Микротворец

      МИКРОТВОРЕЦ.


       I

 …Стрелка спидометра стояла на цифрах «100», словно нарисованная на шкале; как символ постоянства этого Мира, как линия горизонта, разделявшая черную матовую гладь без единого проблеска или бугорка и небо – белесое у земли и постепенно синевшее к зениту; как это ненормальное солнце, сутками светившее из-за спины с юга… Только переползающие цифры одометра указывали на движение, на тысячи километров, накрученные механизмами допотопного мотоцикла. Давно уже не было ни рева двигателя, ни свиста ветра в ушах… Усомнившись  однажды в реальности своего движения, он нагнулся, чтобы разглядеть поверхность, проносящуюся под его ногами, и она приняла его в свои мягкие объятия. Мотоцикл, порыкивая, сделал несколько кувырков и затих поодаль.

 Он пытался разнообразить движение, меняя скорость, но это лишь на время меняло какие-то ощущения в ушах… Потом он плюнул и, после очередной дозаправки (ЧЕМ?), выкручивал «газ» до упора. «Сотня» для этого самоката была пределом.



       II

 В кабинете у шефа было хорошо. Даже очень хорошо, если забыть, что это – кабинет шефа и сюда редко кто является по своей воле. За окном  во всю стену в этот день был горный пейзаж, и весь кабинет заполнен сиянием заснеженных вершин, запахами озона и свежевыпавшего снега.

 Нужно было очень любить свою работу, чтобы на фоне такого великолепия уходить в нее с головой.

 Но Юстас не был трудоголиком. Речь шефа текла неспешным ручейком – куда-то дальше, минуя его сознание, из которого уже третий день не выходили горные лыжи, гонки на собачьих упряжках, уединенные номера мотелей…

 -- С отпуском ты, конечно, опять пролетаешь, -- …подобно раскату грома, начавшемуся где-то за десятки километров и взорвавшемуся над самым ухом…

 -- Владимир Андреич… -- …и разбудившему от сладкого сна.

 --  Что!? – Шеф махнул дистанционкой в сторону окна, и вид исчез, превратившись в глухую бесцветную стену. -- Ты вообще меня хоть немного слышал?

 -- Почти все…

 -- За исключением всего, кроме последней фразы. Ты едешь…

 -- …В отпуск?

 -- Не перебивай! Ты едешь на Гарь.

 -- Куда?

 -- Встать! Смирно! Капитан Лиетис, вы направляетесь на территорию под условным названием «Гарь» с целью сбора информации и опытных образцов. Более подробные детали командировки указаны в инструкции, приложенной к приказу номер восемьдесят шесть – девяносто три – шестнадцать. На ознакомление даю сутки. Завтра в это же время явитесь ко мне на роспись. Вы свободны.
 
 Юстас взял золотую пластинку, заключавшую в себе приказ и инструкцию, и, изобразив «кругом», вышел из кабинета. Ему давно уже осточертел армейский антураж, напоминавший те далекие времена, когда их организация была сугубо военной и сверхсекретной. Даже промышленный шпионаж  давно уже потерял свою актуальность, а здесь до сих пор играют в солдатиков.

 Оказавшись у себя в кабинете, он даже не потрудился вставить микродиск в компьютер. Вместо этого он вывел на экран заявление на увольнение и стилусом поставил дату и подпись. После чего отправил его по телекому на компьютер шефа. Ответ его ошеломил. Симпатичное девичье лицо виртуальной секретарши заявило, что до завтрашнего дня шеф никаких посланий от него не принимает, равно, как и его самого. На экране вновь появилось его заявление и взорвалось мелкими осколками-буковками. Заглянув на хард, Юстас обнаружил, что файл с текстом заявления уничтожен. Он быстро состряпал новый, но его компьютер оказался отключенным от телекома.

