Следы на снегу

 На снимке:
 Владимир Мулявин в своей мастерской.
 Омск.
 Фото середины 1960-х г.г.




 СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ХУДОЖНИКА И ХОРОШЕГО ЧЕЛОВЕКА






 ***

     Владимир отдыхал после сеанса радиотерапии. Его утомлённый взгляд был направлен в окно, соединявшее палату Кемеровской онкологической больницы с внешним миром. Где-то невдалеке жил суматошной жизнью большой город, сияло солнце, шумел ветер. Там кипели страсти, рождались мечты. И повсюду были краски – сочные, густые. Целое море красок! Будто прошёл по улицам незримый художник, одарив их щедротами своей палитры. Как не хватает её здесь – в бесцветном унынии «ракового корпуса»…

     За окном появилась крылатая тень, шумно уселась на подоконник. «Голубь!» - понял Владимир. И просветлел взглядом, смягчился душой, стал – как всегда это мог - примеривать увиденное к сюжету будущей картины. Однако голубь повёл себя странно: упал набок и вытянул лапки. «Умер!» - ошеломлённо подумал Владимир. И оказался прав.

     Домой, в Киселёвск, Владимир Мулявин вернулся другим человеком. От великого оптимиста, которым он был, ничего не осталось. Передав брату Александру историю с голубем, он сказал: «Это знак! Меня скоро не станет». И как не убеждали его в случайности подсмотренной сцены, сколько не говорили о том, что всё у него впереди, он продолжал падать духом. И случилось то, что случилось. Владимира не стало… Из жизни он ушёл тихо, никого не отяготив своей болезнью. Ушёл добровольно…

     Его последней картиной стал зимний пейзаж, наполненный светом и отдающий бодрящим морозцем. На нём видна берёза, почти реально «звенящая» от благодатной стужи. Но главное в том сюжете - суть и грусть его – это следы человека. Самого человека нет, он ушёл в заснеженное Далёко, а следы его остались.
     «Саша! Это я ухожу. Это мои следы», - сказал Владимир брату, когда закончил картину. Для него в этом мире всё было уже предрешено…



 ***

     Владимир Мулявин был живописцем от бога. Ни один киселёвский художник не отозвался о нём, как о мастере, плохо, или хотя бы в нейтральном контексте. О нём говорят уважительно, с почтением. А кто-то и вовсе причисляет его к гениям.

     Можно сказать, он родился с талантом художника. Семейное предание гласит, что у истоков мулявинского рода стоял талантливый человек, писавший иконы для храмов. Или, как тогда говорили: «малевавший», «мулевавший». Отлично рисовал, не придавая тому значения, отец Владимира - Матвей Васильевич. Да и мать – Евгения Ильинична – к искусству имела причастность. Она ткала великолепные ковры, самолично делая для них матричный рисунок.

     Окончив школу в родном Готопутове – селе в ста километрах от тюменского Ишима – Владимир получил специальность машиниста паровоза, отслужил в армейском десанте, и с блеском прошёл курс обучения в Омской художественной школе. В Омске он на долгие годы и остался, как-то сразу став своим среди его лучших художников. Владимира опекали такие корифеи от живописи, как Штабнов, Либеров и старейший художник Омска, легендарный Кондрат Белов.
     Мулявина привлекли к работе в худфонде. Он женился, построил дом, стал отцом двух дочерей. У него была своя – «некоммунальная» - мастерская. Он участвовал в престижных выставках, выезжал на творческие дачи.
     Всё в его жизни шло по восходящей. Но…

     В конце 1960-х дали трещину отношения Владимира с женой.
     Тогда же он в первый раз тяжело заболел. Его укусил энцефалитный клещ, и последствия были таковы, что Мулявин полгода провёл на больничной койке. Он едва не умер - ведь методики лечения клещевого энцефалита тогда только нарабатывались. Но бывший десантник выжил. Хотя, возможно, последствия того недуга много лет спустя и привели Владимира в Кемерово, к врачам-онкологам. Кто знает…
     Но я говорю сейчас об этом лишь потому, что сплетение жизненных передряг сделало Владимира Мулявина жителем Киселевска. В 1970-м он переехал в этот кузбасский город к брату - Александру.
     Его багаж составили несколько живописных работ, кисти, да краски.



 ***

     Первое время Владимир жил у брата. Потом встретил женщину, которая стала ему гражданской женой. Переехал к ней.

     Работу нашёл сразу же – в городской художественной мастерской. Она располагалась в районе улицы Толбухина, занимая одно из помещений прежней школы № 5. И как-то так сложилась, что вскоре за этой – городской - мастерской закрепилось второе – негласное – название: «мастерская Владимира Мулявина». Сюда приходили известные ныне, а тогда начинающие художники Роберт Шибанов, Альберт Обельчуков, Пётр Леоненко (сейчас он живёт в Красноярском крае). Всех не перечислить… И в творческой судьбе каждого из них Мулявин сыграл не последнюю роль.
     Услышать от него похвалу было в редкость, зато на советы и передачу практических навыков он был щедр невероятно.

