Об отчиме бедном замолвите слово

 «Я женился на Алле, когда Вадику, ее сыну, было тринадцать лет. Возраст трудный, да еще мама и бабушка выполняли любой его каприз — избаловали. Из двух обожающих его женщин он просто веревки вил. И совсем не обрадовался, когда я появился в доме: о том, что матери — тридцатидвухлетней женщине — нужен муж, он и слышать не хотел. Для него и она, и бабушка были — старухи, обязанные обслуживать его — наследного принца.
Алле тогда хватило воли впервые в жизни не пойти на поводу у обожаемого сыночка и выйти за меня замуж. И с тещей мы вроде бы нашли общий язык. Тем более к ним не примаком пришел — у меня была своя квартира, и зарабатывал неплохо. Это плюс к тому, что Аллу я любил и до сих пор люблю, хотя заявление о разводе мы уже подали. По взаимному, так сказать, согласию.
Пытался я к Вадику найти подход несколько лет. Сам люблю в свободное время с машиной возиться — хотел его приохотить. Не получилось: пасынок мне прямо заявил, что лежать на земле под грязным кузовом и пачкать руки в машинном масле не намерен. Для этого существуют станции техобслуживания.
Жили мы втроем в моей квартире, теща в основном на даче, а в своей квартире сдавала одну комнату: пенсия у нее небольшая, а она человек гордый, одалживаться не любит. Так вот. Время от времени дома нужно было что-то делать: обои переклеить, мебель переставить, плитку на кухне переложить. Я никогда в жизни мастеров не вызывал, сам все умею.
Хотел и Вадика научить — мужик должен быть с руками, а не только с головой. Что вы! Шкаф передвинуть — еще куда ни шло, но с ремонтом помочь... Для этого, по его мнению, тоже существуют профессионалы, и нечего при моих заработках в известке пачкаться. Алла теоретически была на моей стороне, но практически продолжала Вадима баловать и портить.
Если я пытался ей доказать, что бесконечными уступками она превратила парня в законченного бездельника и эгоиста, начинались истерики, рыдания и причитания. Да и неприятно мне было всякий раз слышать от жены: «Конечно, отчим — не родной отец, ты его просто не любишь». Родной ушел от них, когда Вадику, которому не было и трех лет, тяжело заболел. С тех пор он ни разу не виделся с сыном, но к нему Вадим претензий не имел, посетовал только — когда ему исполнилось -18, — что карманных денег стало меньше: все алименты именно на это и уходили. Я же давать мальчишке лишние деньги отказывался на¬отрез. Не потому, что жалко. Я за него боялся: он привык ни в чем себе не отказывать и вполне мог впутаться в какую-нибудь скверную историю.
Окончил Вадим школу, с грехом пополам поступил в институт. Библиотечный, остальные его отпугивали слишком большим конкурсом. Я попытался посоветовать ему сначала отслужить в армии, стать мужчиной, а потом уж поступать не абы куда, а с перспективой получить хорошую профессию. Но армии он боялся ничуть не меньше, чем Алла... В доме даже мусорное ведро не выносил, Алла не позволяла: мальчик должен учиться и отдыхать, успеет еще наработаться.
Ну мальчик и жил в свое удовольствие: не столько учился, сколько отдыхал. Так был этим занят, что, когда Аллу положили в больницу на операцию, был у нее за два месяца два раза. Ездили мы с тещей: день она, день я. Теща, кстати, переживала еще, что со мной одним «ребенок» (это почти в двадцать-то лет!) будет плохо питаться, но, когда увидела, что обед и ужин в доме всегда есть, — успокоилась. Я так и не простил Вадиму того, что он мать в больнице почти не навещал. Алла-то быстро забыла, хотя сама и плакала тогда. А потом нашла ему тысячу оправданий: отчим — он и есть отчим, всегда в пасынке видит только дурное.
На пятом курсе Вадим объявил, что женится. Сыграли свадьбу, он переселился к жене и... через полтора года вернулся обратно. Ни в какой библиотеке или музее после института он, разумеется, работать не захотел. Алла задействовала все свои связи и устроила его в какую-то инофирму, делопроизводителем... Через полгода его уволили за постоянные опоздания и безответственность.
На другом месте проработал с тем же результатом. После этого устроился сторожем — сутки через трое — и переселился к бабке. На парня я уже рукой махнул, но Аллу мне было очень жаль. Она постоянно моталась к матери и сыну, нервничала, перекручивалась с деньгами, чтобы ее оболтус ни в чем не нуждался. Алле уже сорок семь, мне скоро шестьдесят, пора о себе подумать, друг о друге заботиться. И теща моя тоже не железная — почти тридцатилетнего мужика обихаживать стало тяжеловато. Но по-прежнему все крутится вокруг Вадима: то ему новый костюм, то отдых на море, то очередную невесту...
Мое терпение лопнуло, когда Аллу снова положили в больницу, а она оттуда сбежала досрочно, потому что теща простудилась и слегла. Черт меня дернул ей об этом сказать! Ушла под расписку — кто же будет мальчика ее дорогого кормить? И пока теща не поправилась, жила там, причем не столько за матерью ухаживала, сколько Вадима облизывала. Вернулась домой — через неделю снова в больницу попала с обострением язвы.
У меня от этого давление скакать начало. Да и нервы — на пределе. Алла выписалась, я попытался с ней по-хорошему поговорить. Убедить, наконец, что Вадим может сам о себе позаботиться, а ей нужно о собственном здоровье подумать. Ну, и о моем — хоть иногда. Вроде бы она согласилась, тем более, что я так сказал: если что случится, не дай Бог, конечно, я первый помогу парню, но нужно наконец дать ему возможность стать самостоятельным.
Согласилась — и через несколько дней снова сорвалась к сыночку: у того сигареты закончились, он с насморком, из дома не выходит. Бабка на три дня к какой-то приятельнице сбежала — отдохнуть от внука, я думаю...
Через два месяца после этого мы развелись, и Алла переехала обратно к матери. Официальная причина развода — не сошлись характерами. Теперь бывшая теща у меня время от времени гостит: отдыхает от дочери и внука, жалуется на них. Кается, что Аллу поддерживала, когда та меня во всех смертных грехах обвиняла, и что считала: отчим к пасынку не может хорошо относиться. В глазах же всех остальных я — чудовище, которое поставило мать перед выбором: или я, или твой сын. Но ведь все было совершенно не так!