Мои три жизни

                Как белый камень в глубине колодца,
                Лежит во мне одно воспоминанье…
                А. Ахматова

     Полуденная жара вынудила меня спрятаться в тень от обжигающего солнечного взгляда. Первые минуты наслаждаюсь врачующей прохладой, вдыхаю запах цветущей липы, просто наблюдаю за перелетающими с цветка на цветок пчёлками и лёгким покачиванием листвы. Мало-помалу из глубины прожитых лет всплывают воспоминания. Лет мне уже не мало. Может так случиться, что детям и внукам моим, а заодно их поколению, некому будет рассказать о пятидесятых-шестидесятых годах теперь уже прошлого столетия. В то время я и мои сверстники были детьми и всё, чем жили, о чём мечтали, всё хорошее и не очень, впоследствии определило тот путь, по которому суждено пройти через годы.
     Вот такой же жаркий июльский день. Отец мой, высокий тридцатилетний мужчина, измождённый болезнью лёгких и всё же не потерявший надежду в том, что его конец ещё не близко, курил самокрутку и, щурясь от едкого дыма, читал газету «Правда». Мне по заданию отца, надлежало прочитать первую страницу «Пионерской правды». Я к тому времени закончила второй класс и уже умела читать не только по-украински, но и по-русски. И всё же насквозь пропитанные политикой газетные статьи не вызывали во мне интереса. Куда занятнее было бы играть с котятами, передразнивать пробующих свой голос молодых петушков, наблюдать за разными жучками-червячками и прочими немаловажными для маленького человечка событиями. В этом возрасте всё важно и просто не существует мелочей. Только отец мой почему-то решил, что мне непременно нужно быть «политически подкованным гражданином». Я с трудом читала малопонятные для меня русские слова, а почтальоншу считала, чуть ли не первым зловредным человеком на селе за то, что она каждую неделю приносила и аккуратно заталкивала свёрнутую трубочкой газету в прибитое к воротине голенище от старого кирзового сапога, заменявшее нам почтовый ящик. Просто пойти куда-то, поиграть со сверстниками, родители не разрешали. Моё время было занято взрослыми заботами. Будучи подростком и взрослой женщиной, я не могла расслабиться, отдохнуть. Срабатывала привычка что-то делать. Просто не знала куда руки деть. Вставал вопрос: если гулять, то, что делать в это время? Если выйти за ворота, то куда идти? О чём можно говорить, если не о деле? Эта зажатость в компании детей, а потом и взрослых, создавала впечатление замкнутости, нерешительности. Вырвавшееся на волю словечко вызывало удивление. Дескать, эта молчунья может парой слов рассмешить до коликов. А главное совсем неожиданно. Но «неожиданно» для них, но не для меня.
     Но нет худа без добра. Умение слушать других всякий раз пополняло копилку моих знаний. А это всегда кстати.
     В тот день время близилось к полудню. Я понимала это по укорачивающейся тени от старой липы. Дерево словно подтягивало под себя тень, как я всасываю пролитое по нечаянности молоко со столешницы. Газетная страница прочитана больше чем на половину. Но вместе с тем нарастала тревога. Близилась та минута, когда отец начнёт спрашивать: о чём я читала. Непонятные слова рассыпались, как горох, и я никак не могла их собрать в одно целое. Предложения казались бесцветными, пресными, скучными. Поверх них проскальзывали свои, простые и понятные мысли. И как бы строго на меня не поглядывал отец, мысли всё больше и больше отслаивались от прочитанного. Я вздыхала и с большим усердием водила указательным пальцем по строчкам, словно мне в наказание кем-то написанным.
     За воротами послышались детские голоса. Я прислушалась. Василь, Петька, Ганя, Мария и Валя, дружной гурьбой пришли звать меня купаться.
     - Ганя! Пошли на речку!
     Я вопросительно посмотрела на отца. Тот недовольно покосился на соседских ребятишек, затянулся самокруткой, выпустил через нос струю едучего дыма и, не разжимая зубов, проворчал:
     - Только на часок и ни минутой больше.
