Еврей

В графе «Национальность» было четко обозначено: Еврей. Странное сочетание букв. Но оно придавало жизни оттенок грусти. Причем тысячелетней. В цеху все мужики говорили что-то вроде: «Каплан – мировой мужик, хоть и еврей». Почему-то, в это верилось. Не в то, что Каплан – мировой, а в то, что хоть и еврей… Поставь на это место что-то другое… Ну, я не знаю, например – немец или француз. Смешно! Или так: Умоляев – хороший мужик, хоть и узбек. Смешно и еще раз смешно! Не звучит. А еврей, почему-то, звучит. И звучит уже долгие годы. С тонким оттенком снисходительности Федотов (начальник цеха) отчитывал Каплана (мастера участка).
- И что ты себе думаешь? – начальник густо затягивался папиросой, выдыхая едкий дым прямо в длинный нос мастера. – Каплан. Ты что, хочешь продать Родину?
- Иван Алексеевич, - Каплан уныло отводил взгляд. – Сейчас не тридцать седьмой год. Репрессий не будет. Подпишите и всё.
- Я те подпишу! – пальцы с черными ногтями сжались в огромный кулак перед лицом мастера. – Я те так подпишу, что тошно станет. Ишь, что задумал? В самый ответственный момент, когда вся наша страна стремится выполнить решения двадцать четвертого съезда партии, ты решил слинять? На сладкое потянуло? На конфетки?
- Какие конфетки, Иван Алексеевич, - Каплан ерзал на неудобном стуле. – У меня вызов на руках. Подпишите обходной и всё.
- Нет, вот ты мне скажи, - Федотов склонился над столом, дыша несвежим перегаром прямо в собеседника. – Что вам там? Медом намазано? Или рука руку моет?
- Там, говорят, работать надо. Чтобы жить. Достойно.
- Досто-ойно-о, - начальник хлопнул широкой ладонью по столу. – Да, я слышал, что колбасу можно брать без очереди. И сколько хочешь.
Федотов крякнул в сердцах, встал из-за стола, открыл железный шкафчик за спиной, достал оттуда початую бутылку водки, разлил по мутным стаканам.
- Давай, Моисеич, выпьем, - поднял свой стакан. – Чтоб тебе была легкая дорога.

Через двадцать лет седой, но бодрящийся Фима Каплан, вводил в Храм Гроба Господня сгорбленного старика, поддерживая его под руку.
- Иван Алексеевич, - Каплан склонился к его уху. – Мы уже здесь.