Федорович

Памяти отца моего инвалида ВОВ, посвящаю.


   Был месяц май 1975 года. В большом селе Верхне-Свечниково готовились к очередному Дню Победы над фашистской Германией. Александр Федорович, а по-местному просто Федорович, сидел на лавочке возле своего двора, облокотившись локтями в колени. На голове кепка, во рту папироса «Беломорканал», все, как у всех, кроме одного: у Федоровича не было рук. С Великой Отечественной. Вот уже тридцать лет. Праздники Федорович любил, но День Победы любил больше всех – это был его праздник. Войну вспоминал он редко и никогда о ней не рассказывал, разве только своей любимой жене Нюрочке, да и то очень давно. Тогда в сорок восьмом, когда поженились.
   
   До войны у него была другая семья. Он женился рано, как сейчас бы сказали гражданским браком. Ему было всего двадцать лет. Алена старше на шесть лет, уже испытавшая и женское счастье и предательство. В тридцать шестом родилась дочь Тамара, жене очень нравилось это имя. Жили не хорошо и не плохо, как большинство: и ругались, и мирились. А в сорок первом грянула война. Федоровича, тогда еще Сашку, на фронт не взяли: оставили в колхозе, как хорошего механика: знал он всю колхозную, да и не только, технику. Сколько порогов поотбивал он в военкомате: доказывая что не хорошо ему молодому и здоровому сидеть в тылу, тогда, когда враг топчет родную землю. Наконец-то добился своего. Едет на фронт. И не куда-то, а в Сталинград, на защиту тракторного завода. Помнит, Федорович, как стояли они насмерть, защищая завод, как ремонтировали танки и тут же отправляли их в бой. Как не могли пробиться к ним на помощь, как пошел он в разведку, потому, что непонятно было, где свои, где немцы. Неделю сидели они  без еды, под бомбами. И вот ночью пошли они с другом в разведку. И набрели на картофельное поле. Сашка саперной лопатой накопал картошки, ничего, что мерзлая, все равно еда. Другу не повезло – убили на обратном пути, а он вернулся, с картошкой. Потом они каждую ночь делали вылазки на картофельное поле, пока к ним не пробились свои – наладилось питание, подбросили свежие силы, оружие. Тогда его наградили первой медалью «За отвагу».

  А потом освободили Сталинград и он двинулся дальше с фронтом. Много было всего: потери, кровь, награды: ордена – Красного Знамени, Славы второй и третьей степени, еще две медали «За отвагу», за оборону, за взятие… Саша был на фронте и сапер, и минер, и шофер. Отступали – заминировал, наступали – разминировал. Судьба хранила его: почти ни одного ранения, не считая «царапин», когда перевяжут и в бой.

  Вот уже выгнали немцев за пределы Советского Союза. Война в Чехословакии. Саша с другом везут снаряды на поле боя. Саша за рулем, дверь кабины, на всякий случай, открыта. Грохот. И тишина, страшная, звенящая. Саша ловит себя на том, что кружится волчком, правая рука выше кисти перебита и болтается на коже. На левой руке три пальца. В горячке отрывает правую руку левой, отбрасывает в сторону. Падает. Угасающим сознанием видит развешенные на дереве кишки: Колька, друг….


     На короткий миг приходит в сознание в госпитале. Слышит голоса:

- Может оставить руку?
 А, вдруг, гангрена? Потеряем солдата….

Его качает. Он стонет. Молодое лицо в белой косынке:
 - Ну, что, живой, солдат?
 -Почему качает?
 - Домой едем, в поезде….

 Военный госпиталь.
- Черноморов Александр  1914 года, ранение рук, правой ноги, тяжелая контузия.
  - Что с ногой?
  - Осколочное ранение, гангрены пока нет, пробуем спасти ногу.
  - Пробуйте. Левую руку тоже можно было попытаться спасти. Поторопились на передовой.

   Ну вот, Саша, скоро домой, - молоденькая сестричка Танечка ласково смотрит на него.-
- а ты ничего не ешь. Надо есть, поправляться.
 -А зачем? Кому я нужен без рук? Я – механик, был. А теперь я никто – калека.
 - Ну зачем так? Ты – герой, вон сколько орденов и медалей!
 - Лучше бы меня убило, как Кольку, - плачет он.
 - Ты поплачь, поплачь, миленький, - обнимает его Танечка,- ты такой красивый, я приду к тебе после дежурства.
 - Не надо меня жалеть, нас много – всех не пережалеешь.
 -А сколько успею, - шепчет она, - давай поешь немножко, я покормлю. Ты –живой! Понимаешь?! И война, проклятая, кончилась, и нас баб одиноких много. Ох, как много!

