Ночной каменщик

Тишина наступала примерно в половине первого. По будням, конечно. По праздникам, выходным – бывало и позже. Шаги в коридорах малосемейки затихали, умолкала музыка, замирала вода в трубах – дом засыпал. Но это была не та тишина. Дом еще долго успокаивался, устраиваясь на ночь. Эхо дневных звуков блуждало по лестничным пролетам, вездесущие проныры-сквозняки подыскивали место ночевки, вздрагивали холодильники, потрескивали остывающие телевизоры – какой-то невнятный гул все равно давил на уши. Настоящая тишина наступала в половине второго. Ольга наслаждалась ей, блаженствуя в звенящей пустоте, и только потом засыпала. Но только не сегодня. Она накинула халат, взяла сигареты и вышла на балкон, поеживаясь от промозглой майской прохлады.

Мегаполис разрастался стремительно, как раковая опухоль. Еще буквально вчера под окнами стояли частные домишки с покосившимися сараюшками, утопающие в буйных кущах сирени пополам с войлочной вишней, а сегодня – раскинулась новостройка. И в темном лабиринте цокольного этажа кто-то настойчиво стучал и стучал звонкой кельмой по свежей кладке.

Ольга щелкнула зажигалкой, раскурила сигарету и затянулась. Теплый горький дым потек в грудь, обволакивая легкие привычной отравой. Надо было давно бросить поганую привычку, да все не выходило. Метастазы каменного монстра глубоко проникли в тело.

Простакам кажется, что Мегаполис кончается там, куда доползают его улицы. Но это только видимость, его показные щупальца. Есть и другие, невидимые. Те, что дотянулись проселками до самых дальних деревень и опутали каждого их жителя. Выдрали тех, у кого корни оказались послабей, затянули в жадную каменную глотку, чтобы жевать, жевать, жевать, перемалывать в труху, по капле выпивая душу, иссушая ее, обращая в камень – основу собственного благополучия.

Днем Ольга приносила жертвы каменному Молоху – работала в маленькой сувенирной лавке. И только ночь была в ее распоряжении – до этого самого момента. Теперь, наверное, Город послал кого-то из ревностных служителей своих отобрать последнее – полчаса тишины.

«Вот сукин сын,- думала Ольга, облокотясь на перила,- дня ему мало – стучать». Она понимала, конечно, что все это глупость, мания, детский каприз, что тишины вообще не бывает. Но там, в деревне, были живые звуки – вздыхала в хлеву корова, сонно переступая с ноги на ногу, мыши в подполье шуршали, попискивая, на дальнем краю деревни дежурно побрехивали собаки. За раскрытым окном шелестела листьями яблоня, на пределе слышимости стрекотали нетопыри, проносясь над крышей в погоне за ночными бабочками. Сверчок скрежетал за печкой. Ходики, конечно, гремели. Но как-то неторопливо, размеренно и уютно, что ли. Они не любили ускоряться, в отсутствие секундной стрелки по-старинке отсчитывая минуты, и только подчеркивали тишину и покой. Тот самый, которого здесь так не хватало.

Ольга проводила взглядом красный метеорный след окурка. Ночной каменщик все не унимался. Кельма продолжала постукивать торопливо и звонко, и ночная сырость разносила этот стук далеко окрест. Между тем, движения никакого на стройке не наблюдалось, кроме неясной тени в окне вагончика сторожа.

Ольга накинула пальто прямо на халат, сунула босые ноги в холодные туфли, вздохнула и выскользнула за дверь. Она не очень представляла себе, что скажет этому странному каменщику, да и скажет ли вообще. Звуки манили, звали, непостижимым образом пронизывая стены – звали именно ее. Потому что – Ольга это чувствовала – во всей округе не спали только трое: она, сторож и этот некто с кельмой.

Она на цыпочках прошла по гулкой пустой кишке коридора и спустилась к вахтерской. Дежурная бабулька похрапывала, уронив голову в кроссворд. Ольга неслышно пересекла вестибюль, заставленный велосипедами о трех колесах и детскими колясками, и вышла на улицу.

