Кофе для волков

     - Хочешь кофе? – спросил он после завершения очередного крутого подъема.
     - А что, уже пора устраивать привал? – ответила девушка вопросом на вопрос; ее голос слегка дрожал: она остановилась отряхнуть лыжу, дыша часто и глубоко, пытаясь восстановить дыхание, но при этом с улыбкой на лице и румянцем на щеках.
     Вместо слов Ульм вытянул руку и указал на убранную снегом поляну, над которой суровыми стенами нависали вечно зеленые мохнатые ветви гигантских елей.
     - Ой, прямо как в сказке! – воскликнула Мария, все еще тяжело дыша, при этом стянув с правой руки перчатку и поправляя выбившуюся из-под вязаной шапочки прядь светлых волос.
     - Только не надо делать вид, что ты совсем не устала, - сказал он с иронической улыбкой на губах. – Пора. К тому же сейчас стемнеет. Надеюсь, завтра к этому времени мы будем на месте.
     - Устала, да, - созналась Мария, легко рассмеявшись над собственной усталостью. – Уф, как жарко. Я, кажется, вспотела. Хочется раздеться.
     - Не вздумай, - сказал ее спутник. – Ночью ты еще вспомнишь о жаре с великой любовью. Давай-ка разобьем лагерь.
     - Ты ведь будешь меня согревать ночью? – игриво спросила она.
     Они вдвоем утоптали в снегу небольшую площадку для палатки, потом молча сняли со спин рюкзаки и установили эту складную конструкцию из плотной ткани, работая сосредоточенно и молча, как космонавты в мировом пространстве, ремонтирующие наружный корпус своего корабля. Приготовив спальные мешки для сна, они сменили лыжи на снегоступы и принялись собирать хворост для костра. Снег был твердый поверху и рыхлый под коркой смерзшихся снежинок, будто после оттепели. Было относительно тепло, и все обещало приятный зимний вечер в горном лесу. Пар обильными облачками выходил при дыхании изо рта, словно пламя из сопла ракеты при старте.
     - Смотри, тетерев, - сказала вдруг Мария, глядя вверх, в густые ветви елей.
     Ульм вгляделся в темный гобелен деревьев, птицу так и не увидел, но подтвердил:
     - Ага.
     С охапками хвороста в руках они вернулись на свою поляну, и Ульм разжег костер прямо на снегу, потом, когда пламя набрало силу, соорудил подобие вертела, на который нацепил маленькое алюминиевое ведерко, доверху набитое снегом. Снег растает, вода вскипит, и у них будет горячий кофе. Пока огонь примеривался к сучьям и заглатывал их неровную поверхность, заметно потемнело. Ульм приволок упавшее бревно, они уселись на него у самого костра, прижавшись друг к дружке.
     Марии нравилось, что ее спутник такой опытный и умелый.
     - В прошлом году мы почти всей группой из колледжа отправились кататься на лыжах в горнолыжный курорт на севере страны, и вот там одна моя подруга неудачно упала и сломала ногу, - она искусно замолчала, волнуясь, какой эффект эти слова произведут на Ульма.
      - Ну и? – спросил он через несколько секунд.
      - Мы все так здорово перепугались...- разочарованно промолвила девушка, глядя прямо в сердце костра.

      Этим утром они проснулись в одной постели в горном шато для туристов, где всей компанией остановились перед главным приключением поездки, катанием на горе Ширак, что находилась за Листонским перевалом. Остальная часть группы отправилась к перевалу на вертолете, а Ульм и Мария решили совершить переход туда на лыжах. Ульм уверил ее, что хорошо знает эти места, и что переход займет два дня, а девушка обрадовалась и с восторгом согласилась. На самом деле Ульм соврал. Он не знал этих мест и ориентировался только по описанию местного жителя, проводника, который накануне за бокалом вина подробно поведал ему об особенностях перехода. Так вот они и оказались тут, и сейчас довольными глазами смотрели в огонь и ждали, когда же закипит кофе. Предстоящее маленькое путешествие казалось ему просто интересным событием, он не предполагал какой-либо опасности.
      Стало совсем темно, и холод придвинулся к ним плотнее, но они еще не ощущали холода, одетые в теплые пуховики и занятые неспешной беседой. Костер горел, обгладывал собранные ветви и говорил на своем теплом ласковом языке, трещал и колыхался, доставляя радость глазам, гипнотизируя оранжевым танцем две пары блестящих зрачков.
