинулась от края лежанки, оглянулась на хозяйку, которая опять занялась своим делом, сторожко навострив уши, уставилась на существо на охапке соломы.
     - Второй, второй пошел! – скороговоркой сказал тато.
     Мама ногой отодвинула ведро под лавку и, вместе с отцом наклонились над овцой, оттеснив её к порогу. Я приподнялась, попыталась рассмотреть происходящее, но за их спинами и наклоненными головами ничего не было видно. Наконец мама распрямилась и отнесла длинноногое, мокрое существо и положила рядом с первым.
     Чуть в сторонке, на полу уже стояла кошка. Вздыбив шерсть, выгнув спину коромыслом, выпучив немигающие, горящие зловещим огнем глаза, она осторожно лапкой пыталась дотянуться до дрожащего и неуклюже барахтающегося на соломе существа. Мама заметила это и в испуге ойкнула. Тато посмотрел в её сторону и, в следующую минуту вышвырнул кошку в сени. Заметив, что я не сплю, нахмурил брови. Но то волнующее событие, которое произошло в этот вечер, не позволило ему долго сердиться. Поставив скамеечку рядом с припечком, сел на неё и, шепотом, чтоб не разбудить брата, а может, чтоб не нарушить таинственность происходящего, начал объяснять мне что к чему. Тогда только я поняла, что наша овца, Ярка, уже мама. А те мокрые, неуклюжие существа, которые больше вызывают отвращение, чем радостное умиление, это и есть её дети. И зовут их Ягнятки. Но это пока что их общее имя. Каждому имя мы придумаем завтра.
     Мама с ведра поила овцу, что-то ласковое ей приговаривая.
     Неожиданно для всех, из печной трубы выскочила кошка и, пользуясь нашим замешательством, схватила нечто лежащее у порога и опять юркнула в выводную дымоходную трубу.
     - Место, место! Кошка место украла! – испуганно вскрикнула мама.
     Тато в два шага пересек комнату, выскочил в сени. В следующий миг из чулана, прямо ему в руки выскочила кошка. Заскрежетал засов на сенных дверях и, нашкодившая кошка была выброшена в снежный сугроб. Мама высунула голову в приоткрытую дверь и посоветовала мужу: прикрыть «место» старым ведром, а завтра закопать его в навозной куче, чтоб, «не дай Бог» опять до него не добралась кошка. (Только спустя много лет, я узнала, что «место» нужно обязательно закапывать. В противном случае, это может дурно отразиться на овечьем потомстве, а хуже того повредить самой овце.)
     А в тот вечер всё шло своим чередом. Маму-овцу подпустили к её деткам. Она, издавая в нос какие-то воркующие звуки, облизывала барахтающихся на соломе ягняток. Уложить овцу рядом с ними никак не удавалось. Тогда мама начала помогать малышам  подняться на ещё неустойчивые ножки, и подталкивала их к овечьему вымени. Тато следил за овечьим хвостом, который беспокойно шевелился и мог задеть накалившуюся дверку групки. В ней потрескивали догорающие дрова, время от времени вспыхнувшей искоркой освещался бок овцы с увязшими в шерсти стебельками сена, мамино покрасневшее ухо, уложенные на затылке корзинкой волосы.
     Время было позднее. Тато велел мне лезть на печь и ложиться спать. Я залезла, но не могла удержаться, чтоб не понаблюдать за происходящим на полу. Борясь со сном, я ещё успела увидеть, как отец повел овцу в хлев. Мама вытирала тряпкой подсыхающие бока ягняток, отгораживала их от дверки групки скамейкой. Заботливо наращивала стенки соломенного гнезда, готовила новых жильцов для ночевки.
     Утром мама угощала нас с братом колястрой (молозевом), которую можно было сварить только с молока первого удоя. Мы помаленьку брали в рот, растягивая удовольствие как можно дольше. Ягнята бродили по хате, помахивая хвостиками, поблескивая черными пуговичками глаз, любопытно обследовали чугунки под печью. Черная шерстка кудрявилась на их спинках. А белое пятнышко на лбу, будто зароненная искорка, наводило на мысль, что её и надо назвать «Звёздочка».
     Мама, будто подслушав мои мысли, поглаживая тоненькую шейку ягнёнка, приговаривала:
     - Зиронька (звездочка) ты наша. Расти большая… А теперь иди на свое место.
     Но ни Зиронька, ни барашек Борька, в гнезде сидеть не хотели. Они бродили по устеленной соломой хате и маме приходилось освобождать их любопытные головки из разных, самых неподходящих для прогулок, мест. Я с Николкой сидела ни припечке и заворожено следила за ягнятками. Кошка лежала, вытянувшись во всю свою длину, на лавке и нервно постукивала о лавку хвостом. Её полу прикрытые глаза, следили за продвижением ягнят. Когда кто из них близко подходил к лавке, широко открывала глаза и приподнимала голову. Но не усмотрев в его действии для себя опасность, опять по-ребячьи клала головку на лапки и зевая, жмурила глаза. 
     Овцу больше в дом не приводили. Ягнят на день уносили в хлев, к маме-овце. И только на ночь укладывали спать в соломенное гнездо под столом. Ягнятки быстро росли. Разыгравшись, заскакивали к нам на припечек. Мы с хохотом приветствовали эти шалости. А мама сердито грозилась больше не брать их в дом. Вечером, опасаясь простудить малышей, опять приносила ягняток, бережно укладывала в гнездо. Но пока снимала с себя фуфайку, малыши уже гуляли по всей комнате под наш общий смех. Я пыталась повязать Зирку косыночкой, а Николка, стоя на четвереньках, бодался с Борькой. Тато, покашливая, хохотал над нашими придумками, а мама сердилась, наблюдая за очередной струйкой пущенной ягненком.
     Колхозные ясли зимой не работали. Оставаясь в хате до весеннего тепла, такие вечера вносили хоть какое-то разнообразие в нашу жизнь. Но, меж тем, росли ягнятки, росли и мы. Теперь, сидя в городской квартира со всеми удобствами, нет-нет, да и затоскует душа по той, застеленной соломой хате, по родителям, по рано ушедшем брате…