Лялечка

               
     Ещё одна история не желает быть забытой.
     Эту женщину я знала без малого сорок лет. Как и я, все свои лучшие годы посвятила она выпечке хлеба. Огромный завод знала, как свою квартиру, а каждого работника завода, неважно, мужчина это или женщина, в каком возрасте он или она, называла ласково «лялечка». Таким образом через край выплёскивались материнские чувства. Жаль, что своих детей родить ей не случилось. За многие годы я ни разу не слышала чтоб кто-то за что-то на неё обиделся. Исключительно доброжелательная женщина, с таким мягким характером, что по нынешним временам вряд ли встретишь такую.
     Почему «была»? Да потому, что по копеечке раздарила она богатство души своей, а заодно истощился запас времени подаренного Творцом ей при рождении. Печальный голос из телефонной трубки возвестил мне и дне её похорон. 
     В Ритуальном зале всё было как всегда. Сидели и стояли опечаленные родные, близкие, соседи, коллеги по работе. Сердца людей объединила, навевающая мысли о вечном, тихая музыка. Открылась боковая дверь, вышел батюшка. Произнося краткую проповедь о бренной жизни человека и переходу в Лучший мир, как полагается по ритуалу, прикреплял к домовине у изголовья покойницы три свечи. После прочтения молитвы долго не мог зажечь свечи. Наконец это ему удалось и началось отпевание. Всем стоящим в Ритуальном зале были розданы свечи. Утирая слёзы, люди слушали батюшку, но у каждого в голове роились свои мысли, уводящие в день завтрашний, к новым делам и заботам. Ровно горели лепестки огней на тоненьких свечках в руках провожающих. И только те три свечи у изголовья Лялечки, как кисейные платочки трепетали на ветру.
     Я оглянулась. Дверь плотно прикрыта. Сквозняку неоткуда взяться. Даже если б он и был, то потревожил бы огоньки других свеч. Но этого не происходило. В руке батюшки мерно покачивалось паникадило. Пахло дымком и ладаном. Оплывали, плакали горячими слезами свечи. Пламя трёх свечей то стелилось, то ярко вспыхивало, то пускало в потолок струйки дыма. Иной раз казалось, что пламя иной раз потухнет. Но оно набирало силу, чтоб продолжить борьбу. Жизнь и Смерть схлестнулись на зажженном фитиле каждой из трёх свеч.
     «Как понять такое? – ещё и ещё раз задавала я себе весьма непростой вопрос. Другие провожающие тоже молча многозначительно переглядывались и вздыхали. – Ох, не хочет Она уходить в Мир Иной. Не готова Её душенька к тому переселению. Выболело, исхудало тело, а душенька к жизни тянулась. К людям, которым щедро дарила тепло сердца своего… Не устаканилась за три дня душенька. Не приняла Великого смирения… Нет сил у неё поднять остывшее тело, лишь только мятущийся дух мечется между трёх огней…»
     Батюшка выполнил всё, что полагалось сделать. Гроб закрыли. Люди стали собирать возложенные цветы. Поспешно выносили из зала венки. Автобус с чёрными тюлевыми занавесками уже ждал у крыльца. Февральская метель припорошила цветы из чёрной материи на крышке гроба и, устыдившись, отступила. Гроб погрузили в автобус. Те, кто собрался ехать на кладбище, сели в другой автобус.
     Поехали.
     «Последний путь! Лялечка домой поехала… Повезли, согласно ритуалу… Упокой, Господи, душу рабы Твоей Тонечки, Лялечки, Антонины Николаевны… Может и были у неё грехи, наверное были, как у всякого смертного человека, но я их не замечала… Помню, в суете бесконечных хлопот, запамятовала она выполнить мою просьбу. И ведь вспомнила. Через несколько лет вспомнила и извинилась. А просьбушка-то была пустяковая…
      Прости ей, Господи, грехи: вольные и невольные… Я любила тебя, Лялечка, всеми уважаемая Антонина Николаевна и память будут хранить люди, пока хоть кто-нибудь из тут присутствующих, будет жив. 
     Летят снежинки, ветер качает озябшие ветки. Всё так же, как было вчера. А в моей душе образовалась какая-то тоскливая пустота. Невосполнимое пространство…»