 - Значит, выписываем тебя, герой, домой. Куда едешь? К матери?
 - Нет, к жене.
 - Хорошо, дадим тебе сестричку в сопровождение.


- Мама, я гостя привел, Сашу, помнишь, я говорил тебе о нем? – Григорий подтолкнул Сашу в дверь.
 - Заходи, заходи, соколик! , - тётка Арина ласково смотрела на него.
 -Садись за стол. Нюра, собери быстро закусить.
 Вышла молодая  девушка, тоненькая, зеленоглазая. Колдунья не иначе. Быстро поставила на стол миску с картошкой, соленые огурцы, капусту, яичницу на сале. Григорий принес бутылку водки.
 - Пить не буду, - сказал Саша,-  а закусить, закушу.
 -Тебя покормить?
 - Нет, я сам, только ложку мою достань, в сапоге, за голенищем.
Григорий достал немецкую ложку из нержавейки с длинной ручкой. Саша зажал её между культей и стал есть. Вкусно. Давно он нормально не ел.
 -Саша, ты, может, заночуешь у нас?, - тётка Арина, незаметно вытирала краем платка слезы. Два сына погибли у нее на этой проклятой войне. Вернулись бы, пусть без рук, без ног, но живые!
 - Спасибо, тетя Арина, но я лучше пойду, грязный я, давно не мытый.
 -Господи! Да что ж мы нехристи какие! Нюра, живо ставь ведро на печку! А Гриша вымоет тебя, а не то и я могу, если не застесняешься, в мамки я тебе гожусь!

 В первый раз за последние два месяца Саша спал чисто вымытый и в чистой постели.
И был трезвый. После того, как Алена выгнала его среди зимы, он спал где придется, ел, что придется и все больше пил. Выпить предлагали всегда. Как герою войны. Он и до войны не прочь был выпить, а тут, как говорится и сам Бог велел. Если бы Григорий не привел его к себе домой, то он точно спился бы совсем и умер где-нибудь под забором.

 Уже несколько месяцев живет Саша в доме у матери Григория. Дом обычная деревенская пятистенка: две комнаты, чулан и веранда. В первой комнате Тётка Арина и Нюра, во второй они с Григорием. Григорий работает в школе, преподает труд, Нюра – учетчица на ферме, тётка Арина хозяйничает дома.

      Не хорошо сидеть на шее. Саша идет к председателю колхоза. Начинает работать экспедитором, это где что достать: корма ли, запчасти, строительные материалы. Он успевает везде. Но вот беда, кругом угощают. Слаб человек вообще, а привыкший выпивать тем более. Конечно пить он стал намного меньше, но все же надо бы совсем завязать. Умом понимает, а воли нет. А тут ещё любовь нагрянула: как глянет на него Нюрочка своими зелеными глазами, земля из-под ног…

  Тётка Арина давно заприметила это. Ничего, что без рук, не без головы же.
 - Нюра, выходи за Сашу, все равно мужиков нет, а за Шурку ты не хочешь.
 - Маманя, я бы вышла, да пьет он.
 -Э, донюшка, а хто ж теперь не пьет,- тетка Арина иногда вставляла украинские слова. -  Да не такой уж он и запойный, другие и побольше пьют. Я то вижу нравится он тебе.

В августе 1948 года они расписались в сельсовете. Григорий женился немногим раньше. Пошли дети: сначала у Гриши родилась дочь , потом родила Нюра тоже дочь. Через год у Нюры родилась вторая дочь, потом у Гриши родился сын. В пятьдесят третьем родилась у Гриши еще дочь. А комнат всего две.

- Мать, надо отселять Григория, - говорит Саша.
 - А дом-то строить как, деньги где?
 - Ничего, найдем. Хату сложим из самана всем народом, а остальное я достану: на крышу, окна и протчее.
Саша так и говорил протчее, не прочее.

    Дом вышел на славу, ничего, что из самана, это даже и неплохо: летом прохладно, зимой – тепло. К осени Григорий с семьей переселился в новый дом. Казалось все испытания позади, но не зря говорят: человек предполагает, а Бог располагает. Осенью заболела младшенькая, любимая, так похожая на него, доченька. Легла спать здоровенькой, а проснулась полностью парализованной – полиомиелит. И откуда он только взялся, никто в селе, кроме нее, не заболел. И начались мытарства по больницам – Ростов-на-Дону, Новороссийск, Анапа…. Потом повезли по бабкам… Опять по больницам и санаториям.
 
  Через пять лет врачи вынесли приговор: больше сделать ничего нельзя, начинайте учить ребенка. А тут новая беда – умерла теща, Арина Ивановна. Все заботы легли на плечи Нюры: он без рук, дочь считай без ног, ходить она так и не смогла, хозяйство большое. Все чаще стала Нюра срываться: кричала, ругалась. Все чаще стал приходить Федорович домой пьяным. Экспедитором он давно не работал, бросил, когда дочь заболела. Работал фуражиром, была такая должность в колхозе. В переводе на простой язык – заведующий кормами. Колхоз большой: молочно-товарная ферма, свинарник, птичник, все есть хотят.

