Диалог

           Неуклюжий пляс косолапого танцора усыплял бдительность толпы. Пока разинувшие рты зеваки хлопали в ладоши, цыгане ловко потрошили их кошели и карманы. Очистив до нитки очередной населенный пункт, табор, словно тень, срывался с места. Мелкие кражи давали хоть и скромный, но постоянный доход. А вот угон коней считалась делом престижным, почти искусством. Под началом Забара этим промыслом занимались страдающие конской клептоманией виртуозы. Люди шептались, будто Забар знал о лошадях все, понимал их норов и даже язык.
­           Цыганский обоз ниткой бус рассыпался по дороге. Вздымая вихри пыли, он уносил кочевников в туманную, еще не обобранную цыганами даль. Над потрепанными кибитками, в сопровождении надрывного плача гитары, витала грусть. На глазах удалого молодца наворачивалась скупая слеза и скатывалась в жесткие, пропитанные никотином усы.
           Солнце, словно стесняясь, пряталось за верхушки деревьев, багряным заревом призывая табор к ночлегу.
           Пожирая сухие сучья, костер щедро рассыпал в темное небо золотое конфетти искр. В пляшущих отблесках пламени из ночной мглы проступило лицо Шандора. Мальчишка протянул худые ладошки к теплу.
           — О чем задумался, сынок? — спросил старый Забар, присаживаясь рядом.
           — Слыхал я, что коня можно выучить грамоте, правда ли это?
           — Можно, мальчик мой! Если перед тем, как угостить Бельведера овсом, ты будешь тыкать его мордой в табличку с надписью «Овес», то он, глядишь, и запомнит эти буквы. Может, даже и выговорит что-нибудь по-человечески.
           — А всю азбуку он осилит? — В глазах мальчишки загорелся огонек любопытства.
           — Не сомневайся! Ты только посмотри, какая у коня здоровенная голова. А теперь представь, сколько в ней мозгов! Мне кажется, намного больше, чем у тебя. — Забар не спеша набил трубку крепким самосадом, раскурил ее от жарко тлеющего уголька и выпустил в ночь клубы едкого дыма. — Если постараться, можно выдрессировать Бельведера так, что он стихи читать будет! Пушкина, к примеру! Вообрази только, сколько народу сбежится поглазеть на жеребца, который с выражением декламирует: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»? Пока он будет развлекать публику, ты дочиста обчистишь их карманы. Сплошная выгода!
           — Дядька, Забар, а тебе самому попадались говорящие кони?
           — Нет, сынок! Попугаев видел, а вот с лошадьми как-то не довелось. Но они есть, поверь мне! Знавал я одного барина по фамилии Невзор-Балаболов, он рысаков разводил, так вот он божился, что в его конюшне кобыла латынь выучила! Да-а-а, умнейшая была скотина. Все труды Цицерона перечитала! Ее даже на дворянские собрания приглашали, чтоб всякие байки послушать. Самим-то читать лень. Проще от животины за ведро овса все узнать! Хотел я на ту кобылку взглянуть, да барин ее в институт пристроил, математику изучать. Мечтал, чтоб она гипотезу Пуанкаре доказала.
           — Ну и как, выучилась? — Шандор придвинулся поближе.
           — Нет. Снюхалась со студентами, стала винишко попивать да покуривать. Сдохла в расцвете лет! — Забар картинно развалился на мягкой траве.
           — Забар, а ты слово «Овес» можешь написать? Я хочу попробовать с Бельведером.
           — Не могу, сынок! Я ж не барская лошадь, грамоте не обучен!
           В фиолетово-черной бездне мерцали мириады звезд. Волны широкой реки лениво облизывали берег. Отлитый из олова глаз Луны бесстрастно озирал скромные окрестности и, не найдя ничего интересного, спрятался за ширму облаков. Мир погружался в сон. Даже неугомонный ветер, вдоволь потрепав листву деревьев, утих. Ночь укутала землю сотканным из тишины и сумрака покрывалом, а измученные бессонницей цикады завели свою скрипучую шарманку. Обхватив костлявые ноги, Шандор зачарованно смотрел, как переливаются рубиновые угли костра.
           — Дядька Забар, а лягушка — это рыба или зверь?
           Бормоча проклятья, старый цыган приподнял голову.