     Александр Мулявин тоже считает себя учеником Владимира. Он с улыбкой вспоминает, как, будучи на службе в ракетных войсках, получал от старшего брата  посылки с красками. Вспоминает его наставления: «Написал этюд – спрячь на год-другой! Потом достань, и если не заметил ошибки – значит, за этот год ты как художник не вырос». Или: «Хочешь писать пассажиров автобуса?! Не вглядывайся в каждого человека! Прищурь глаза, и как бы сквозь дымку увидишь всех. Это и пиши!

     Несколько лет братья вместе работали в мастерской, сообща выполняли важные для города подряды.
     В середине 1970-х они оформляли парикмахерский салон «Чародейка», ставший одним из лучших в городе. При этом использовали русские народные мотивы, что всегда непросто для воплощения. Трудами Мулявиных была создана диорама в музее «Шахтёрская слава» школы № 21. Братья доставили в помещение музея угольные глыбы и установили их так, что они – органично, почти незаметно для глаз – переходили в настенную живопись. Эффект при этом достигался потрясающий!
     Мулявины часто выходили на пленер: писали этюды с натуры. Владимир любил работать по утрам. Говорил: «На рассвете краски густые, сочные». По душе была ему зима. Стужи он не боялся: положит краски за пазуху, чтобы не замёрзли, и мог часами какой-нибудь перелесок отображать.

     Особое внимание уделял он переносу на холст воздушной среды. Говорил Александру: «Не пиши предметы! Пиши воздух». Ну, а как сам его писал – так никто в Киселевске писать, пожалуй, не мог. На картине, сюжетом которой был знойный день, воздух отдавал иссушающим жаром, а если речь шла о весеннем таянье снега или «мокром ненастье» – то был он натурально сырым, влажным. Изображал ветреный день – так воздух на холсте всенепременно «жил, двигался, создавал упругий напор»!

     С Владимиром каждый чувствовал себя свободно. Лишённый снобизма, он был душой компании в мастерской, на пленере, в застолье. Умел пошутить, ободрить, а если надо – помочь деньгами. За рубли он никогда не держался: о его хлебосольстве и бескорыстии по сей день помнит всякий, кто Мулявина знал. Он и картины-то свои в основном дарил, а не продавал. Редкий художник-киселевчанин, тесно общавшийся с ним, не имел такого подарка.
     И когда, в 1979-м, по городу пронеслось известие о смерти Владимира, мало кто мог в это поверить. Ну, не укладывалось подобное в головах! Умница, весельчак, отметивший какие-то 50 лет – да возможно ли такое?! Оказалось, возможно. Пройдя два курса радиотерапии, Владимир не захотел мучить себя дальше и доставлять хлопоты близким людям. Он так решил. Он сделал свой выбор. И никто уже ничего изменить не мог…



 ***

     Сразу после кончины брата Александр Мулявин занялся подготовкой его персональной выставки. Подобных – посмертных – вернисажей Киселёвск не знал. Как правило, смерть местных живописцев приводила к тому, что их работы из поля общественного внимания исчезали. Расходились по родственникам… продавались… а то и вовсе попадали на помойку.

     Александр Матвеевич такого поворота событий допустить не мог. Он, вопреки грустной традиции, решил собрать как можно больше работ Владимира и – в облике единой экспозиции – представить их сотням людей. Сам он располагал примерно полусотней картин, но хорошо знал, что «на руках» у горожан находится не меньшее их число. Начался поиск, длившийся несколько лет.
 
     Выставка составлялась буквально по крупицам. Самый большой вклад в её экспозицию сделал художник Алексей Желобецкий, передав Александру Мулявину пять этюдов. От кого-то поступало по две-три работы, но чаще всего – по одной.
     Часть произведений брата, хранившихся абы как, и получивших повреждения, Александр Матвеевич реставрировал. Потому и не удивительно, что открылась выставка лишь в 1983-м году. И открылась не когда-нибудь, а 7-го декабря – в день 55-летия Владимира.

     85 картин украсили фойе клуба Южно-Абинской станции «Подземгаз», на которой Александр Мулявин трудился в то время художником-оформителем. Место проведения выставки было не совсем удобным (вдали от городского центра), но её посетили множество киселевчан. Приходили в одиночку, семьями, гэпэтэушными группами. Толстенную Книгу отзывов наполняли восторженные отклики.
     Владимир Мулявин, четыре с лишним года не значившийся в списках живых, переживал (да простится мне такая тавтология) триумф массового признания. И не только среди «простых» горожан. Все, без исключения, местные художники впервые смогли увидеть творчество Владимира Мулявина в таком объёме, панорамно. А увидев – не могли сдержать эмоций. Тогда и раздались эпитеты: в отношении некоторых картин – «шедевр!», а относительно их автора – «гений!».