 Оставалось просто – громко хлопнуть дверью и выйти навсегда из этого здания. Иначе эта работа загонит его в гроб. Два года непрерывных мотаний по аномальным зонам, вылезающим на поверхность Земли, как грибы после дождя; короткие двух-трехнедельные передышки в кабинетной обстановке и снова работа – разведчики из его группы уже вымотались до предела, они проклинают его, но идут за ним; а других он набрать и рад бы, но их нет – в его группе лучшие… У него уже четыре месяца отпусков – полного забвения  о рабочих буднях, а его опять суют. Да еще в Гарь! Куда только уходят, но никто не приходит. Фиг вам! – дом такой есть индейский.
 
…Посмотреть бы, что в этой инструкции. Нет уж. Он себя знал – если там действительно собраны все сведения по Гари, он не выйдет из этого кабинета до утра. Потому что гарь была самой аномальной из всех аномальных  зон. А, если он останется здесь до утра, то не далее, как вечером объявит своей команде о новом выезде.

 Кнопка в стене позади кресла и в пределах досягаемости правой руки раскрывается раструб мусоропровода. Золотистая пластинка вспыхивает тусклым отблеском в темной глубине и превращается в ничто…



       III

 …Его часы вырубись сразу – здесь не работала никакая электроника – только механизмы, тепловые машины и простейшие электросхемы. С тех пор единственным времяисчислением для него были дозаправки в дороге. Сто километров в час. Пять литров на сто километров. Двадцать два литра (ЧЕГО?) в баке. Четыреста сорок километров. Четыре часа двадцать четыре минуты. Три перехода – привал. Три перехода и один привал – примерно сутки. Царапина на бензобаке.

 Бензобак сверкал металлом с остатками цветной шелухи. Он уже не помнил, какие царапины обозначали недели. А какие – месяцы. Время здесь не имело смысла, достаточно было того, что он не стареет, двигатель не изнашивается, не выкрашиваются зубья шестерен и не лысеет резина… А топливо…

 …А топливом было то, по чему он ехал. Оно было топливом и смазкой для его транспорта, когда он ехал, едой и питьем для него, когда он был на привале. И было бессмысленно думать – как.
 
Хотя, раньше он думал. Первое ВРЕМЯ. Думал, когда вырезал ножом куски неизвестной материи, идеально ровным полотном покрывавшей все обозримое пространство, и совал их в бак; а, когда наклонялся за очередным куском, ямка от предыдущего уже была заполнена свежим веществом и совершенно слита с общей плоскостью; думал, когда эти же куски впервые попробовал на вкус – вкуса у них не было, но голод и жажду  они утоляли и организм быстро привык к простейшему удовлетворению потребностей. Думал он – что же ЭТО и откуда взялось, только уже не помнил, до чего же тогда додумывался, как не помнил и причины, побудившей его двинуться в путь.

 Он хорошо помнил только изначальные цифра километража – четырнадцать восемь сот тридцать восемь. Правда, сколько раз они сменялись пятью нулями, уже не считал. Потрясением было, когда в первых двух ячейках появилось «55», а вокруг был все тот же черно-белесый горизонт. И солнце на юге. На высоте тридцати градусов над горизонтом. Оно было на юге, потому что сам он был уроженцем северного полушария и на юге для него был полдень.

 Тогда еще пришла в голову мысль повернуть на девяносто градусов. Вправо или влево? Он проехал по нескольку тысяч километров в каждую из четырех сторон света, запоминая показания одометра, чтобы вернуться в исходную точку, но ни разу за все это время ничего не изменилось, кроме положения солнца относительно его курса. Оно было здесь единственным ориентиром, неименным в любой точке (МИРА?).

 Да, тогда он и догадался о бессмыслии времени. А где бессмысленно время, там бессмысленно и движение. И он устроил большой привал. Разбил палатку, чтобы прятаться от надоевшего Вечного Света, и ничего больше не делал. Только ел и спал. Некоторое продолжительное ВРЕМЯ.