           — Чего не спится тебе, чавалэ? Завтра чуть свет в дорогу, отдыхай! — Он хотел отвернуться, но цыганенок не унимался.
           — Так птица или зверушка?
           Будто услышав, что разговор идет о них, пучеглазые бестии затянули свою ночную какофонию.
           — В соседнем таборе жил чудной цыган Дарвинэ. Пока нормальные люди воровали коней, он шнырял лисой по курятникам и таскал птицу. Надо отдать ему должное, выбирал самых откормленных кур и называл это естественным отбором. Любопытству Дарвинэ не было предела. Его постоянно мучил вопрос: почему одни куры кудахчут, другие крякают, а третьи гогочут. Рассматривая добычу, Дарвинэ пришел к выводу: всякая живая тварь меняется в зависимости от среды обитания. Теперь о лягушках! — Забар сладко зевнул. — Шандор, ты когда-нибудь слышал, чтобы рыба издавала звуки?
           — Нет, рома, не слышал!
           — Значит, лягушка — не рыба! Послушай, как они поют! Загляни ей в рот, есть ли там острые зубы?
           — Нет там никаких зубов!
           — У всех зверей есть зубы, иначе они умрут от голода! Значит, она и не зверь! Остается одно: лягушка — это птица!
           — А почему она не летает, Забар?
           — Она пытается. Разве ты не видел, как далеко и высоко лягушка прыгает? Просто, она еще в стадии развития, в переходном периоде! Отсади ее от водоема, и она со временем оперится и полетит!
           — Так, значит, птицы произошли от лягушек?
           — Выходит, так, и не только птицы!
           — А кто же еще, Забар?
           — Послушай, как поет старая Лэйла. Она не поет, а квакает! Видимо, у Господа не хватило перьев, и он нарядил ее в платье.
           — Зачем ты так о моей матери? — надулся пацаненок.
           — Так и ты на орла не похож, лягушонок!
           Считая разговор оконченным, Забар свернулся калачиком возле остывающих углей и протяжно зевнул.


           Всхлипывая на ухабах, катились цыганские кибитки. В одной из них любознательный цыганёнок донимал вопросами старого Забара.
           — Забар, а на Луне цыгане живут?
           — Пока нет, мой мальчик! Был такой цыган Коста Циолковский, мечтал туда слетать, посмотреть, что там да как. Но вот беда: без коня он лететь не хотел, а жеребец в ракету не помещался. Да и фураж негде было хранить. И еще одна причина не позволяла ему осуществить свой замысел: на Луне украсть нечего! Я вчера смотрел на нее в монокль, пустая она. Ни табунов, ни людей. Один луноход в кратере валяется, да и тот сломанный.
           — Выходит, совсем бесполезная планета?
           — Не совсем. Американские цыгане летали туда. Хотели выяснить, есть ли там жизнь. Попрыгали по поверхности, набрали каких-то булыжников и вернулись обратно. Без лошадей далеко не уедешь, а вблизи корабля они ничего интересного не нашли. Ходят слухи, будто китайцы хотят ее рисом засеять. Уж больно многочисленный у них табор. Продовольственную программу решать надо, а то жрут всякую дрянь, аж пожелтели, бедолаги! Гепатит у них от нездорового питания.
           — Дядька Забар, а как же они рис оттуда переправлять будут?
           — А так и будут! Чего же здесь сложного? Брось камень в небо, он все равно на землю упадет. Так и мешки с рисом сами свалятся.
           Забар неторопливо набил трубку, задумчиво посмотрел на облака, лениво ползущие к горизонту.
           — Слушай, Забар, я тоже хочу по Луне погулять! — Шандор мечтательно закрыл глаза.
           — Остановимся возле Байконура, я тебя привяжу к ракете, и ты полетишь, мой мальчик. Вот только не знаю, как лепешки в тюбик из-под зубной пасты запихать? Все космические цыгане из них едят. Обычай такой, от предков остался! Если повезет, то и коня твоего туда же пристроим. Как прилетишь на Луну, рукой помаши! Пусть Лэйла за тебя порадуется!
           Довольный ответом старого цыгана Шандор устроился на ворохе тряпья. Мечтая о предстоящем полете, он быстро задремал. В кудрявой голове мальчугана вихрем проносились диковинные сны, порождая новые вопросы, которые он непременно задаст старому, мудрому Забару.