Я Робот 13. С небес на Землю

- Настоящий Дима – персонаж явно вымышленный, - так рассказал мне Володя, мой друг писатель. Он единственный кто у меня есть. Все остальные отвернулись.

Вчера мы с ним встречались в очередной раз. Он притащил пять литров Очаковского пива и мы с ним просидели полночи. Володька прочитал мне начало своего нового романа, составленного по обрывкам моих впечатлений от моей болезни. Год назад я в очередной раз загремел в диспансер и полгода пролежал там на лечении. Последние полгода я нахожусь в очередной депрессии и продолжаю принимать таблетки. Положила и забрала меня из больницы моя мама Людмила Ивановна. Прослушав все бредни, который насочинял мой приятель, я подумал вслух, что ему, наверное, должно быть виднее, как писать, не зря же он кончал литературный. Честно сказать то, что я услышал не совсем было похоже на то, что я ему рассказывал о себе. Володя сказал, что писатель должен приукрашивать жизнь, а то не интересно будет читать. Ещё он сказал, что талант писателя в том, чтобы представить себя на месте другого. Вот этим Володя от души и позанимался. Мне остаётся только догадываться, что его подтолкнуло к такому изложению моих переживаний.

Я не помнил, чтобы рассказывал ему, что я какой-то там робот, да и никакой бабушки и папы с братом у меня нет. У меня есть мама, которая постоянно жалуется всем соседям, какой у неё сын ненормальный. Все люди, как люди, а я не хочу работать, сижу дома и Володька её этот достал, ходит, носит пиво и спаивает меня. Друган, конечно, старается втихушку протащить пакет в пивом, но куда Вы спрячите пять литров? А мы любим посидеть, поговорить.

Последнее время он стал приходить с небольшим рюкзачком. Сказал, что специально купил его для того, что отводить подозрения от себя. Он проходит в мою комнату и мы запираемся, включаем музыку, чтобы мать не подслушивала под дверью и треплемся.
Володька зарабатывает себе кусок хлеба с пивом своей писаниной и мне перепадает и я доволен. Думаете какого жить с белым билетом под постоянным надзором своей мамаши?

– Дима, доктор сказал, никакого алкоголя. Опять загремишь в отделение. Тем более таблетки пьёшь. Твои таблетки и спиртное несовместимы. Не хочешь слушать меня, так послушай своего лечащего врача, Кирилла Петровича, - очередной раз зудела маман.

- Мам, не лезь ко мне. Это моя жизнь. У меня и так не осталось друзей. Если будешь запрещать мне общаться с Володькой – повешусь.

Вот так я и живу.

- Кому такая жизнь будет интересна, если о нет написать? - спрашивает меня Володька.

Наверное, он прав. Никому. Вот он и включает свою писательскую фантазию. В этот раз вообще, как он мне объяснил, решил писать от первого лица, то есть вроде как от меня. Как будто я  - это он или он – это я, он меня совсем запутал. Я не способен так хорошо ориентироваться в чём либо. У меня рассеянное внимание после болезни. Я не могу сосредоточиться не на чём, поэтому не могу работать, но разве это объяснишь моей мамаше? Ничего она не понимает. Говорит, что её отец, мой дедушка, которого я почти не помню, тоже был с приветом. Он был не дурак выпить, а как напьётся, оденет очки себе на лоб и ходит, говорит всем, что он Ленин. Я алкоголизмом в такой степени не болею. У деда его болтовню можно было списать на белую горячку, а у меня куда списать, если я только пиво пью? Ну иногда немного и водки, конечно, но не бутылками же.

Маман, мне говорит, что я просто летняй и напридумывал себе эту депрессию, чтобы не работать. Постоянно сокрушается, поднимает руки к небесам и гневит бога, проклиная меня, что я у неё такой родился. Поэтому Володька, наверное, и приукрашает всё, чтобы читателей было побольше и нам хватило на хлеб с пивом. Я не против.

Вчера, после того, как он мне прочитал свои фантазии, я в принципе согласился, что слушать было интересно, но может сложиться мнение, что это оторвано всё от жизни, что в жизни так не может быть, что гипотетически (мне понравилось слово) нужно уж постараться быть немного честными с читателями и рассказать как всё на самом деле.

Володька долго спорил со мной и старался доказать, что совсем не обязательно разрушать иллюзию. Пусть читатель верит, что есть Димка – Робот, что есть Алиса – Бог. Зачем признаваться, что мы – два пацана, которые любят пиво?

На это я ответил, что пусть читатель сам решает чему ему верить. В конце концов и нас может не быть, как не может быть Робота Димы и Алисы. Я то всего, как-то сказал Володьке, что со мной в палате лежали пара больных, которые считали себя один Роботом, а другой Богом. Ну не дурь это считать себя роботом или богом?

