О, как на склоне наших дней...

Льву Леонтьевичу — заслуженному и довольно известному в прошлом оперному певцу — исполнилось ни много ни мало семьдесят пять лет. Юбилей он отметил более чем скромно: в обществе соседей по коммунальной квартире. Отношения в ней сложились скорее семейные, коль скоро Лев Леонтьевич на всем белом свете остался один, как перст, за десять лет до этого схоронив жену-скрипачку. А детей не нажили: служили Искусству не за страх, а за совесть. Служенье же музам, как известно, не терпит суеты, в том числе с сосками-пеленками. Вот и не суетились...
Заслужил же Лев Леонтьевич в результате не слишком большую пенсию да воспоминания о прежних триумфах. Все стены в его большой комнате с четырех метровыми потолками были завешаны фотографиями, поздравительными адресами и порядком выцветшими афишами. А еще осталась скрипка жены-покойницы, шредеровский кабинетный рояль и неплохая коллекция русского фарфора. На черный, как говорится, день.
Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, "черных" дней пока не было. "Белых", впрочем, тоже. Так, что-то неопределенно-серого цвета, без особых печалей, но и без особых радостей. К пенсии имелся небольшой "приварок": два раза в неделю Лев Леонтьевич учил петь юные дарования в музыкальной школе.
Жемчужин среди юных дарований не наблюдалось, так что преподавательская деятельность Льва Леонтьевича также протека¬ла тускловато. И деньги платили невеликие. Но поскольку с возрастом бывший гурман, эстет и не дурак выпить стал почти что аске¬том (не столько по соображениям морально-финансовым, сколько по состоянию здоровья), то удава¬лось не только сводить концы с концами, но еще и прикупать еже¬месячно долларов несколько. Это уж — на самый крайний случай. Чтобы соседям не пришлось тра¬тить свои, кровные, на похороны одинокого старика.
С соседями Льву Леонтьевичу, надо сказать, повезло. В когда-то   густонаселенной четырехкомнат¬ной коммунальной квартире фактически осталась одна семья: муж, жена, двое детей и старушка-теща. Теща, хоть и старушка,  была на восемь лет моложе своего соседа и по бывшей профессии не была ему вовсе уж чужой:    тридцать лет отслужила билетершей в Театре эстрады. Актеров, особенно певцов, с тех пор уважа¬ла до такой степени, что не позво¬ляла своему соседу ни уборку де¬лать на так называемой общей площади, ни белье стирать, ни иными бытовыми заботами себя отягощать.
Дочь и зять Анны Ивановны смотрели на эту идиллию, смотре¬ли, да и подумали: а не поженить ли стариков? Зарегистрировать брак в загсе, честь по чести — разводиться они на старости лет вряд ли пойдут, а квартира из коммунальной враз превратится в отдельную. Без всяких доплат, об¬менов-разменов и прочих утоми¬тельных и дорогих манипуляций. А там останется только набраться терпения и подождать естествен¬ного хода событий. Известно ведь, что женщины, как правило, живут дольше, чем мужчины. В среднем, конечно, в среднем.
Лев Леонтьевич не отвергал решительно саму мысль о вторич¬ном браке, но и соглашаться не спешил. Не потому, что так уж до¬рожил своей холостяцкой свобо¬дой (делать с ней все равно было нечего), а потому, что не мог перебороть какого-то внутреннего предубеждения против брака без любви и даже без увлечения.
Возможно, в конце концов он и внял бы здравому смыслу: луч¬ше брак без любви, чем одинокая старость. Но судьба распоряди¬лась иначе, рассудивши отпра¬вить Льва Леонтьевича в бухгал¬терию ДЭЗа за какой-то пустяко¬вой справкой. А там вот уже ме¬сяц как работала новая сотрудни¬ца Любочка — здоровая и жизнерадостная деваха, только-только приехавшая из глухой провинции завоевывать Москву.
И поскольку она еще не успела опомниться от первой удачи (получила "чистую" работу, а не необходимость вка¬лывать на стройке или мести тро¬туары), то потому посетителям не хамила, со скукой и раздражени¬ем на них не глядела, то с перво¬го взгляда произвела на Льва Леонтьевича, когда-то порядочного "ходока" по дамской части, более чем благоприятное впечатление.
