Трое в снегу

1
     Прекрасное во всех отношениях настроение бывает такой редкостью, что любая,
самая мелкая поганая дрянь непременно должна его испортить. Но только у тех, кому
есть что терять.
     После двух дней отчаянного снегопада наступила оттепель. Добрая половина
выпавшего снега превратилась в кошмарное скользкое месиво. Пешеходы напрасно
старались обойти озерца темной воды, отражавшие облачно-низкое небо, в надежде
сохранить брюки в более менее приличном виде. Я сказал – брюки, и не ошибся. Ибо
женская половина подмосковного города, как впрочем, и почти всех других российских
городов, предпочитала данный, вроде, как мужской, вид одежды.
     Вдоль улицы тянулись ларьки с неизменной последовательностью –
цветы-музыка-напитки, цветы-музыка-напитки. Рядом с музыкальным киоском стоял
мужчина неопределенного возраста, небритый, в бомжоватого вида одежонке, немного в
подпитии. В левой руке открытая бутылка пива. Под монотонное, из динамиков
разносящееся «бум-бум», ноги и тело пытались изобразить что-то в виде танца, со
стороны напоминающее мелкое перетоптывание,  при определенного вида нужде. Но
дело было не в этом. На его лице была такая смесь света, радости и благости, что
Лексеич позавидовал, вот оно – счастие!
     И ни тебе радикулита, вдруг напомнившего о себе в эту предвесеннюю слякоть, ни
так некстати пришедшей нежданной платежки по задолжности за свет, ни этого
дурацкого телефонного звонка от старой знакомой. Ничто не тревожило душу
«блаженного», самогО не осознающего о себе самом.
     Нил Алексеевич (спасибо деду за имя), можно сказать, бережно пробирался к
автобусной остановке. Все дела на сегодня вроде как были улажены, и осталось только
благополучно добраться до дома. А уж там, без этих бесчисленных глаз, он сам
разберется со своими проблемами.
     Проблем было невесть сколько, и многим бы, особенно из молодых да ранних,
показалось бы их сущая безделица. Но лишите их молодости, сил, а главное –
ответственности за содеянное и сторонних средств к проживанию, как тот час же
увидите полную беспомощность и невозможность продолжения жизни собственными
силами.
     Большинству это показалось бы брюзжанием старого, «выжившего из ума»
поколения, но то было не так.  К своему удивлению и успокоению, Нил Алексеевич не
раз за последнее время встречал молодых людей, коих, вроде, как и не должно было
быть. Стараясь не привлекать к себе внимание, он вслушивался в их разговоры,
удовлетворенно отмечал почти правильно поставленную речь и темы, вот уж где можно
было так радоваться, - нормальные темы нормальных людей.
     За всеми этими размышлениями Нил Алексеевич чуть было не пропустил свою
остановку. Автобус уже почти проехал, как надо было, не напрягаясь, встать, пройти к
двери и благополучно переместиться на нижнюю ступеньку. В который раз это удалось.
      Десять минут неспешного протаптывания дорожки в нетронутой белизне, кривоватая
калитка, нечищеная дорожка со следами кошачьих лап, поворот ключа, еще одна дверь
с терраски и знакомое тепло обволакивает намокшую одежду. Вот и дома.
     Буханка черного хлеба, разливное подсолнечное масло в бутылке, четыре сосиски да
дешевая мороженная рыба. Не густо. Да по деньгам особо и не разбежишься. Благо
картошки уродились добрые, пожалуй, до следующей осени хватит. Митрич по-соседски
уступал сало. Ну и соседки время от времени подешевле отдавали, кто – пару литров
молока, кто – десяток яиц. Жить можно.
     Кто-то, якобы из каких-то там мудрейших, чтоб им пусто было на том свете,
поскольку этот свет временен, а тот – бесконечен,  сказал:  хочешь быть счастлив –
умерь свои желания. Куда уж дальше умерять желанья, кои они составляют самую
необходимость существования.
     Хочешь быть мудр – живи в нищете. И тогда никто и ничто не поколеблет тебя.
     С дороги, проголодавшись, Нил Алексеевич поставил разогревать картошки, нарезал
сало, выложил хлеб. Снег можно почистись и завтра, коли новый не нападет. А можно и
не чистить – кому это надо. У себя на своем, каждый почистит, когда ему надобно, а на
соседские всем глубоко наплевать.
     А к салу хорош лук. Свой. Ядреный. Да под пятьдесят грамм самогонки, что решил
себе позволить Лексееич. А большего и не надо.  Тепло и достаточность расползлись по
дому, умиротворяя все прожитое до и надеясь на не плохое после.
     Вторая картофелина готовилась последовать вслед за первой, как в калитку кто-то
настойчиво постучал и крикнул голосом. В очередной раз пожалев об отсутствии собаки,
которая враз бы научила непрошенных гостей быть аккуратнее в своих поступках, Нил
Алексеевич, накинув телогрейку, поплелся к калите, встречать нежданных.