     В середине 1984-го выставка переехала туда, где, по мнению Александра Матвеевича, ей было самое место, и где её ждала престарелая мать братьев Евгения Ильинична – в Сорокинский район Тюменской области, в границах которого находится родовое гнездо Мулявиных, село Готопутово. Директор «Подземгаза» Александр Ворогов дал Александру Мулявину «добро» на командировку, и тот самолично размещал картины в Сорокинском Доме культуры.
     В райцентре тогда проходила областная сельская спартакиада, но события на стадионе значимость выставки не принизили. К творчеству Владимира Мулявина прикоснулись сотни селян. И прикасались ещё много лет.  Потому что, по желанию Александра Мулявина, работы его брата должны были остаться среди его земляков навечно.

     Но - не сложилось….
     В 1995-м Александр Мулявин получил от старшей дочери Владимира, Ирины, проживавшей в Москве, тревожное письмо. В нём сообщалось, что Ирина побывала в Сорокино и увидела, в каком состоянии находятся картины. Холсты покороблены… красочные слои в трещинах… В общем, Ирина просила у дяди разрешение забрать работы отца в столицу, на реставрацию. Он такое разрешение дал, и картины «уехали» в Москву. Что с ними стало – Александр Мулявин по сей день не знает. Писем от Ирины он больше не получал. А в Сорокино картины не вернулись…

     До последнего времени Александр Мулявин хранил у себя несколько работ Владимира. Хранил как осязаемую память о брате. Но не так давно он решил передать их в фонд городского краеведческого музея. Речь о «Портрете матери», этюдах «Зима» и «На Иртыше». Теперь он спокоен: хоть что-то из творческого наследия Владимира будет сохранено для нынешнего и грядущего поколений киселевчан.
     Дома у Александра Матвеевича остались только несколько набросков и эскизов, над которыми брат когда-то работал.



 ***

     Владимир Мулявин упокоен на Афонинском кладбище. Его брат сделал всё, чтобы последнее пристанище родного человека было достойным, приметным. Он установил на могиле памятник из нержавеющей стали с особой структурой поверхности. Лучи солнца, падая на такой металл, его как бы «зажигают». И далеко окрест расходится яркое, серебристое сияние. Главной же деталью памятника Александр Матвеевич сделал барельефный портрет Владимира собственной работы, из меди.

     Немало лет простоял этот памятник, восхищая посетителей кладбища, и наполняя их уважением к усопшему. Но четыре года назад неизвестные вандалы его украли. Он, вне сомнения, был сдан в пункт приёма металлов, и пошёл на переплавку. Говоря об этом, Александр Матвеевич влажнеет глазами. Видно, как ему тяжело, неприятно и больно вспоминать поруганную могилу брата. «Хочу, - почти шепчет он, - вместо прежнего памятника установить другой, в виде огромной мраморной глыбы, с небольшой табличкой. На него-то уж никто не покусится».

     Да: в странное время живём…
     Кто-то самозабвенно творит Прекрасное, Доброе, Чистое, целиком и полностью посвящая себя искусству. А где-то рядом благоденствует другой «творец». Он творит чудовищное, злое, постыдное, грязное. Но и тот и другой – невечны. Каждому предначертано покинуть сей мир, оставив что-то после себя в людской памяти. Может быть, как раз об этом, почти тридцать лет назад, и думал Владимир Мулявин, работая над своей последней картиной?

     Следы на снегу… Следы, оставленные ушедшим в даль человеком… Насколько прост, и, вместе с тем, философичен сюжет этой прощальной работы! Ведь понятие «след» нельзя воспринимать только за отпечаток ноги какого-то путника. В нём ещё и аллегория чьей-то жизненной сути, её наполненности, важности для тех, кто сменяет ушедших с земного пути. Очень точно эта мысль выражена в одном из лучших стихотворений Леонида Мартынова, отрывок из которого я просто не могу сейчас не привести:

          Всходя на лестницы крутые,
          В квартиры, светом залитые,
          Прислушиваясь к звону клавиш
          И на вопрос даря ответ,
          Скажи:
          Какой ты след оставишь?
          След,
          Чтобы вытерли паркет
          И посмотрели косо вслед,
          Или
          Незримый прочный след
          В чужой душе на много лет?

     Владимир Мулявин из тех, кто оставляет прочные следы в душах людей. Его помнят, о нём рассказывают тем, кто прежде о нём не знал. Им продолжают восхищаться. И так – я уверен – будет ещё долго-долго.

     Покойся с миром, хороший человек! Спасибо тебе за то, что ты жил среди нас.


     Сергей Грущанский,
     г. Киселёвск