     До сих пор не понятно: как бы я могла узнать время? В те годы наручных часов даже у школьного директора небыло. А у сельчан не в каждой избе ходики тикали на стене со всевозможным грузом вместо гирьки. Да и редко кто по такой причине в хату бежал. Куда проще приложить ребром руку ко лбу и глянуть на солнце. В поле мерили шагом собственную тень. Мысленно конечно. А для ребятни время как бы и не существовало. Стадо коров и коз спускается с пригорка на выгон – значит обед. Коровы выстраивались рядком по берегу реки, шумно пили воду. Скотину разбирали хозяева для полуденной дойки и через какое-то время пригоняли опять. В основном за скотиной матери присылали детей. На обратном пути коровы заученной дорогой шли в стадо сами. Ребятишки раздевались на бегу и с разбегу сигали в воду. К камню, с которого прыгала «солдатиком» разновозрастная детвора, подтягивались и те, у кого небыло скотины. Всем хотелось поплескаться в речке в этакую жарищу.
     Пока мы спускались с пригорка, компания наша разделилась. Мальчишки не стали следовать по серпантину тропинки, а, рискуя свернуть себе шею, побежали напрямик. Мы, девчонки, осторожно ступали босыми ногами по обжигающей кремнистой тропинке. Часто останавливались, садились на траву и друг дружке вытаскивали из ступней  впившиеся колючки перекати-поля. Когда подошли к камню, ребятишек там было, как в муравейнике. Одни выстояв очередь, прыгали с камня, малышня плескалась у берега. Те, которые постарше, ныряли и хватали не умеющих плавать за ноги. Брызги, хохот, обиды и желание отомстить – всё смешалось в кипящей речной воде.
     Мы тоже разделись, но присоединиться к купальщикам у берега не решались. Боялись быть затянутыми на глубину. Держаться на воде мы ещё не умели. Над нами посмеивались, брызгали и даже обзывались. Особенно обидно было слушать, когда попрекали трусостью.
     - Ну и что? Не хочу и не буду купаться! – отвечала на колкости Мария, уворачиваясь от брызг.
     - А зачем пришла?
     - Не твоё дело…
     Мне тоже лезть в воду не хотелось. Толкнут на глубину, барахтаясь натерпишься страху, нахлебаешься воды, потом ещё долго будет в носоглотке першить. Мы переглянулись и, не сговариваясь, пошли тропинкой между огородами и берегом реки искать тихое местечко. Огороды кончились. Дальше вытоптанный козьими копытцами выгон. На той стороне выгона, в тени верб, лежали коровы и пережёвывали жвачку. На берегу сидели пастухи. Тот, чья очередь пасти стадо коров, нанимал 13-14 летних мальчишек. К таким ребятам сельчане относились уважительно. Дескать, не «блындыгают», а делом заняты и копейку в дом несут.
     Развесив платья на кустах дикой сливы, мы по щиколотку вошли в воду. Маленькие рыбёшки тыкались носиками, щекотали нам ноги, пускали бусинки-пузырьки. Но стоило протянуть к ним руку – тут же уходили на глубину. Мария с Валей затеяли игру в догонялки, брызгались, хохотали. Чтоб не донимали брызги подружек, надо было поскорее окунуться в воду, но решиться на этот шаг было не просто. Я зашла в воду, зажмурилась и резко присела. Невольно охнула и довольная тем, что пересилила себя, рассмеялась. В приподнятом настроении сделала ещё несколько шагов и, вдруг, под ногами почувствовала пустоту. Вскрикнула и ушла под воду. Растерянность, страх, отчаяние срослись в одну мысль – тону! Моё неумелое барахтанье под водой показалось вечностью. Наконец чья-то сильная рука схватила меня за волосы, дёрнула, приподняла над водой.
     Как оказалась на берегу, не помню. В груди, будто что-то заклинило, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кто-то из ребятишек стал на четвереньки. Меня перегнули через него и немилосердно начали стучать по спине. Жгучая боль в груди перешла в надрывный кашель и безудержную рвоту.
     Откуда-то появилась вездесущая ребятня. Кто-то побежал к моим родителям, а  в стороне отжимал одежду наш сосед, Николай, на четыре года старше меня. В этот день он пастушил. Заметил, что я нырнула под воду и, прямо в одежде, прыгнул в речку. Ему я обязана жизнью своей. Имя моему спасителю - Николай Петрович Боднарук. (Нет, это не будущий муж. Такую фамилию в нашем селе носили многие.)
     Я с трудом натянула на мокрое тело платье и, в сопровождении подружек, начала подъём по тропинке вверх, домой. Навстречу мне уже бежала мама. На бегу что-то кричала сквозь слёзы. Дети расступились. Мама обняла меня и тут же отшлёпала по чём попало.  За что-то ругала, что-то запрещала, грозилась и зарекалась, но боль в груди и ещё не покинувший меня страх были сильнее внешнего воздействия. Я только кашляла и ошалело таращила глаза.
