непримиримая К

Непримиримая     (рассказ-быль)  - копия

  Как её зовут, я не знаю, сколько ей лет, могу только догадываться. Раньше времени отправили на пенсию, детей, скорее всего, нет, живёт в коммуналке, и, пожалуй, ещё много чего у неё нет. Худенькая, тщедушная, очень скромно одетая, однозначно бедная. Этой весной от завода, где она раньше работала, ей выделили кусочек земли, за дачами, там она и возделывает свой маленький огородик. Делая первые ошибки и радуясь невольным удачам.
Мы стали встречаться на дачной дороге и здоровались при встрече, оба симпатичные друг другу, но еще малознакомые для продолжительного разговора. Я радовался, глядя на её лицо, тому, что трудности перестройки не сломили  её, а что у неё за душой, я не знал, да и не стремился узнать. Откуда она брала силы сопротивляться жизни. Но судя по её одежде, пенсии ей хронически не хватает, на работу не берут из-за возраста. Жизнь состоит большей частью из неприятных открытий и разочарований. Но она не показывает виду.
Она всегда по-светски улыбается при встрече, где-нибудь на тропинке среди бесконечных огородов, незаметно отмахиваясь от комаров. Участливо спросит о здоровье, о видах на урожай. Мне стыдно, ведь всего этого у неё нет, или ещё нет, или уже нет. «Спасибо, не так уж плохо»,- отвечаю я, боясь неосторожным ответом задеть её самолюбие. Мы прощаемся.
   Следующая встреча состоялась зимой. Очень сыро и ветрено, под ногами чавкает мокрый снег, никто не хочет останавливаться или не спеша пройтись под ручку, все торопятся, почти что бегут. Оглядываешься вокруг - и не верится, что летом вот на этом самом месте можно было стоять в одной рубашке с короткими рукавами и изнывать от жары. Из пелены падающего хлопьями снега - тоже торопливо, и такого же крупного и нелепого - выступает знакомая фигурка. Косынка, плащик и резиновые сапоги, мне кажется, она вышла из того лета, когда я её встретил на дачной тропинке.
   Мы здороваемся, я стараюсь не смотреть на её наряд, мне сразу делается зябко. Она, похоже, притерпелась и не замечает холода. (Может, она переодетый йог,-подумал я). Женщина сетует на то ,что во время войны сидела в концлагере, но не может подтвердить этот факт справкой. И в результате не может пользоваться льготами  и получать существенную прибавку к пенсии. «Что, и ничем нельзя помочь?» -« Нет, ничем, и ничего нельзя сделать, без справки не верят!» -«Жаль, очень жаль, я вам сочувствую» Мы расходимся. Мне стыдно, что я относительно сыт, молод, одет по сезону.
   Через несколько минут мысли возвращаются на привычный круг: где достать, как сделать, с кем провести время. Наша идиллия продолжалась бы, наверное, довольно долго. Но я имел неосторожность нарушить её. Так ребенок, снедаемый любопытством, долго присматривается к понравившейся вещи, которая отнюдь не является игрушкой. И в конце концов разберёт её и обнаружит, что внутри, она устроена из простых и скучных деталек. Осердясь, он закинет её куда-нибудь в дальний угол, чтобы подольше не вспоминать о неприятном открытии.
   Когда мы встретились с ней снова, было, слава богу, лето, просто жарко даже очень. На этот раз наряд её соответствовал пейзажу и времени года. Та же косынка и злополучные сапоги, впрочем вместо плащика надета хлопчатобумажная куртка. Кажется, на щеках рдел лёгкий румянец, и нос облупился на солнце. «Как ваши дела?» - задал я стандартный вопрос. «Как в сказке, чем дальше тем страшней!» (Что ж, на глупый вопрос – нелепый ответ, -подумал я). «Мне кажется, что ваша жизнь хоть не намного, но изменилась к лучшему», - решил я переменить тему. «Изменилась, стала страшней и интересней. Вы не знаете, где достать танк?» (Танк ? Это круто!) – «В Чечне, наверное». - «Жаль, далеко, а то бы я всё правительство расстреляла!» Стало неуютно и зябко, словно дыхание прошлой зимы дотянулось до меня.
  «Как вы относитесь к предателю и изменнику Родины – Горбачеву?» - «Никак». - «А, вам всё равно!» (Сейчас она занесёт меня в чёрный список - кто не с нами, тот против нас. Дальше последует список преступлений и свидетельств его предательства). «У меня украли Родину! (Пожалуй, она права). Мне душно жить в этой деревне, после Ленинграда!» (Эту фразу я уже слышал не раз от  столичных пенсионеров, переехавших доживать в провинцию). -«У вас есть друзья?» - «У меня везде друзья, по всей стране! А в этом городке? Нет,  здесь нет».- «Жаль». - «Вы думаете, раз я плохо одета, значит, я всегда такой была?» (Ну, сейчас начнется, я была женой столичного прокурора, у моего мужа была огромная машина - «Зим», и личный шофёр впридачу). – «Нет, я так не думаю», - торопливо проговорил я, чтобы предупредить последующие воспоминанья.
   Нас обошли дачники с овчаркой. Она внимательно посмотрела вслед  хозяевам собаки и сказала: «Полгода тому назад меня укусила вот такая же огромная собака, похожая на немецкую овчарку, и я три месяца пролежала в больнице». (Наверное, она там поела вволю и наобщалась с такими же бедолагами-пенсионерами).
   Это был её монолог о её  жизни, сбивчивый, злой, непримиримый. Когда мы расстались наконец, я почувствовал себя пустым и разбитым. Мне не удалось ни на йоту повернуть к свету её представления о мире, полном равнодушных и жуликов. Вот что не даёт ей замерзнуть зимой и чувствовать зной летом! Вот что не даёт ей почувствовать усталость или хотя бы желание успокоиться! Её несокрушимая непримиримость, вечное противостояние со всеми, и со мной теперь тоже. Её вечный огонь в сердце, холодное пламя ненависти, даровавшее ей вечное бессмертие. Всё меняется в природе, в большом и малом мире, что уж там говорить про людей. А кто не меняется, тот становиться памятником самому себе.

                К О Н Е Ц    Богданофф. И.В. Кирофск..2010.04.