В невинном своем кокетстве Любочка как-то поделилась завет¬ной мечтой: стать эстрадной певи¬цей. А для убедительности напе¬ла вполголоса популярный мотив¬чик. И тут Лев Леонтьевич, сам себе удивляясь, предложил:
— А хотите, я вам стану давать урони пения? Бесплатно. Че¬рез год с вашими данными смело можете идти на любой конкурс.
Любочка, естественно, согласилась. Даже при несокрушимой вере в собственный талант она понимала: голос хорошо, а умение им пользоваться еще лучше. И старичок такой интеллигент¬ный, деликатный, опасаться како¬го-либо подвоха не приходится.
Три дня спустя Любочка пришла на первый урок. С этого мо¬мента доселе почти идиллическая жизнь в коммунальной квартире постепенно стала превращаться в заурядный кромешный ад.
Голос у Любочки действитель¬но был, но... Но таким голосам можно было либо тихо мурлыкать "Подмосковные вечера", либо громко исполнять частушки на улице под гармонь. А еще луч¬ше — выяснять отношения в оче¬редях. И когда этим самым голо¬сам под аккомпанемент "Шреде¬ра" Любочка начала выводить обязательное для курса вокала "и" на всех нотах, от "до" до "си", то взвыли не только соседи, но и все собаки в округе.
Блаженствовал один Лев Леонтьевич. Ему за этими самыми гаммами мерещились сольные концерты, феерические гастроли, цветы, овации — словом, все то, что он когда-то знавал и чего без¬возвратно лишился.
Сладкие ли мечты, исходящее ли от Любочки сильное очарова¬ние молодости и свежести, а, мо¬жет, все это вместе взятое, так подействовало на старого артиста, что через две недели Лев Ле¬онтьевич считал минуты до оче¬редного урока. Через три недели Любочка стала проводить в квар¬тире не только час возле рояля, а практически все свободное вре¬мя: смотрела телевизор, болтала с подругами по телефону, пила чай с конфетами.
Соседи были в ужасе. Молодая нахалка вела себя, как дома, не смущаясь ничем. Могла "сере¬бристо" захохотать поздним вече¬ром, так что дети просыпались в испуге, а Анна Ивановна хвата¬лась за сердце. Могла, уходя, хлопнуть дверью так, что с высо¬кого потолка сыпалась штукатур¬ка вместе с лепниной. Могла переговариваться со Львом Леонть¬евичем через всю квартиру — из комнаты в кухню. А уж ее "банные дни" действительно длились с ут¬ра до вечера — после замызган¬ной душевой кабинки в общежи¬тии, где то и дело нетерпеливая очередь подгоняет, просторная ванная с горячей водой была про¬сто раем. Дура не воспользуется!
Но это, как выяснилось, была только преамбула. "Амбула" нача¬лась тогда, когда Лев Леонтьевич представил соседям Любочку в качестве своей законной жены. И попросил, как говорится, любить и жаловать. Соседи призыву не вняли и удалились к себе в мерт¬вом молчании, Которое примерно через час было нарушено неиз¬бежным "и" из комнаты молодо¬женов. Занятия вокалом были святым: даже такое из ряда вон выходящее событие, как бракосо¬четание, ничего не меняло.
С момента водворения Любоч¬ки в квартире когда-то дружная коммуналка превратилась в поле непрерывного боя. Новоиспечен¬ная москвичка самоутверждалась на захваченной территории не то что ежедневно — ежечасно. Пер¬вое, что пришлось сделать сосе¬дям — это перетащить холодиль¬ник из кухни в одну из своих ком¬нат. Любочка не мелочилась, от¬деляя "свое" от "чужого", и лазила в соседский "Минск" не реже, чем в собственный. А на аппетит ей жаловаться не приходилось.