     - Интересно, почему от огня так трудно оторвать глаза? – спросила после долгого молчания Мария. – Смотришь на него, смотришь, и никак не наглядишься.
     - Говорят, у некоторых народов есть поверье, будто в каждом огоньке сидит маленький демон, он-то и притягивает к себе взор, тем самым умоляя дать ему побольше пищи, и если очень долго смотреть в его глаза, то можно забыться и подпасть под его влияние, и тогда он будет повелевать тобой.
     - Ух-ты! – воскликнула восхищенно Мария. Ей нравилось, что Ульм такой умный и начитанный, что может ответить на любой вопрос. Конечно, они еще мало знают друг друга, но… вдруг из этого выйдет что-нибудь большое и настоящее?
     - Огонь – по сути, выделение энергии вещества, - продолжал размышлять Ульм. – Под воздействием высоких температур и кислорода материя окисляется и распадается на элементарные частицы, на то, из чего состоит наша вселенная, при этом распаде выделяется энергия, которая и есть огонь. Это нечто чистое, сродни… не знаю, как точно сказать. Он будто вгрызается в предмет, как волкодав в дичь, и не отпускает ее до тех пор, пока ему не перестанет хватать кислорода, или пока все не съест. При большом желании и достаточной температуре можно сжечь все что угодно, и камень, который распадется на основные элементы, которые постепенно сгорят, и железо, которое окислится, начнет плавиться и постепенно тоже сгорит, и даже воду, молекулы которой расщепятся на составляющие атомы и будут гореть не хуже бензина. Понятно?
     - Ага, - кивнула Мария, внимательно его слушавшая.
     - В общем, был у меня один приятель, молодой ученый, он занимался изучением горения и взрывов, строил там всякие теории, доказывал их, и… все в таком роде. Он был прямо помешан на огне, его послушаешь – закачаешься. Как-то он долго объяснял мне, почему огонь умеет ползать, то есть, перебрасываться с одного места на другое. Например, стоят два дома, один горит, а другой нет. Вот почему через некоторое время, если, допустим, ветер подует в нужную сторону, огонь перейдет на другое здание? Ученые ведь долго не могли по-своему, по-научному, со всякими формулами и диаграммами обосновать это. Я теперь, правда, ничего не помню из того, да и приятель мой давно уже не изучает огонь.
    - Почему?
    - Обжегся. Проводил опыт с одним горючим веществом, произошел взрыв, и он очень сильно обжегся, чуть ли не до третей степени. Лицо у него все… Ну, понимаешь. Изуродовано. С тех пор старается с огнем не связываться. Вот кто знал об огне все. Буквально все. Ч-черт! – выругался вдруг Ульм, ведь за разговором он совсем забыл о кофе, который уже вскипел и теперь выливался в предмет их беседы.
     Пришлось ему быстро схватить перчатку и снимать посудинку с костра. А Мария сидела в той же позе, заворожено глядя в глаза ручного пламени, горевшего всего в трех футах от ее лица.
     - Да-а-а…- протянула она медленно, удивленно, рассказ Ульма произвел на нее гораздо большее впечатление, чем ее история об упавшей подруге гипотетически произвела бы на него.
     А Ульм ошпарил тыльную сторону ладони, и, хотя ему очень хотелось закричать от боли, стерпел, и только буркнул на Марию:
     - Принеси-ка чашки, пора пить кофе.
     Она быстро соскочила и вмиг принесла желаемое, и Ульм разлил горячий черный напиток по чашкам. Они не спеша выпили его, и Ульм изредка поглядывал на свою девушку, про себя отмечая, какая же она хорошенькая, и молодая, и как легко ему досталась. Получится ли у них что-нибудь серьезное и большое?
     Приятное тепло растеклось по их телам, и тут же стало клонить ко сну. Девушка прислонила голову к плечу своего кавалера и почувствовала себя счастливой до такой степени, что могла спокойно сказать себе, глядя прямо в глаза: «Да, я счастлива». Он обнял ее за плечо, и они продолжили рассматривать костер. Вскоре запас сучьев исчерпался, и ему пришлось встать и с фонариком набрать новый хворост.
     Пока он ходил за дровами, девушка взглянула наверх, на темное небо, скрытое за толстым слоем облаков. Ветер здесь не ощущался, а темнота стала такой густой, что ничего нельзя было увидеть вокруг, и если бы не фонарик Ульма, она бы не знала, где он. Прокричала какая-то птица, заунывно, протяжно, тоскливо. Что-то загадочное и опасное смотрело на нее в ответ из мрака. И эта поляна ей теперь не казалась гостеприимной, как раньше, даже огонь горел как-то враждебно. Ей захотелось поскорее уснуть, проснуться, и чтобы этого всего не было.
