Профилактор

                П Р О Ф И Л А К Т О Р.
(когда-нибудь я забуду ее глаза)



Когда-то мы были знакомы. Когда-то мы любили друг друга и даже жили вместе, как семья, хотя, какие сейчас семьи… Когда-то. Это было давно, сотни лет назад, в прошлой жизни.

«Когда-нибудь я забуду ее глаза,»  -- думал я, глядя в черную пустоту, что окружала меня, проникала внутрь и сквозь меня и текла дальше; думал, глядя  в ее многочисленные бисеринки-глаза, равнодушно взирающие на меня, на металлическую поверхность под моими ногами, на бело-голубое небесное тело неподалеку; для которой и я, и та древняя цивилизация, именующая себя Великой, значили не более вспышки метеора…

Меня удерживал тонкий провод; один конец его наматывался на катушку, встроенную в мой торс там, где должно быть правое легкое, другой – на такую же катушку, в шлюзовой камере орбитальной станции. В мои руки было встроено множество инструментов, ничего не стоило его перерезать, но это означало бы КОНЕЦ. ОНИ знали это, когда делали меня таким. ОНИ исследовали мой разум и обнаружили полноценный инстинкт самосохранения – редкость в наш век  суицидального психоза. ОНИ учли это, вернее, это учла ИХ виртуальная Фемида, сверхистинная в своей сущности, ибо не нуждалась в завязывании глаз за неимением оных, когда выносила приговор.

И поэтому я полз по дневной стороне корпуса, отыскивал сканером, встроенным на место левого глаза, микротрещины, порожденные теплосменами дня и ночи, каверны, выеденные космической пылью и метеорами, и заращивал их плазменной сваркой, встроенной в правую руку…

На краю своего участка, на границе дня и ночи корпуса, я видел Землю. Она была там. Может быть, ее уже и не было. Может, уже не было и того, кто родился от этой любви. Вряд ли он помнил меня в большей части своей жизни. Мне не положено было знать о Времени.

«Когда-нибудь я забуду эти глаза,» -- думал я, но они неизменно смотрели на меня оттуда, я видел ее лицо на фоне белых спиралей циклонов, ползущих по океанам и материкам. Я разворачивался и полз в другую сторону, к южной границе участка, где передо мной вставала та же картина, развернутая на сто восемьдесят градусов. Период обращения станции был равен земным суткам, и я всегда видел лишь одну сторону планеты. Ту, на которой было маленькое синеватое пятно в виде неправильного изогнутого эллипса. На берегу этого моря когда-то был город, в котором я когда-то жил.

ОНИ могли бы стереть память, но они этого не сделали. Иначе приговор терял бы свою пенитенциарную сущность. Потому что только душа может быть подвержена наказанию. А память есть основная составляющая этого отсека разума. Это было основное положение ИХ алгоритма правосудия, введенного в процессор, встроенный в один из щитов АСУ одной из тысяч АЭС. Где именно эта АЭС и как добраться до процессора, знали лишь двое из НИХ – один был Законодателем, другой – программистом.

Поэтому я выглядел, как ЧЕЛОВЕК. А в шлюзовой камере, где я обитал, было зеркало. Специально такой формы и размера, чтобы видеть отражение только собственного взгляда. Мой правый сканер работал в режиме обычного, ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО, глаза и эта монокулярность восприятия обыденной обстановки тоже была частью наказания. Не знаю, из чего была сделана моя оболочка, на ощупь она ничем не отличалась от обычной человеческой кожи, одетой в обтягивающий комбинезон, но я осязательно чувствовал радиацию, а все повреждения заделывал своей же плазменной сваркой. Мой рот не мог открываться, потому что говорить мне было незачем – в глубине моего корпуса, на месте сердца, находилось ОЗУ, подключенное ко всем органам восприятия. ОНИ считывали с него информацию, втыкая разъем прямо сквозь кожу, но я этого не чувствовал. Я даже не мог знать этого точно, потому что мне не положено было знать о НИХ. В случае необходимости ОНИ дистанционно отключали меня от всех органов чувств и парализовали все (…мышцы?..). Им положено было бояться меня в таких случаях. И правильно.

Я же не был ЧЕЛОВЕКОМ. Я был КИБОРГОМ, управляемым ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ мозгом пожизненно осужденного преступника. И пусть мне в позвоночник встроен генератор импульсов, парализующих ВОЛЮ, я все же могу ЧУВСТВОВАТЬ, а единственное чувство, которое я теоретически могу испытывать к ним – ненависть.

Стал бы я их убивать? Возможно. Если ОНИ не считают меня ЧЕЛОВЕКОМ, почему они должны быть для меня мне подобными?

…Снова конец участка. Поверхность корпуса расплывается в темноте на фоне отраженного света Земли. Почему именно в эти моменты я особенно хорошо вижу правым сканером? ОНИ делают это?