   Наступило первое сентября, все дети пошли в школу. Все, кроме его младшенькой. Начал отбивать пороги в школе. Ездил в район, там предложили отдать девочку в спец школу, для таких детей. Но мест сейчас нет, надо ждать, а пока пусть ходит учитель на дом. По закону обязаны учить на дому. Добился, ходили, учили. За пять лет закончила шесть классов, училась хорошо.  А потом пришла путевка в Новочеркасск, в школу интернат. Уговаривали до девятого класса побыть дома, восемь классов обязаны учить дома. Решение дочери было твердым: еду сейчас. Он понимал почему она так решила. Хорошая у него дочь, добрая. А душа болит, так болит…

   Вот уже и старшая дочь закончила школу, уехала в город, тогда все уезжали и в основном в Луганск. Туда и старшенькая уехала. Поступила в институт на вечернее отделение, устроилась на работу.

- Вот, мать, мы с тобой одни остались, -  Федорович вытер культей глаза, что-то последнее время они стали часто слезиться. Он уже не работал фуражиром, Нюра настояла.
 - Ты на этой работе скоро совсем сопьешься, да и мошенников слишком много вокруг тебя крутится. Еще посадят, что я тогда делать буду? Не хочешь дома сидеть, иди в сторожа, может меньше пить будешь. Ты же совсем больной, задыхаешься и лечиться не хочешь.

    А что, сторожем – это идея: и не тяжко, и при деле. А тут еще открыли в колхозе ремонтную мастерскую, нужен сторож. Будет он поближе к своим любимым машинам, хоть не механик, а все ж рядом. На новой работе ему нравилось, техника была старой модификации, так, что к нему часто обращались за советом. Ну и угощали за совет.

-   Ты, наверно, никогда не успокоишься, - кричала Нюра, когда он в очередной раз пришел пьяным. Да сколько же я буду мучиться с тобой?! Иди куда хочешь с двора, чтоб глаза  мои тебя больше не видели!
 - И уйду! Совсем уйду! Посмотрю, как жить одна будешь! – хлопнул дверью Федорович. Зуда, пила ржавая, выпить нельзя! Три дня не могли отремонтировать полуторку, а он посмотрел, подсказал и поехала машина. Как можно не обмыть это дело? Ничего пусть поживет одна, попробует!

  Скоро вечер, а его все нет. Куда делся? Опять небось пьет. Нажрется и свалится где-нибудь под забором, стыда не оберешься. И не ел сегодня. Что на нее нашло, всегда ведь сначала кормила, а потом начинала ругать. С этими невеселыми мыслями Нюра пошла в центр села, в надежде встретить мужа и увести домой. Федоровича нигде не было. Ну чего она сорвалась, не такой он и пьяный был. Надо зайти к Андрею, дружку его, может сидят вместе, пьют. Разгоню всю шайку! Андрея не было дома. Наконец она пришла домой. Еще от калитки увидела мужа. Он руководил разгрузочными работами. Сгружали сено и складывали в копну Андрей и Петро.

  А я сено привез, - подбежал к ней муж, - пришел в сельпо, а там сено выписывают, решил не откладывать. Вот привезли.
  - Стол накрывать ребятам?
 - Нет, не надо. Дай бутылку и пусть идут. Я сегодня пить не буду, - все же у него золотая жена, лучше всех. В этом ему повезло. А пить надо бросать, Нюрочка права, здоровье уже не то.

    Да и вообще все у него нормально. Жена, дочки хорошие. Меньшая, больная, замуж вышла, работает на дому, квартира есть. Старшая институт заканчивает, замуж не торопится, да и то верно, успеется, это дело такое. Хотя, конечно, дедом побыть хочется, чужие дети уже называют дедом, а своих внуков пока нет.
   - Сегодня он пить не будет, а завтра сам Бог велел, дружков своих фронтовых помянуть надо. Дело святое. А пить он бросит – это уже железно! Помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела, любимая фронтовая песня.

 Отпраздновав тридцатилетие Победы, Федорович действительно пить перестал.
 - Нет, ну какой я дурак был, зачем столько пил, - говорил он жене. – Я сейчас намного лучше чувствую себя. Надо еще пожить, внуков дождаться, может Валечка замуж скоро выйдет. А летом девочки в гости приедут. Так, что помирать нам рановато, Нюрочка!

  Умер Федорович от обширного инфаркта ровно через полгода после тридцатилетия Победы.

М