2
     И кто ж это сказал, что снег зимой – неожиданность. Толи пальмы должны расти, толи
кактусы расцветать. Ать, нет же, ведь.  Снова за два часа все накрыло толщиной в
штыковую лопату пушистым, мокрущим снегом. Деревья вырядились в шапки и варежки,
время от времени сбрасывая их по причине невозможности удержать белую тяжесть.
     Все расписание поменялось. Кто не смог завестись, кто не смог выбраться из
ночевья, кто застрял по дороге. Оставшиеся на ходу и радовались неожиданному
приработку, и жалились на ужасную дорогу и толпы бедолаг-пассажиров.
     Вот же ведь нужда была тащиться в такую непогодь – подумалось тете Алле (как
звали кондуктора), глядя на еле взбирающегося по ступенькам полумужчину-полудеда.
А, может, и не подумалось, поскольку салон тут же наполнился ее голосом.
     - Передаем за проезд. – Задняя площадка! – Оплачиваем! – Передаем за проезд!
     Несмотря на внушительные окрики, тетя Алла терпеливо подождала, пока
«болезный» достал из внутреннего кармана скомканные бумажки и с сожалением
расплатился за проезд.
     Впрочем, ее внимание тут же было поглощено ватагой школьников, наполнившей
салон подростковым говором, «бумканьем» наушников и заливистым пением мобильных
телефонов.
     - Показывай проездные. – А у тебя где? – Чего прячешься? – Дома забыл?
     Ближе к конечной остановке маршрутка пустела. Можно было подсчитать деньги,
свериться с билетной кассой и прозвониться в диспетчерскую насчет следующего
рейса.
     Краем глаза тетя Алла увидела беспокойные глаза и неуклюжее вставание.
     «Выходят», – предупредила она водителя перед остановкой по требованию.
     Две знакомые бабульки, как обычно, попросили остановить у развилки и со словами
«Дай бог тебе здоровья, дочка!», благополучно выгрузились у проторенной дорожки,
ведущей к нескольким отдельно стоящим домикам.
     Оставшаяся в одиночестве незнакомая дама (ну так ее можно было назвать по
одежде, по выражению лица, по манере держать себя) средних лет напряженно
смотрела в окно. Видимо, она первый раз ехала по этому маршруту и побаивалась
попасть не туда. Выйдя на конечной, безнадежно оглянулась по сторонам и полезла в
сумку за мобильным телефоном. Судя по растерянному виду, она либо поехала не в ту
сторону, либо ее не ждали и не хотели.
     - Вот тебе и снег. Вот тебе и зима. Игорь сломался. Толян поехал в совхоз. Так что
мы сейчас до вокзала, а потом по 18-тому до Ивантеевки.
     Тетя Алла решила предупредить незнакомку.
     -Женщина! Следующий автобус будет только после шести. Так что либо залазьте,
либо оставайтесь.
     Дама пару раз дернулась из стороны в сторону, окончательно не решившись на
какое-либо определенное действие. Но, в конце концов, перспектива ожидания
неизвестно чего направила ее в автобус.
     - Ну, еще нам не хватало сломаться.
     Коробка передач как-то неуверенно простучала. Но все сложилось. И автобус
отправился в обратный путь, разбрызгивая смесь воды и снега, а во впадинах оставляя
круги на зимней воде.
     Тетя Алла даже не удивилась – не до этого было – когда дама сошла через три
остановки и, проваливаясь по щиколотку, пошла обратно.
     Центральной улице, конечно, было далеко до столичных магистралей, забитых
неправедно приобретенными машинами, но и здесь, маленькая «пробка»
свидетельствовала о наличии тех самых «новых русских», через чур активно
беспокоящихся своим существованием, как порождением подражательного безделья,
тиражируемого всеми средствами массовой информации – от желтейшей убогой местной
газетенки до центральных телеканалов государственного вещания.
     Пассажиры были рады одному тому, что ехали, и мелкие подергивания автобуса,
скорее означающие продвижение вперед, нежели само движение, не вызывали обычного
неудовольствия.
     Приземистое здание вокзала с кучей прилепившихся киосков жило своей
неторопливой жизнью. Обязательный ресторан распространял соответствующие запахи,
смешивающиеся в зале с парфюмерными из парикмахерской, сыростью промокшей
одежды и дыханием ожидающих, создавая традиционный вокзальный колорит.
     Тетя Алла перехватила пару беляшей, запаслась бутылкой минералки и поспешила к
уже почти забитому автобусу.