     Вернулся Ульм, он бросил в костер свежих сучьев, выключил фонарик, прикрепил его к поясу, и подсел к ней поближе, внезапно схватил ее за подбородок и поцеловал, так неожиданно, что она совсем забыла о прежних страхах и даже рассмеялась. Костер продолжал пылать, ночь расцветала темнотой, и стало спокойно и хорошо, как вдруг из леса донеслись странные звуки. Непонятные и чуждые их настроению.
    - Что это? – спросила она.
    - Не знаю, - ответил Ульм, - но думаю, беспокоиться не о чем.
    - А здесь водятся медведи?
    - Вряд ли. Я ни одного не видел. Да даже если и водятся, сейчас зима, и все они до единого в спячке, - проговорил он, сладко зевая, так, что ей окончательно захотелось спать. – Может, пора на боковую? – поинтересовался он, как бы резонируя ее желаниям.
     Спать в его объятиях. Всегда только в его объятиях, в замке его рук. Так хотелось продлить удовольствие…
     - Давай еще посидим немного, рано, наверное. Мне так хорошо…
     - Отлично, - сказал Ульм, - но только теперь твоя очередь собирать хворост для костра, - он выдержал небольшую паузу, - или ты боишься?
     - Я боюсь? – она приняла вызов. – Ничего я не боюсь. Только дай мне фонарик.
     И она храбро поднялась с бревна, взяла протянутый ей продолговатый фонарик и направилась прямо в таинственный темный лес, что хладнокровно притаился так близко, так рядом. Она забыла надеть снегоступы, и специальные ботинки для горных лыж утопали в сугробах. Заметив в стороне цепочку следов, оставленных до этого Ульмом, она свернула на некое подобие тропы, но шагалось все равно с трудом. К хрусту продавливаемого снега добавлялись еще какие-то странные звуки, приносимые воздухом из леса: пела та же неизвестная птица, только теперь встревожено, настороженно. «Любопытно, - мелькнуло у Марии в голове, - если бы человек умел слушать природу, о чем бы она ему рассказала?»
     Она наклонялась, чтобы подобрать хворостинку, выпрямлялась опять и шла дальше, неся в руках охапку сучьев и мелких веток, и становилось холодно, и страх перед Неведомым подкрадывался все ближе, тогда она и услышала его. Сначала раздалось фырканье, и Мария замерла, чуть не выронив хворост, вся съежившись от испуга, прислушалась, и постепенно спокойствие возвращалось к ней, и мысль: «Что бы это могло быть?» Но затем в ледяной тишине она услышала злобное рычание готового напасть зверя, чьи голодные глаза буравили ее из лесного мрака, вот тогда ей стало действительно страшно. Она обернулась назад, Ульм наверняка ничего не слышал, потому что костер находился отсюда на довольно значительном расстоянии. Глаза девушки округлились, она вцепилась в свой хворост с еще большим усилием, будто невинные палочки могли спасти ее прекрасную жизнь.
     Рык повторился. Звук этого голоса мог принадлежать лишь одному животному. И он чуял ее страх. Она попыталась успокоиться и не делать резких движений, однако инстинктивный страх победил, и она побежала к костру, теряя на ходу многие ветки, но не выпуская целую охапку, будто дрова ей были дороже всего на свете, хотя она о них просто не думала. Так быстро она еще никогда не бегала, даже во сне. Ноги ее теперь не замечали сугробов, она будто взлетела над снегом, ведь за спиной ей чудились резкие прыжки существа, готового наброситься на нее, и даже клацанье промахнувшихся зубов… Изо рта сам собой вырвался стремительный визг, заставивший Ульма подскочить на одном месте и подняться ей навстречу. Огонь и снег, клонящиеся ветви елей и темнота – все как-то неестественно удлинилось, будто при гиперускорении, а в ушах звучал только рык, и затылком она видела зеленые глаза, нацеленные на ее шею. Но она успела добраться до места до рокового прыжка, запнулась о бревно и рухнула в снег, разбросав хворост по округе, зарылась лицом в остужающую рыхлую массу, предчувствуя гнилое дыхание и острые зубы, вонзающиеся в ее нежную, покрытую тонким слоем белых волосков, шею… но этого не произошло.
     Был только звук удара, скулящий собачий визг, затем хриплый лай и испуганный возглас Ульма:
     - Черт! Черт! Что это еще за дела?!