 А потом вдруг вскочил на мотоцикл, сделал ножом две зарубки там, где на перемычке руля четко обозначились контуры его тени, и рванул на север, одержимый одной мыслью – разорвать непрерывность покоя-движения.

 Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, а это означало, что перед Большим Привалом он был уставшим. А если он уставал, значит для НЕГО ВРЕМЯ существовало.



                IV.

 На прощание Юстас запер свой кабинет на кодовый замок, защитив код от считывания пожарным сканером – пусть помучаются, ломая дверь. Он прошелся по кабинетам своих товарищей, везде рассказывая, как он забил на их шефа и выкинул его задание в мусоропровод. Кто-то искренне жалел, что группа распадалась, кто-то поздравлял с началом новой жизни, которую начинать никогда не поздно, кто-то втайне радовался, что теперь сможет работать, как все нормальные люди.

 -- Ну и куда ты теперь? – спрашивали они.

 -- Поеду отдыхать. Буду отрываться на всю катушку, пока будет, на что. А там видно будет. Если не все пропью, то открою свою туристическую фирму и буду возить экскурсии в положительные аномалии. Хуже, чем здесь, уже не будет.
 
Дома он занялся обдумыванием предстоящей поездки. В свое время командировки оплачивались хорошо, денег на его счете было много; в Северных горах  на них можно было гулять месяца полтора-два так, что потом всю жизнь будет приятно вспоминать. Единственное, что он не решил – с кем поехать?

 Лучше всего было бы с Мариной, но она не любит Север. Она все время мерзнет. А дикие северные развлечения ее вообще отпугивают.

 С Селеной у него слишком странные отношения, чтоб вообще куда-либо брать ее с собой. Проваляться в постели целыми днями можно и дома.

 А с Никой любое путешествие стало бы свадебным, естественно, после предварительной женитьбы. Что совсем ни к чему. И так слишком долго был женат на своей работе, чтоб лезть из огня в полымя.

 Юстас вспомнил одну из бывших своих подруг. Последнюю из бывших. Притупленная работой и временем боль привычно отозвалась в груди. Анастасия. Она была не просто подругой. Она была Любимой. Он хотел было отогнать эти воспоминания, но картины прошлого, как и раньше, сами собой поднялись из глубин памяти и встали перед глазами…

 …Третий курс Академии. Они познакомились на вечере, посвященном началу учебного года. Познакомились, хотя уже давно знали друг друга и не хватало только одного взгляда глаза в глаза, чтобы все, чем они жили до этого момента, превратилось в прелюдию Встречи.

 …Четвертый курс. Они вместе. Учеба заброшена. Они вместе днем, вместе по вечерам, вместе ночами. На столе, за столом, в постели, на полу, в обнимку с компьютером, на котором чудесным образом являлись зачеты, контрольные и курсовые работы.

 …Пятый курс. Их усилия не прошли даром. Настя как-то загадочно улыбается на выпускном балу и периодически подходит к какому-нибудь большому зеркалу и смотрится в него почему-то боком. У Юстаса в кармане лежит распределение в организацию, о которой может только мечтать выпускник. Он должен уезжать на следующий день. Он не может ни о чем говорить, кроме этой работы. И она не решается ему сказать. Она утешается только тем, что:

 --Я обязательно заберу тебя с собой. Не сейчас. Сейчас я и сам ничего не знаю. По крайней мере, квартиру они дают сразу. Но у них много командировок. Как только я там буду, я с тобой свяжусь. Как будет, где жить, сразу возьму отпуск на пару недель и примчусь за тобой. Обязательно жди.
 
…Он очень удивился, когда по приезду ему выдали форму с погонами и назвали лейтенантом. В течение последующего года он не то что свою квартиру – свой кабинет видел от силы месяц.




          V.