Потом из огромной кухни пришлось убрать в комнату обеден¬ный стол с табуретками. Потом — повесить на шкафчик с кухонной посудой замок. Потом... В общем, молодая женщина теснила сосе¬дей по всем направлениям, не зная ни усталости, ни сострада¬ния. А в ответ на протесты заяв¬ляла:
— Меняйтесь! Без доплаты по¬лучите двухкомнатную на пятерых где-нибудь в Бананово-Кукуеве. А сюда приличные люди приедут.
Первое время Лев Леонтьевич пытался деликатно вмешиваться, дабы охладить излишний пыл мо¬лодой супруги. Но та в ответ зака¬тывала такие скандалы с истери¬кой и битьем посуды, что бедный молодожен несколько часов пос¬ле этого отлеживался с мокрой тряпкой на голове и валидолом под языком.
 Любочка могла нака¬зать и по-другому: оставить без еды и исчезнуть на пару дней. Как потом объясняла, к подруге. Ее муж предпочитал верить: выражать сомнение было столь же опасно, как и заступаться за со¬седей.
Через полгода "счастливой се¬мейной жизни" Лев Леонтьевич из моложавого и элегантного мужчины превратился в замучен¬ного старика, который на себя лишнего рубля не смел потратить. Доходы его, впрочем, оставались все теми же, то есть скромными, и было не совсем понятно, откуда его молодая жена берет деньги на "фирменные" туалеты и "фир¬менную" же косметику. Тем не ме¬нее, и то, и другое становилось все роскошнее и роскошнее,
И вдруг в один прекрасный день Любочка преподнесла сосе¬дям ошеломляющее известие: они со Львом Леонтьевичем пере¬езжают в двухкомнатную квартиру в соседнем доме. А в их комнату въедет новый жилец.
— Холостой мужчина, еще не старый, — со скрытой издевкой в голосе оповестила Любочка пер¬сонально Анну Ивановну. — Чем не жених?
Когда через месяц новый жилец прибыл, старожилы комму¬налки схватились за головы: со¬седом теперь у них оказался из¬вестный всему району алкоголик, у которого из мебели были только пустые бутылки. Как Любочке уда¬лось "провернуть" подобный об¬мен, оставалось только догады¬ваться. Но при таком соседе да¬же двухкомнатная квартира у чер¬та на рогах становилась несбыточ¬ной мечтой: кто же поедет в коммуналку с соседом-алкоголиком?
А Любочка со вкусом начала устраиваться в новых апартамен¬тах. Чтобы Лев Леонтьевич в этот важный период не путался под но¬гами, она устроила мужа в больницу на обследование и при своей постоянной занятости всего-то один раз за месяц и выбралась его навестить. Посидела с полчасика, заполнив палату ароматом парфюма, оставила на тумбочке пару апельсинов и испарилась. Даже не приехала встретить мужа при выписке. А когда Лев Леонть¬евич кое-как добрался домой, то еще несколько часов ждал под дверью Любочниного прихода. И дождался.
Первым делом нежная супруга велела ему хорошенько вы¬мыться, чтобы "не несло больни¬цей", а потом опрыскивала каким-то дезодорантом — как блохастую собаку. И как собаке же определила место спанья: в ма¬леньком коридорчике на раскладушке. Другого места в двухком¬натной квартире Льву Леонтьеви¬чу не нашлось.
Бывшие соседи иной раз ви¬дят его на улице или в сквере не¬подалеку, Какая бы ни была пого¬да, Лев Леонтьевич смирно сидит на лавочке и о чем-то сам с собой беседует. Ни для кого в округе не секрет, что Любочка ждет не до¬ждется, когда старик окончатель¬но тронется умом, и тогда можно будет сплавить его в соответству¬ющий приют. Или простудится на улице — а в его возрасте это чре¬вато. На более активное "подтал¬кивание" событий у Любочки пока еще не хватает пороху. Хотя не¬сколько раз соседи по дому уже видели ее в компании с очень крутыми парнями.
Но, возможно, она просто затеяла какой-то свой бизнес и с го¬ловой в него погрузилась. Во вся¬ком случае, пением она больше не занимается.
Некогда. Да и незачем уже. Ни ей, ни Льву Леонтьевичу.
«О, как на склоне наших дней нежней мы любим…» И как непредсказуемо оборачивается эта самая любовь.