любимый город на яркие лоскутки для тебя

Я разорвал любимый город на яркие лоскутки для тебя  -  как старое полупротершееся одеяло.
Маленькие, большие и разноцветные, они прикасались к тебе нежно и солнечно, обволакивая, согревая, растворяясь.
Они – не я.

Тебе не всегда нравилась погода, кофе и много ходить…
Я хотел вручить тебе большого лохматого живого кролика, у них такие бархатные уши и ясные глаза, но.. да, еще у них грязные лапы и для чего брать их на руки?

Я принес тебе в заплечном мешке волшебников Изумрудного города и город с колокольни Владимирской церкви.
Мы звонили в колокола и люди внизу поднимали головы, когда ты своими крохотными ладошками выбивали одной тебе известный ритм.
Наши колокола звучали в унисон.
Они – не мы.

Я хотел закружить тебя сильно-сильно, родная, я-дарю-тебе-небо!
Вместо этого я лишь угловато улыбнулся где-то чуть выше висков.

После мы слушали Петербургские легенды; в мешанине света, сырости и спецэффектов мне хотелось взять тебя за руку в темноте и спасти ото всех чудищ мрака.
Вместо этого я смешил себя и окружающих, прячась за грубо вылепленной маской лопоухого балбеса.
После, в большой залитой солнцем кофейне, я хотел перебирать твои славные воробьиные вихры и говорить глупости.
Вместо этого я скрипуче шептал про не смотреть в объектив, ракурсы и идеи.

Ночью я утыкался лбом в междулопаток. От тебя пахло ветром и теплым деревом; я не спал. Я перебирал твои славные воробьиные вихры и говорил глупости.
Я знал, что ты крепко спишь.

После, на сцене, я подарил бы тебе сердце – только ведь, настоящее, оно не так уж красиво. Пульсирующий комок сине-красных прожилок.
К тому же, оно давно подарено тебе. С первыми тюльпанами под курткой; а я ведь тогда простудился..

Я не знаю, слышала ли ты меня, слушала ли.. Быть может, в потоке хорошо поставленного балагурства пятнадцать секунд о любви остались незамеченными…

Я шел по Дворцовому мосту и не хотел возвращаться. Для полного антуража тётю следовало бы выдумать – но нет, я и вправду встретился с ней.
Я долго тер глаза, ссылаясь на аллергию, а после рассказал про мальчика Марка, для которого я разорвал любимый город на яркие лоскутки.
Я хотел подарить тебе японский шар солнца.
Быть может, это единственное, что получилось.

После «мелодии для шарманки» мне пришлось надевать темные очки и заматываться шарфом по глаза. И дело даже не в лично моём горе, которое я увидел в фильме.

Я сдался.
Я устал.

Чуть позже мы сидели совсем-совсем рядом, связанные наушниковыми проводками; металлическое ребро полки в самую серединку стоп.
Я хотел мягко прижаться к тебе и нашептать в такт песне – «Катастрофически! Тебя! Не! Хватает! Мне!»;  но – нашептать бы не получилось, а кричать в общественных местах невежливо.

Я заснул где-то в шесть утра. До того я снова перебирал твои славные воробьиные вихры и говорил глупости. Я знал, что ты крепко спишь.
Да, еще я решил, наконец, сказать всё, что думаю. Я думал немного – всего-то на лист А4 средним почерком.
Зачем?
Из всего того нехорошего, что сделала в жизни моя мать, можно вынести один полноценный урок – никогда не говори то, что думаешь.

Впрочем, сегодня в 10.06 меня уже не должно было быть в поезде.
Но это уже детали.