У земли звуки были слышнее. По ногам сквозил свежий ветер, уберегшиеся от вырезки тополя царапали ночную черноту корявыми узловатыми пальцами, стараясь дотянуться до бледных мерцающих звезд. Вокруг было пусто и жутковато. Забор стройплощадки начинался сразу за дорожным бордюром, и был похож на Ольгин бюджет – зиял большими дырами. Посредством дыр население боролось, как могло, с расползанием Города – тащило для бытовых нужд все, что плохо лежало. Но дом, невзирая на это, рос – быстрей, чем его успевали растаскивать.

Ольга как-то в студенчестве подрабатывала на стройке, и нашла, что с тех пор мало что изменилось – за забором петляла между штабелями плит и кирпичей разбитая подъездная дорога, освещенная бдительным оком прожектора. На рельсах дремал длинный и тощий, как цапля, башенный кран. От земли на цокольный этаж вели грубо сколоченные деревянные мостки. Идти внутрь было страшновато. Ольга подобрала валявшийся неподалеку холодный увесистый кусок арматуры и поднялась по скрипучим доскам в темный лабиринт.

Звонкий стук стальной кельмы разлетался по пустым кирпичным извилинам. Сначала казалось, что звучал он отовсюду одновременно – сначала глуховато, как будто мастер выравнивал раствор, а потом звонко, словно он прилаживал кирпич. Ш-шик – та-та-та – так-так-так-так. И снова. Ольга прошла немного вперед, и ей стало казаться, что звук идет из недостроенной соседней комнаты. Прожекторный луч пересекал ее всю – совершенно пустую. Заляпанная раствором кельма лежала поверх рабочих перчаток на штабеле приготовленных кирпичей.

Ольге вдруг стало жарко. На секунду ей показалось, что кто-то глядит ей в спину из темноты. Она оглянулась испуганно, но никого не заметила. Между тем, невидимая кельма продолжала стучать. Ш-шик – та-та-та – так-так-так-так. Ольга закусила губу и звякнула в стену арматуриной. Невидимый каменщик замолк на секунду, а потом стук его кельмы послышался из другого конца дома.

В дальнем конце лабиринта вспыхнул свет фонаря и послышались осторожные шаги по бетонной крошке. Ольга шагнула в тень, подняв арматурину на уровень плеча.

- Эй!- позвали оттуда.- Кто здеся? Выходи, а то как стрельну!
- Не подходи!- предупредила Ольга.- А то как дам!

В проеме показался силуэт невысокого коренастенького человечка. Луч его фонаря скользнул по бледному Ольгиному лицу, и тускло блеснул на поднятой ржавой железке.

- Ты зачем тут?- спросил сторож.- Сумашеччая, чо ль?
- Стучит,- коротко пояснила Ольга.
- А-а-а…- неопределенно кивнул силуэт,- стучит. А кто – не пойму.

Ольга шмыгнула носом и выдохнула:

- Так это не вы стучали?
- Не. Да опусти палку-то, не бойся – сторож я. Не обижу. Стрелять не буду – пошутил я. Нечем стрелять-то. Да его и не возьмешь стрельбой-то.
- Кого?
- Ну… Этого, кто стучит.

Ольга опустила дрын.

- А кто стучит-то?

Сторож погасил фонарь и шагнул в полосу света. Лицо у него было располагающее. Даром, что небритое и сморщенное, как сушеная слива, зато доброе.

- Кто… Кабы знать – кто… А ты-то никого не видала?
- Нет…
- То-то вот и оно… Прям тебе мистика какая-то. Дрожишь-то со страху, али замерзла?
- Сама не знаю,- призналась Ольга.
- Это я к чему,- пояснил сторож,- чайник у меня на плите. Идем, отогреисся. Да ты не боись, мне молодые девки уж ни к чему – седьмой десяток разменял.
- Я и не боюсь,- ответила Ольга, бросив арматурину на пол.

Сторож поднял палец:

- О! Глянь-кось, угомонился.

Заварки сторож не жалел. Чай у него был такой крепкий, что вязал во рту.

- Зови меня деда Жора,- представился сторож, высыпая на затертую клеенку зубодробильные сушки,- а с этими осторожней – они только чуток помладше меня будут. Ты их в чае размакивай.
- Ничего,- улыбнулась Ольга.
- А ты девка-то, я смотрю, деревенская,- угадал деда Жора.
- А вы как узнали?
- Дык, здешняя разве куда ночью сунется?
- Не знаю.
- Во-от. А коли деревенская – говори, как на духу: в мелкую нечисть веруешь?
- В кого?- переспросила Ольга.
- Да в кого – в шишей всяких, домовиков.