Еще несколько переползаний от горизонта к горизонту, потом наступает вечер, и я возвращаюсь в шлюзовую камеру. Не имеет значения, на какую из двух катушек намотается провод – если доза гамма-излучения превысит допустимую, я начну терять сознание, и ОНИ просто втянут меня обратно. Потом инъекции. Питательные вещества, кислород и еще какая-то дрянь, способствующая восстановлению нервных клеток и укреплению связей между ними.

Мне не положено стареть раньше моих механизмов.

…Конец рабочего дня. Профилактика дневной стороны корпуса закончена. Я на самой корме, натягиваю до предела провод, и горизонт открывается с трех сторон.

Убил бы я ее, если бы вдруг встретил?

…Даже если я когда-нибудь забуду ее глаза, я никогда не забуду того дня, когда был готов сделать это.



…Мы долго пытались быть семьей, но семейные ценности в наше время настолько дискредитированы, что это с трудом удавалось. За то короткое время, что мы были вместе, мы несколько раз сходились и расходились. После очередного развода мы упивались друг другом, но, рано или поздно, отношения мужчины и женщины всегда подходят к моменту, когда надо думать о будущем. И именно о совместном. А его у нас быть не могло, потому что взгляды наши на него были диаметрально противоположны. И уступить означало потерять самого себя.

До того, последнего, дня мы не виделись и не созванивались  где-то около месяца. Я решил, что все раз и навсегда кончено, она, как всегда, приняла это мое «волевое» решение.

Только вот забыли договориться насчет дней рождений.

Раньше такая договоренность не требовалась – мы могли в любое время созвониться и увидеться. Она приходила, когда хотела – знала, что у себя дома я всегда один. Кой черт двинул меня поступить также?

Еще только подходя к ее дому, я почувствовал, что что-то не так. Перед глазами слегка плыло, где-то на периферии сознания едва слышно звучали голоса – сына, ее и… еще чей-то. Возле самой двери ноги уже не держали меня. Палец сам давил на звонок, взгляд сверлил стеклянный кружок на двери. Разум уже не действовал – действовал только тот самый зверь, что достался мне по наследству от мохнатых предков, но этот зверь был не способен ни видеть, ни рассуждать.

Она долго не открывала, потом все же открыла, и во взгляде ее было недовольство и удивление при виде роз и бутылки коньяка, которые я по-идиотски выставил перед собой, будто в оправдание своего прихода.

В следующем кадре я вижу того, кто выходит с моим сыном из комнаты и больше уже ничего, кроме него, не вижу – даже ее глаз…

Возможно, если бы я увидел их тогда, мне не пришлось бы смотреть на Землю издалека.

…Цветы полетели ему в лицо. И, прежде чем он успел отмахнуться, бутылка разбилась об дверной косяк, а оставшаяся от нее «розочка» в моей руке скользнула по его горлу там, где была сонная артерия. Следующее движение было направлено в ее сторону, но в этот момент в меня врезалось легкое тельце, почти невесомое, но с такой скоростью, что чуть не сбило с ног. И тогда другой животный инстинкт мгновенно погасил ярость.

Не приходя в сознание, я вышел из квартиры и из дома и пошел по улице. Мой рассудок по-прежнему оставался в самой глубине мозговой подкорки, сократившись до размеров микрочипа, способного лишь регистрировать входящую информацию и заносить ее в бесчисленные ячейки памяти с многократным дублированием. Я шел, видя и слыша все вокруг, но это были лишь изображения и звуки, они были вне меня и не мешали моему восхождению на очередную вершину  жизни – пусть даже и последнему восхождению. Даже эти патрульные машины, что окружили меня, и те люди в форме, что выскакивали из них, стреляли в воздух, бросались на меня и натыкались на обломок бутылки; и раскаленные тупые иглы, что со всех сторон пробивали меня насквозь…



…ОНИ не читают моих мыслей, но каждый вечер считывают ОЗУ и  видят те образы, что вижу я, глядя на Землю с кормы станции. И, когда я надолго задерживаюсь там, ОНИ быстро-быстро подтягивают поводок. ОНИ боятся потерять недорогую в обслуживании машину, которая безотказно и добросовестно выполняет слишком кропотливую для них работу… Я всеми четырьмя конечностями отталкиваюсь от поверхности, Солнце, Луна и Земля поочередно сменяют друг друга в поле зрения; я позволяю втянуть себя в раскрытый люк, потому что, если провод оборвется, генератор электроимпульсов отправит в мой мозг смертельный разряд. ИМ не понять, что я никогда сам не перережу его – не только потому, что я не хочу забыть ее глаз – а потому, что я хочу видеть их снова и снова…

До бесконечности.



                Сент. 2006.