 …Он открыл глаза. Небо было вверху, солнце справа, мотоцикл – слева. Боли не было. Гарь тепло и мягко обнимала его, согревая каждую клетку тела, восстанавливая силы. Воздух был прохладней (ЗЕМЛИ?) – солнце было лишь освещением, не излучавшим ни единого кванта тепла. Тепло исходило только от поверхности, оно успокаивало и укачивало его подобно детской зыбке. Он попробовал вспомнить, что же с ним произошло, но мозг тоже был заполнен черным теплом Гари и совершенно расслаблен. После нескольких вялых попыток привести в действие свой организм он снова заснул, но уже нормальным человеческим сном.
 
Он чувствовал, что спал долгое ВРЕМЯ, хотя и не увидел ни одного связного сна – одни лишь туманные картины из Мира, еще более абсурдного, чем тот, в котором он находился. Потом он решил, что спал уже ДОСТАТОЧНО, и заставил себя проснуться. Слабость вроде бы прошла. Он сделал попытку встать. Попытка почти удалась. Он подошел к мотоциклу, завел его и тут же заглушил.
 
Если солнце за спиной на юге, это еще не значит, что он едет на север. Если стрелка стоит на «сотне», и исправно ползут цифры одометра – еще не значит, что он передвигается. Где нет времени, нет  и расстояния, как бы быстро ни крутились колеса. А время исчезало на микрон ниже протектора покрышек, на доли микрона ниже его подошв. Это, конечно, не так просто, все сложнее, есть еще износ механизмов, которого нет, и химические реакции в его теле и двигателе мотоцикла, которые согласованы с ВРЕМЕНЕМ, но, в общих чертах, это именно так.
 
Он вырезал ножом кусок Гари. Есть не хотелось, пить тоже. Заправлять мотоцикл уже не имело смысла. Единственное, чего он искренне хотел – оказаться в мире, где были бы еще кто-то, подобные ему, и не было бы этого одиночества гонщика на дистанции бесконечного марафона. Зачем он вообще здесь? Он не понимал. Месяцы безумной гонки на месте и всматривания  в неподвижную даль отучили мозг мыслить, забили все ячейки памяти одной лишь неизменной картиной. Черная пустыня.
 
Хотя кое-чего в своем эксперименте он добился. Уморил себя так, что заснул за рулем и опять кувыркнулся. На обычной дороге от него бы осталась россыпь костей, а здесь… Зачем Гарь спасает его, поддерживает в нем жизнь? Но если б кто-то мог объяснить ему, что такое сама Гарь…

 Ему очень захотелось обсудить это с кем-нибудь. Кто умнее него. Потому что, помимо того, что он не знает, где находится и зачем, он смутно помнит, кто он вообще есть. Если он человек, у него должно быть, кажется, имя, а если нет? И, как разговаривать с людьми, если они вдруг здесь появятся, ведь он столько месяцев молчал, даже имя свое забыл.

 Он стал рыться в своей памяти, но там мало чего было, кроме Гари.

 Он очень хотел, чтоб еще кто-то появился здесь – неважно, в каком облике – просто, чтоб поговорить. Хоть кое-как.

 Сзади. Едва ощутимое движение воздуха, будто медленно открылась и закрылась дверь, и какое-то новообразование изменило структуру пространства в закупоренной колбе. Он обернулся. Позади него сидел человек, лицо которого было смутно ему знакомо.

 -- Ты кто?

 -- Не помню. Но, если мы оба здесь, значит я – что-то вроде тебя.

 -- И давно ты здесь?

 -- Много ВРЕМЕНИ.

 -- Как ты здесь оказался?

 -- Наверно, так же, как и ты.

 -- А я как?

 -- Тебе лучше знать.

 -- А если я не помню?

 -- Я тоже. Давай вспоминать вместе. Кем ты был раньше?

 -- Не помню. Мне что-то было нужно здесь и я пришел. Я не нашел ЭТО и стал искать выход, но его нет.

 -- А что ЭТО?

 -- Что-то.

 -- А может, КТО-ТО?

 -- Кто?