3
     «Самым страшным и непереносимым он находил в женщине то самонадеянное
знание блага других, не зависимо от их предрасположений, желаний и, просто, прихотей.
Только ей было абсолютно точно известно – в чем нуждался (понятно, что) мужчина  (с
женщиной, как к подобной себе, невозможно было обращаться так же тиранически). И
главная, не осознаваемая ими мерзость, состояла в том, что она (женщина) не просто
так считала, а еще и совершала определенные действия и поступки, исходя из этого
«знания». И если мужчины, как правило, восторгались ее проницательностью и всячески
благодарили, то только для того, чтобы удовлетворить эту ее самоуверенность (ну и
чтоб себе было спокойнее).
     Вторым по неприятию стояла та легкость во вранье, что даже после уличения в оном,
делался вид, что мол, так и надо, и ничего такого. Типа кошки, нагадившей в углу, и тут
же ластившейся к ничего не подозревающим хозяевам.»

     С трудом продвигающаяся в написании рукопись снова была отложена. Не писалось.
Слишком много личного, слишком много не нужного. Одни отступления, а действие
застыло на мертвой точке.
      Обычно помогающие чашка кофе и сигарета не продвинули повесть ни на шаг.
Накинув разбросанное по кухне, Вениамин вышел во двор. Прогуляться, так сказать,
проветрить мозги. Но дальше крыльца не пошел – снег-то был не чищен.
     - Завтра, с утра, чего ж к вечеру лопатой махать.
     Подумалось или произнеслось вслух, да ноги уже направили в дом.
     - К лету надо бы закончить. В мае, небось, Серега привезет тетку, и надо будет
перебираться в коммуналку с ее теснотой, соседскими голосами, необходимостью
сочетать свои действия с действиями совершенно посторонних людей. Не спрячешься,
как здесь.
     Вениамин сел за стол. Просмотрев последние страницы, он отложил их в сторону,
снова взял в руки, скомкал и отложил на край. Помятая любительская фотография 
немигающее глядела в упор. И будто что-то случилось. Стараясь не упустить, не
спугнуть это мимолетное, Вениамин аккуратно придвинул новую пачку бумаги, взял
ручку. Буква следовала за буквой, слово едва поспевало за словом. Не дописав одну
страницу, уже зная – что будет на ней дальше, он начинал новую, спеша, иногда даже
конспективно, оставлять внятный и конкретный след из роившихся, необъяснимо откуда
взявшихся образов.

     В доме напротив зажегся свет. Там рано вставали. Вениамин опустошил мозг и упал
на диван. Сон мгновенно уцепился за эту возможность и погрузил человеческое тело в
небытие.