Ольга подула на черный кипяток в жестяной кружке и пожала плечами:

- Не знаю, я их не видела.
- Я тож не видал,- признался сторож,- а слыхать слышал. Тебя-то вон тоже – чего принесло? Стучит?
- Стучит. А чего стучит?

Деда Жора бухнул в кружку изрядную порцию смородинового варенья и принялся его размешивать, неторопливо побрякивая ложкой.

- Я так думаю – дом у него тут был, у домовушки-то. А как сломали – осиротел, бедолага. Домовикам ить прописка не положена. Вот и строит себе новое жилье. Токмо домовик без приглашения не могёт селиться. А кто его пригласит, коли никто в него не верит? Потому – беда с ним будет. Озлобится, чудить начнет, шишимориться.
- Чего?
- Чего-чего… Шебаршиться, беспокоиться. Пакостить по мелочи. Никому от него покою не будет. Посуду перебьет, пыли натащит. А ночью на грудь сядет – не вздохнуть, и ну дурь нашептывать, кошмарные сны напускать. От что бывает, когда домовик не при месте. Да что нынче домовик-то, коли сами хозяева не при месте. Ты, вона, чего не спишь, по стройкам ходишь? Душа, значится, не в порядке. А была бы в порядке – сопела бы сейчас мужу под мышку, ага?
- Ага,- согласилась Ольга.- А чего вы сами его не пригласите?
- Да приглашал уж. Не идет. Не то не нравлюсь я ему, не то не хочет в моем вагоне поселяться – он же временный. А может, и нету его вовсе, а я из ума уж выжил. Как думаешь-то – есть он или нет?
- Не знаю. Но ведь стучит кто-то?
- Да не стучит уж. Спугнули, чо ль… Или спать пошел.
- Да и мне пора,- сказала Ольга,- на работу завтра. Спасибо за чай, деда Жора.
- Да чего там. Заходи, ежли чо. Я всегда тута. Гвоздей вдруг надо, или доску какую – найдем. А то, может, поболтать. Ночами-то скука тута.
- Зайду,- пообещала Ольга,- рассказываете интересно, заслушаешься.
- А-а, чо там,- отмахнулся сторож,- не мешки ворочать. Это я завсегда… Тебя проводить, чо ль?
- Да я сама, тут рядом.

На улице стало еще темнее – звезды закрыли тучи, в воздухе висела тонкая водяная морось. Прожектор с вагончика сосредоточенно глазел в недра кирпичного лабиринта. Тощая ссутуленная тень Ольги скользнула по свежей кирпичной кладке и замерла у пустого оконного проема. В окне сидел огромный черный кот.

- Эй, каменщик,- тихонько позвала Ольга,- иди жить ко мне. Я тебя приглашаю.

Кот сверкнул на мгновение зелеными фарами глаз и принялся умываться.

- Я дверь открою,- сказала Ольга.- Захочешь – приходи.

Кот спрыгнул с окна и растворился в темноте. Ольга пожала плечами, еще немного постояла и влезла назад в дыру.


***
Сквозняк нудно завывал в балконной щели, студя босые ноги. «Надо закрывать дверь,- подумала Ольга,- докурю, и закрою».

В коридоре послышались легкие, почти невесомые шаги, на порог легла короткая серая тень. Огромный черный кот вывернул из-за косяка, зажмурил зеленые глазищи и осторожно втянул носом теплый запах жилья.

- Заходи,- сказала Ольга,- не бойся.

Кот неторопливо прошел по коридорчику, заглянул в ванную, потом на кухню. Осмотрев скромные апартаменты, он вспрыгнул на кресло, свернулся калачиком и замурлыкал. Ольга закрыла дверь, погасила свет и нырнула в кровать. Закрыв глаза, она слушала мягкое кошачье тарахтение в темной тишине и чувствовала, как покой неторопливо расплывается по комнате. «Вот теперь хорошо,- думала Ольга.- Теперь – хорошо. Но еще надо будет купить ходики…».