     В какой-то момент я заметила на горе, куда мы поднимались, отца. Он стоял прямой и грозный в своей правоте. Я оглянулась на речку и показалось мне пережитые страхи куда меньшими, чем предстоящий разговор с отцом. Мама разгадала мои мысли и толкнула меня в спину. Склонив покорно голову, я обречённо пошла навстречу очередному испытанию Судьбы.
     В то лето, на том же месте утонула пара гнедых лошадей. Возница вёз с мельницы мешки. Остановил лошадей и сиганул в кусты по нужде. Кони пить захотели. Будучи в упряжи, забрели в воду и попали как раз на ту же яму, что и я попала. На конский храп и плеск воды выбежал возница, в руках придерживая штаны. Нужно было сдать назад, но нагруженный мешками воз катился по наклонной в реку. Лошади умеют плавать, но их сдерживали постромки. Перерезать их оказалось нечем, а развязать мокрые ремни – дело не простое. Место это отдалённое от сельских улиц. Люди сбежались, когда всё было кончено.
     Второй раз я тонула на той же речке Мурафе, только гораздо выше того рокового места, в соседнем селе Вила-Яружские, куда приехала вместе с мужем погостить к его матери, на 32 году жизни. Где-то через недельку после приезда, надумала кое-чего постирать. Но поскольку места мне незнакомые, то я попросила мужа вместе со мной сходить на речку. С нами, за компанию, пошёл и муж сестры мужа моего. Оба были изрядно навеселе. Речка в том месте не глубокая, спокойная. Хоть по горло, но всё же можно и вброд перейти. Я выбрала пологий камень. На нём намыливала бельё. А когда прополоскала и развесила сохнуть на вербовых ветках, решила и сама искупаться. Метрах в ста от того места, Николай с Иваном ловили рыбу. Когда я входила в воду, Николая, выросшего в этих местах ни в малой степени не охватило беспокойство. Да о чём тут говорить, он и трезвый не всегда планировал свои действия. Подобно годовалому ребёнку, шёл, куда ноги вели. Как бесхребетная трава, куда ветер подул, туда и склонилась.  «Под градусом» и вовсе «море по колено».
     Я вошла в воду по пояс и поплыла к другому берегу. На той стороне цветастым ковром простиралась лужайка. Там были цветы, которые не растут в Сибири. Соскучившись по природе родного края, я предвкушала райское наслаждение. Серединой речки тянулся продолговатый островок. Цветов там тоже много, но велика была опасность наступить на змею. Речные змеи питались рыбами и всем тем, что могли поймать. В жаркий день любили погреться на солнышке именно в том месте, где их никто не потревожил бы. Поэтому я проплыла половину реки, мимо острова и вошла в быструю воду второго рукава реки. Соединяясь рукава образовали водоворот. Конечно я этого не знала и проплыла в нескольких метрах от острова. Неожиданно меня закружило на месте. Все мои попытки вырваться из этого гибельного круга оказались тщетными. К ногам будто гирю прицепили. Осознав, что без посторонней помощи мне не выбраться, я позвала на помощь.
     Иван плавать не умел. Услышав крик о помощи, стал посылать Николая. А тот, по жизни беспечный, не желая себя ничем утруждать, ограничился шутками и ничего не стоящими советами. Мне было в эту минуту не до шуток. Я видела только его хохочущий рот, несуразные взмахи рук. Из-за шума реки смысла слов было не разобрать. Наконец силы мои подошли к нулю. Уже не надеясь на чью-то помощь, взмолилась к Богу, затаила дыхание и положилась на волю Судьбы. Ушла под воду. Через какое-то время, полуживую, вода вытолкнула метрах в 10-12 от того места.
     Только после того, как я скрылась под водой, мужики серьёзно обеспокоились и вброд пошли меня искать. Выловили, вытащили на берег. Что было дальше, я не помню. Знаю только, что вдвоём привели меня под руки домой и тут же пошли за бутылкой, якобы они очень испугались. У меня поднялась высокая температура и больше суток была «на грани». Выхаживала меня свекровь, Василиса Артёмовна. Бог милостив, всё обошлось. Но и до сей поры от запаха речной воды у меня открывается рвота. Нигде и ни разу я больше не купалась.
     Много больших и малых вех оставила я на своём жизненном пути, но эти вехи всех выше. По существу, я живу уже третью жизнь и благодарю Бога за то, что Он до какого-то часу хранит меня от беды.
                23 апреля 2006 год. Светлое Воскресенье.