- Дим, - возразил мне Володька. - В чужую голову не залезешь. Если человек считает себя роботом, значит на то есть основания. Почему все считают его сумасшедшим? Может он нормальнее нас?
Вот Володька и выдал, что я – это Робот. Сказал, что так интересно. Что мы с ним ещё станем известными. Что его новый роман – это вторая Мастер и Маргарита, а в отличие от Кастанеды мы по большому счёту и не придумываем ничего. Есть сумасшедшие, которые считают себя Лениными и Наполеонами. Володька часто говорил мне, что сам хотел бы попасть к психам в дурку и присмотреться получше. Он считал, что с его журналистскими наклонностями он сможет раскрутить их на рассказ о себе. Новая книга, написанная об этом будет шедевром. Сколько я не убеждал его, что большинство больных – замкнуты в себе, а те у кого маниакал – соврут, недорого соврут.

У меня тоже был маниакал, когда я залетал по-новой в отделение. Мне было весело, казалось мир весь для меня на ладони. Деньги птицам не нужны. Последний раз я решил уехать в Питер с десятью рублями в кармане на пригородных электричках. Мне кто-то сказал, что это легко можно сделать. После того, как я тормознул скорый поезд, менты меня сдали в дурку. Конечно, моя маман будет бояться, чтобы я опять чего не отчебучил. Лучше пусть дома сижу. Ещё бы ныть перестала. Ну да ладно, будем считать, что написав это, Володька выполнил мою просьбу, и дальше он будет писать о том Диме, которым был я тогда, когда у меня был маниакал.

***
- Спасибо, Вов, что написал правду о нас, - сказал Дима, потягивая пиво из чайной чашки «30 лет Советскому Хоккею». Чашка была маленькой, от силы стопятьдесят миллилитров. Его отец был в прошлом спортсменом и от всего подарочного набора осталась одна чашка – остальные разбились. Как память о прошлом отца Димка любил эту чашку и дорожил ею. По какому-то хитрому закону физики, только первый раз налив в неё пиво, после отстоя пена пиво. оставалось только полглотка на дне. Во второй раз было уже нормально. Пиво не пенилось.

Не смотря на то, что чашка была не предназначена для пива, Димка отказывался от другой емкости. Наливать пиво в чашку приходилось часто, но Димка считал, что так меньше выходят газы.

- Игристость в пиве – на мой взгляд, - говорил Дима, ну то есть как бы я (раз уж решил писать от первого лица). – Очень достойная штука. Ты, Володь, вот несколько раз брал и приносил разливное пиво, хотел меня удивить, но мне оно не нравилось. Конечно, импортное разливное пиво – неплохое, я пробовал его, когда у меня был маниакал и денег я не считал, но то, что приносил ты, было отечественным. Наши не научились делать пиво. Реклама у нас неплохо получается: «Пиво из частной пивоварни. Живое» и всё такое, а на самом деле моча, отстой.

- Вот Дима, теперь я тебя узнаю. Наш человек. Если пиво плохое, то ты это понимаешь и не молчишь об этом. А то нажаловался, что у тебя депрессия, да ещё что ты – не ты, что не бабушки у тебя нет, не брата, не отца.

- Вот такой я. Разве они у меня есть, если не понимают меня? Загнали меня в комнату в бабкиной квартире. Постоянно приходится запираться и держать оборону от старой маразматички.

- Дима, покой нам только снится. Как тебе Очаковское пиво?

- Ничего, свежее. Классика отечественного жанра.

Я был рад Володьке. Было с кем обсуждать мой новый роман. Вчера я сделал вывод, что я – камень. Где бы найти доктора, чтобы сделал из меня хотя бы черепаху?

- Володь, будь моим доктором.

- Не вопрос, Дим. Я знаю, ты специально пишешь свой роман, чтобы разобраться в себе, кто ты такой есть. Ты нормальный человек, но ты в романе и Робот, и Алиса, и писатель и больной. То есть тебя как бы четверо, но кто ты на самом деле ты не знаешь.

- Так, кто я сейчас? Ты то не запутался, Вододь?

- Сейчас ты писатель, мой друг Дима. Ты нормальный живой человек. Ты не умер, как в романе и не живёшь на Солнце.

- Ты не считаешь меня сумасшедшим, после того, как я прочитал тебе роман?

- Нет, ты что. Я знаю тебя сто лет. Мы с тобой ещё в садик ходили. Потом в школе учились. Никогда не замечал, что ты ненормальный. Просто возомнил себя писателем. Но откуда тебе быть писателем, если ты не любил русский и литературу в школе?

- Не знаю, Володь, откуда из меня эта Булгаковщина прёт. Хорошо, что ты есть у меня, чтобы помочь мне разобраться. Всё что я написал в этом романе про Робота и Алису – это правда. Я всё это видел, своими собственными глазами.

- Ну и где ты это видел?

- Инопланетяне, про меня кино показали. Решил написать, поделиться с миром.

- Круто. Это какие то уже третьи инопланетяне? Ну не те, которые из тебя сделали Робота и не те с которыми Алиса не может общаться, хотя знает их язык, но они с ней не общаются.