     Солнце уже начало пригревать, когда Вениамин вынырнул в действительность.
Ополоснув припухшее со сна лицо, плеснул кипяток в чашку с кофе и сахаром. К столу с
ворохом исписанной бумаги подходить не следовало. Рано еще. Нужно дать отлежаться
черновикам. Да и дело есть. С утра размяться (кому и полдень – утро) – почистить снег
у дома, да и на улице глянуть – как там.
     Легко и сподручно вырастали сугробцы от двери к калитке да вдоль дорожек вкруг
угадываемых грядок к силосной яме и туалету. Легкая испарина проступила на лбу.
Присев на лавочку, Вениамин закурил. Хорошее дело – работа в радость. И тело
здоровеет, и мысли чистятся.
     Выйдя за калитку, Вениамин с прежним рвением набросился на снег, не заметив
цепочку следов, шедших к нему. Да и следы не доходили и поворачивали обратно,
теряясь среди подобных, оставленных толи раньше, толи позже.

     «Обязательно выслушай женщину и ее советы. Ведь всегда можно сделать
по-своему».

     Вениамин просмотрел еще пару страниц из старого. Нет, это все надо обязательно
выкинуть, а не хранить на всякий случай. Не будет такого случая. Не должно быть.
     Как-то незаметно, в этом порыве уничтожения, к ненужным листам присоединилась и
любительская фотография.

4
     - Вот это гости! Здравствуете!
     - Здравствуй!
     - Проходи. Нечего у калитки топтаться. Раздевайся. Да сапоги снимай. Снимай.
Поставлю просушить. ВечЕрить будешь? Только у меня скромно, не по-городскому.
     Людмила отдала в руки отороченное мехом пальто, сняла сапоги и села за стол.
     На столе добавились вторая миска и припасенная банка маринованных помидор.
Вторая рюмка так же была налита.
     - Сейчас сосиски сварятся. Ну, как говориться, со свиданьицем.
     Людмила выпила. Ее, непривыкший к алкоголю, тем более к самогону организм был
ошеломлен.
     - Помидорчиком. Помидорчиком закуси. Эк, тебя как. Вот сосиски горячие. Да,
картошки ешь, чай не магазинные, свои, с огороду. Потом чай будем пить.
     Раз пошло такое дело, Нил Алексеевич налил себе и по третьей, не предлагая гостье.
Залихватски выпил, выдохнул и смачно хрустнул луком.
     К чаю нашлись конфетки и немного зачерствевшее печенье.
     - Ну, рассказывай.
     - Да что рассказывать. Все по-прежнему. Все – по-старому. Ты смотрю, тут совсем
обжился. Только, постарел, что ли?
     - Да спина приболела. Да не обо мне речь. Чего приехала то?
     Людмила начала нескладно нести какую-то чушь, но на полуслове замолкла.
     - К нему что ли?
     - К нему.
     - Да ничего он здесь. Жив-здоров. Видел его пару раз. Смурной немного. Так я
подходить не стал. Чего с ним говорить – сто раз как все было обговорено. Да и…
     Фраза замерла на полуслове. Снова раздался стук, уже в дверь. Нил Алексеевич
встал, опершись на стол, неуклюже прошел, шмурыгая тапочками.
     - Здорово, Михайло!
     - Здравствуйте, дядя Нил. Меня вот дядя Сергей прислал…
     Мальчик осекся, увидев гостью, и отступил в тень терраски.
     - Ой, что-то я засиделась. Спасибо за хлеб-соль. Пойду, пожалуй.
     - Дело хозяйское. Удачи!
     Нил Алексеевич проводил Людмилу до калитки. И вернулся в дом. Все эти прошлые
переживания давно отгорели и ничего не шевельнулось на сердце. Надо жить
сегодняшними заботами. Чего еще себя прошлым грузить. Не вернуть.
     - Михайло, так что ты там говорил?

     В наступающих ранних сумерках Людмила нашла все-таки дом Вениамина. За окном
горел свет. Хотела было пройти, но увязла в свежевыпавшем. И решив, что не судьба –
побрела к остановке.
     Повезло с автобусом, который даже подождал ее. И в этом она тоже увидела знак.
Значит, так тому и должно было быть. И зачем она поехала?

     Квартира встретила современными ритмами – сын смотрел MTV. В раковине немытая
посуда, на столе недоеденная пицца.
     - Мам! Ты там не трогай ничего. Через пять минут закончится, и я все сделаю.
     С двумя мужчинами в ее жизни не сложилось. Может, хоть тут она обретет свое
маленькое счастье?

Вот бы знать, отправляясь в путь –
Сам избрал или кто-нибудь?