     Поняв, что можно вынимать голову из снега, она привстала и огляделась. Ульм стоял по ту сторону костра, держа в руке головешку, которой, наверное, только что ударил напавшего зверя. Она поднялась совсем, отряхнула одежду, вытерла перчаткой лицо.
     - Ч-что будем делать? – спросила она нервно.
     Ульм не ответил. Прямо перед собой он видел что-то, чего пока не замечала она. Раздалось новое рычание, из-за ограды бревна, к нему добавился еще один голос, и еще, сзади, и еще, сбоку. Их там было НЕСКОЛЬКО! Волки. Двое людей у костра были окружены зверями. Мария стала различать их худые темные силуэты, их хвосты, бьющие воздух, их жадные глаза и раздувающиеся ноздри, исторгающие пламенный пар.
     - Стой здесь, - более спокойно произнес Ульм. – Они боятся огня. Главное – не тормозить, и все будет в порядке. Хорошо, что ты все-таки принесла дровишек. Медленно собери их вокруг себя и брось в костер.
      Дрожа всем телом, Мария осторожно принялась собирать рассыпанный хворост, стараясь не глядеть в темноту, не искушать незваных гостей. Огонь заплясал с новой силой, с надеждой на благоприятный исход.
     - Но ведь волки не нападают на людей. Все звери боятся кусать человека, - заговорила она, выбирая странные фразы. – Правильно ведь? Что же нам делать теперь? Их много.
     - Посмотри, какие они голодные. Они сейчас готовы что угодно сожрать, охотятся стаей, потому что только так можно выжить…
     Он замолчал, про себя оценивая ситуацию, но волки мешали думать, они сгрудились вокруг человека, и ему пришлось достать из костра внушительную головню и помахать перед их носами, чтобы те немного отпрянули. Но они не перестали агрессивно рычать и скалить блестящие желтые зубы. Расширенными зрачками Мария следила за кончиком хвоста одного такого волка, не  веря себе, и вдруг с поразительной четкостью она ощутила, что все это происходит именно с ней, в настоящий момент, и выхода нет, и некого позвать на помощь, и только усилием воли она подавила крик, родившийся в горле и почти вырвавшийся наружу.
     Казалось, звери готовятся к атаке. С удивительной ясностью Мария видела их крупные желтые клыки и капли слюны, стекающие с зубов.
     Двое переглянулись. Ульм почему-то улыбнулся, наверное, чтобы поддержать девушку. Вдруг он прыгнул вперед и сделал резкий выпад головней, словно шпагой, при этом ударил огнем ближайшего волка и тут же отпрянул назад, под защиту костра, в плотный круг света. Волк с жалобным скулением отбежал подальше, его соплеменники озлобились еще сильнее.
     - Подай-ка мне лыжную палку, Мария, - сказал Ульм, - пора разгонять эту братию.
     Дрожа от непередаваемого страха, девушка выдрала из сугроба рядом с собой лыжную палку и чуть не уронила ее в костер, пока передавала Ульму. Ей хотелось плакать, а Ульм только смеялся. Вдруг он громко вскрикнул и вышел из света костра в трепещущую темноту. Послышались звуки отчаянной борьбы, завывания волков, скуление и удары, рев, рычание. Вглядываясь во мрак, Мария видела только клубок тел, яростно извивающийся, точно в ужасной агонии. Потом мимо нее пронеслось тело черного волка, и летело оно прямо в костер, но благодаря природной изворотливости зверь умудрился избежать огня, однако не избежал он взбудораженного Ульма, который ударами палки и жестокими пинками прогнал волка прочь. Последние завывания, удаляющееся рычание, и волков не стало.
      Лишь приглушенный разговор пламени, обгладывающего последние ветки, нарушал создавшуюся тишину, и человек в порванном спортивном костюме постепенно успокаивал свое дыхание, выпуская серые облачка пара, и теплое оранжевое сияние костра красиво играло на лице испуганной девушки светом и тенью.
      Только теперь она заметила, что правая лодыжка ее защитника изрядно кровоточит, а он только сейчас почувствовал боль. Ульм присел на бревно, а Мария нашла кусок ткани и завязала рану, подумав о том, что завтра ей большую часть пути придется поддерживать его.
     Наконец, нервы у обоих утихомирились, сердца перестали подпрыгивать в груди, костер почти потух, и Ульм, улыбаясь сквозь гримасу боли, сказал:
     - Больше не будешь ходить за хворостом в одиночку.
     И через минуту добавил:
     - Надо сварить еще кофе.