 -- Тебе лучше знать. Ты же ищешь. Сколько месяцев ты несся по пустыне, пока не понял, что она бесконечна?

 -- Много. Я сбился со счета.

 -- И это только начало. Это бесконечность. И поиск твой тоже бесконечен, пока ты пытаешься ее измерить своим движением; но может быть и очень кратким. У бесконечности нет единиц измерения. Но любая ее точка есть ее центр. Ты должен вспомнить, как пришел сюда. Ты помнишь? Вход.

 …Каменная стена. Внутри коридор. За коридором лес. Густой и долгий. Гарь принимала не всех. Но из тех, кто ушел за дверь, назад не вернется никто, и поэтому он пошел один.

 -- Где ты взял мотоцикл?

 -- Угнал у отшельников. Они живут в лесу за стеной. Уже лет двести. Когда ее строили, они не захотели уходить из своей деревни. А ты вспомнил, откуда ты?

 -- Я не помню ничего, кроме Гари. Вспоминай ты. Тебе нужней. Как ты прошел через КПП?
 
-- У меня было разрешение. И приказ. Моему начальству было нужно, чтобы я здесь что-то изучил.

 -- И вернулся?

 -- Да.

 -- Но отсюда нет выхода. Ты подозревал об этом раньше и теперь убедился.

 -- Что-то еще было нужно МНЕ. А выход должен быть. Нужно искать.

 -- Ну ищи.

 -- Найду.
 
Незнакомец растворился в Гари, создав слабый ток воздуха теперь уже в свою сторону.
 
Он почувствовал приступ голода. Привычным движением он вырезал ножом кусок Гари и поднес ко рту…

 Стоп. Если хочешь найти выход, думай. Ты уже забыл, как это делается. Вспоминай. С чего ты взял, что это – еда? – Потому что все время ел. – И пихал в бензобак? – Потому что на этом работал мотор. – Что же это? – Не знаю. – Вспомни первый раз. Чего ты захотел, когда мотоцикл заглох? – Бензин. – Что ты сделал? – Ничего. Сел на землю… сидел и думал, глядя в одну точку между ботинками, что хоть из-под земли, но достать этот бензин надо. До тех пор, пока ноги не намокли в нем по щиколотку. Что это, определил по запаху, и стал зачерпывать ладонями и лить в бак. Но этого было мало, и я стал вырезать куски поверхности и засовывать их в бак, думая, что они растворятся уже там… Проехал я тогда много, значит бак был заполнен. – Что ты сделал, когда закончился сухпай? – Ничего. Это было намного позже. Мне было все равно, что есть, лишь бы набить живот. Я вырезал из Гари куски, очень похожие на концентраты и грыз. Когда я умирал от жажды, я замечал лужу воды и припадал к ней. Потом, когда все это стало привычным, я не замечал, о чем думал в нужный момент. Я просто вырезал куски и использовал, как мне было надо. – Почему это было возможно? – Не знаю. – Это аморфная материя. Первород. Первичный хаос, часть того, из которого был создан Мир. – Откуда он взялся? – Ниоткуда. Он был всегда. В какой-то период ВРЕМЕНИ он частично обрел свою первоначальную форму. Но, как Сверххаос подчинился в свое время мысли Бога, так и этот Микрохаос подчиняется мыслям человека. Но не это главное. – А что? – Если бы ты искал выход, ты бы давно нашел его, Гарь сама бы выплеснула тебя в твой прежний Мир, ни на мгновение не дав прикоснуться к себе. Ты искал кого-то ЗДЕСЬ. Кого-то, кого почти уже забыл. Вспоминай.

 Он не мог вспомнить. Даже своего имени. Как если бы он родился здесь и все, что было вне, относилось к его «прошлой» жизни. Он пытался снова и снова вернуться в то мгновение, что предшествовало появлению узкого коридора за сдвигающейся стальной дверью… Но то, что было перед этим, теперь было за стеной, и он словно бился головой в нее – сильней и сильней, с разгона, с ускоренного… до проломления черепа и снова туловищем…

 Ничего.