- Володь, Алиса мне вообще представляется падшим Ангелом, возомнившим себя Богом. Настоящий Бог не постижим. Когда я был как бы я, но в фильме инопланетян про меня, я разговаривал с ним. Он помог Алисе, но то есть как бы не Алисе, падшему Ангелу, а Алисе Богу.

- То есть ты хочешь сказать, что если тебя четыре в романе, меня два, то Алисы тоже две и Бог всё таки есть? То есть нас девять человек?

- Да, получается, что нас девять в романе, но не забывать, что минимум двое Инопланетян, хотя они могут быть одни и Бог, который тоже может быть не последний бог. Нас минимум десять.

- Круто, хорошее число. Ну и как ты хочешь со всем этим разобраться? Кто есть ты?

- Не знаю. Тяжело отделить правду от неправды. Что написано пером, топором уже не вырубить. Я не собираюсь переписывать свой роман, как Булгаков. Я на наркотиках не сижу. А если раньше не писал, то считаю, что Бог мне талант открыл.

- Дим, роман безусловно видится мне интересным, но это мне – твоему другу. Как читателю покажется это безобразие – неизвестно.

- Думаю, мне стоит добавить ещё персонажей в роман. На данный момент меня как бы в моём романе нет. Обо мне рассказывает немного Робот, потом Алиса, но я есть. Сейчас я общаюсь с тобой из глубин памяти Робота и Алисы вместе взятых. Я то знаю, что я нормальный, что я родился и жил здесь на Земле, что я разговаривал с Богом, не смотря на то, что Робот приписывает себе это, а Алиса наконец то поверила, что он есть. Но на самом деле – она падший, свихнувшийся ангел, возомнивший себя Богом, уж как пить дать. Кстати, налей ещё пивка. Обмываем мой первый рассказ обо мне. Я получил гонорар, не забыл?

- Нет, Дим, не забыл. Не думал, что рассказы про сумасшедших кому-то интересны, тем более, что у тебя он очень правподобный получился. Большинство авторов способны только на аллегории. Взять «Палату №6» или «Чапаева и Пустоту». У тебя получилось как-то взаправду, а не как в «Психе» или «Я». Смотрел?

- Нет.

- Обязательно, посмотри. Правда у тебя похлеще «Мастера и Маргариты». Я, почему то считаю, что современному читателю, нужно что-то подобное, хотя могу и ошибаться. Очень даже может быть, что читатель ещё не созрел. Ничего, рукописи не горят. И твой роман, когда-нибудь станет известным.

- Спасибо. Обнадёжил. Значит говоришь, нужно добавить новых действующих лиц?
- Ну как ты объяснишь, что Алиса – падший Ангел. Вон она как у тебя поёт.

- Мне кажется оттого она поёт, что Бог простил её и даёт возможность исправиться.

- Слушай, Димк, а в тебя не вселился бес? Почему то мне подумалось, что если ты ассоциируешь себя в романе, как Вовка-писатель себя с тобой, то если Алиса – Сатана, то она могла вселиться в тебя?

- Да, может быть. Сейчас я почему то вспомнил из кино, которое показали мне инопланетяне, следующий эпизод. Робот, когда пришёл в церковь, рассказал Батюшке, что ему повсюду мерещатся черти, что он пишет об этом. На это ему батюшка сказал, что не он пишет.

- А кто тогда писал?

- Не знаю, батюшка тогда не уточнил. Может бес, который вселился в Робота и писал. Робот же, как говорит Алиса – аллегория. По сути, Он частично та же Алиса. И Алиса не совсем Алиса, а частично что-то ещё. И это частично что-то в Алисе и Роботе, может и есть Бог. В чём то может они оба правы, в том, что от имени Бога высказывались?

- Дим, тогда, если они правы, то Бог – двуличен. Если человек подобен Богу – значен и он двуличен. Значит и ты двуличен. И может это не у Робота, а у тебя полушария друг с другом разговаривают? Ты смотрел анимационный фильм «Помутнение», как секретный агент, принимающий наркотик, следит за самим собой и у него от это крыша уезжает?

- Нет, Володь, ты просто кладезь фильмов. Я не успеваю столько смотреть. Я вообще не люблю телевизор.

- Помню, как ты в своём рассказе, который мы обмываем писал, что боишься  телевизор.

- Чего-то я не помню такого. Ну где-то точно писал, ладно проехали. Так каких новых героев хочешь поселить у себя в романе?

- У Димы, который умер, но который вроде как бы я были две жены. Конечно, не интересно писать о них, таких какие они есть в жизни, но на что мне фантазия? Мне кажется, что Алиса – должна иметь схожие с ними черты. Честно тебе признаться, я больше не хочу писать об Алисе. Это не прилично. Всё равно редакторы заставят выкинуть эти главы, если решат меня издавать.

- Очень может быть. Но интернет большой, его не закроешь. Не захотят печатать целиком. Целиком роман будет в интернете. Кому интересно прочитают. Мне кажется пора тебе продолжать свой роман. Мы с тобой заболтались.

- Ты прав. Продолжаю.