 Броня. Даже не бетон. Абсолютная твердь.

 Вокруг него прямо из Гари выросли сверкающие нержавейкой стены – по кругу. В радиусе горизонта. И вверх до самого неба без всякого понятия о перспективе.
 
 Он поднял мотоцикл, пнул ногой кикстартер… Четыре передачи, каждый раз ручка до упора…
Стрелка застыла на «сотне». Хромая черепаха.

 Стены. Такие же искусственные, как и тот незнакомец, также созданные его воображением, как и все, что здесь появлялось. Вперед… Как улитка на автобане… Но с этой колымаги больше не выжмешь.

 Слава Богу, ПРИБЛИЖАЕТСЯ.



                VI.

 Родители Насти сначала его не узнали. А, когда узнали, едва ли не пинками выгнали со двора. Пришлось отправиться по старым знакомым и однокурсникам. Прошло почти шесть лет, как он бросил ее, многие за это время поразъехались, но все же одну из ее подруг он нашел. Она была давно уже замужем, по дому бегали дети, на кухне дожидался ужина супруг. Его Юстас не знал и знать особо не желал, но Глории деваться от его общества было некуда, и Юстас решил не обращать внимания на постороннего слушателя.

 -- Она ждала тебя два года. Не знаю, как ты с ней связывался, но она говорила, что вестей от тебя месяцами нет. Потом ей это просто надоело. Ее ребенок, который, судя по всему, был от тебя, так и не родился. Длительный стресс. Нервозы. И выкидыш. Год она отходила. Пыталась с тобой связаться, но в твоей конторе все время отвечали, что ты в длительной командировке,  и неизвестно, когда вернешься…       
 
-- Так оно и было. На всей Земле нет, наверно, такой аномалии, в которой я бы не побывал. Кроме Гари.

 -- И ты не мог с ней связаться? У тебя что, отпуска не бывает?

 -- Бывал. Иногда. Я тогда отходил от той нечисти, что изучал в зонах.

 -- В общем, когда пошел третий год твоего пропадания, она плюнула на все и решила выйти замуж. Правда,  то ли сама плохо старалась, то ли женихи попадались никчемные, в общем, ничего не получилось. И тогда она уехала.

 -- Куда?

 -- Не знаю. Сказала, что прошла приемный тест в фирму наподобие твоей и будет там работать.

 -- Когда?

 -- Около полугода назад. С тех пор вестей от нее не было.

 Этого было достаточно. Фирм, занимающихся аномалиями, было всего десятка два, и, как офицер правительственной структуры, он мог получить список работников любой из них. Он вернулся в машину, включил компьютер и дал команду на поиск Анастасии Баренцевой во всех списках. Через секунду на экране появилось досье частного НИИ «Зеркало Миров***», в конце которого была приписка: «В данный момент отсутствует в связи с экспедицией в «Гарь». Дата возвращения неизвестна.».

 Первопроходцы, черт бы их побрал! Вчера только с проволочками по пустырям шарили, а сегодня уже в суперзону лезут! В этой Гари уже не одна сотня таких придурков полегла!

 …Но, кто им ее откроет? Там же стена, КПП, даже авиацию с курса уводят… Там же вообще без ведома Шефа… мышь не пропол…

 Тремя звездами у них обозначались карманные фирмочки Главного.

 До начала рабочего дня оставалось три часа, когда он затормозил возле конторы. Если Шефу не стуканули про его вчерашнюю выходку, то он еще работает.




                VII.

 …Главное, чтоб не сработали рефлексы. Ручка уперлась в стопор, вспотевшая от напряжения ладонь проворачивается, он перехватывается, не сбрасывая «газ». Про тормоза забыть. Их нет. До упора. Перед самой стеной.

 Вот, сейчас. Не сбрасывать «газ». Пальцы немеют и от этого еще сильнее сжимают ручку, рискуя свернуть упор и вырвать тросик из карбюратора… Сотня – еле-еле. Но хватит.

 …Сверкающая твердь. То, что его везло, осталось сзади и внизу. Гладь сияющая. Вспышка.




                VIII.

 …Он часто бывал в пещерах. Часто проходил русла подземных рек, по велению Высшего Разума изменивших свои пути. Ему было не привыкать ползти подобно змее, вытянув руки вперед, когда бока сдавливала отполированная миллионами лет течения порода…

 Но ничего подобного этому не было. Словно сквозь патоку, загущенную до состояния камня…

 Переднее колесо таяло… Таяла резина, обод, спицы… Медленно исчезали руль и облицовка фары, обнажая редкую паутину истончавшихся проводов и тросиков, но…

 Еще раз перехватиться и до упора. Четвертая передача и стрелка на той же «сотне». Это все иллюзия.

 Медленно исчезает бак, его содержимое выплескивается на ноги и тут же испаряется от жары, порожденной трением; цилиндры стали прозрачными, поршня в них еще поработали до состояния смятой фольги, а на нем стерлась последняя одежда и раскаленная псевдоматерия  обожгла его кожу… Дальше.




                IX.

 …Она стояла перед ним посреди черно-фиолетового безмолвия, раскинувшегося от горизонта до горизонта.

 Он увидел ее имя. И рядом с ним свое. Когда-то, в прошлой жизни, их действительно звали так и они даже были вместе.

 Юстас и Анастасия.

 Он искал Ее здесь, потому что не было больше места во Вселенной, где он мог бы Ее найти.

 После шести лет разлуки, после БЕСКОНЕЧНОСТИ мгновений, в каждом из которых было ожидание…

 Ее – интуиция, шестое чувство, женское чутье – привело ее сюда, в единственную точку Мира, где он ТОЧНО должен был когда-нибудь появиться.

 …А он не мог не появиться здесь, потому что Гарь самая аномальная из всех аномальных зон, и, рано или поздно, он должен был появиться здесь с правительственной экспедицией…

 Но приказ Шефа стал всего лишь ключом, открывшим дверь в стене, которой люди пытались остановить наступление Хаоса на свои уютные норы, когда он понял, что ОНА ЗДЕСЬ. Это за НЕЙ он приехал сюда – ничто иное не загнало бы его сюда, в место, которого нет ни на одной карте Мира, которое невидимо с орбиты, потому что не подчиняется ни одному постулату ортодоксальной человеческой науки. ТАМ его уже ничто не держало. И ничто не звало назад, когда он пересекал седое пепелище – пограничную полосу Небытия, растворявшего в себе любую материю, независимо от ее структуры и количества. Потому что ТАМ уже ничего не было.

 А здесь была Она. Забытая в той жизни, но до сих пор и навсегда любимая. Навсегда – как та бесконечность, которую он пытался пересечь на стальных костылях, умножавших иллюзию движения.

 И был Первород. То, из чего он воздвигнет Ей дворцы и храмы Ее имени. И царства и Миры – в которых Богами будут они лишь двое.

 Он создаст их подданных по их образу и подобию. И поставит Любовь в их основной закон. А ежели они отрекутся, он сбросит на их муравейники черную каплю, подобную этой, чтобы злаки могли сами отделиться от плевел и творить свои Миры вне погрязшего в болоте суеты Бытия.

 Но это все в будущем. Далеко. Фантазия.

 А сейчас Она. И Он. И губы их сливаются. И непокорная никаким законам Гарь выстраивается в формы, порожденные его воображением.




                X.

 …Одержимый Любовью, Бог создал Мир.

 …И каждый истинно любящий подобен Богу.

 Потому что если не Мир – хоть Эдем, царство единственное безмятежной любви…

 Но создаст он.





                янв. – февр. 2004.