Сирота Казанская

            На стене отражались смешные узоры от фар, проезжающих  машин. Спать не хотелось. Папы всё еще не было. Было как-то очень грустно.
            Общежитие жило своей вечерней жизнью. Стены здесь были тонкими, а потому и слышимость хорошей. За стеной, тётя Нина пела  колыбельную. Ванька капризничал и не засыпал. Вовке было завидно. Ему никто никогда не пел колыбельных и не рассказывал сказок. А если бы пели, он бы,  наверное, тоже капризничал.
            Папа много работал, а когда приходил с работы, Вовка с Сашей уже засыпали. Но иногда папа заставал мальчишек бодрствующими.
           -Ну, что, красная гвардия, будем спать?
            Они наперебой просили  почитать им книжку или рассказать про войну. Вовка любил слушать о войне. Когда папа рассказывал, он смотрел на папин портрет, висевший на стене, с кучей орденов и медалей на груди, и представлял себя таким же бравым офицером, как папа. Потом папа целовал их, и командовал:
           -Отбой! Вы же у меня солдаты! А солдат должен,- хорошо есть, и крепко спать, чтоб днем смог  защищать Родину!
            Вовка умел защищать и Родину и себя, и если бы у него была мама, то он бы защищал и её.
            Почему-то у всех мамы были, а у них с Сашей не было. А так  хотелось! И соседский Ванька, всё время дразнил, приговаривая, что Вовку и Сашу мама бросила.
Ну, как же она могла их бросить, ведь они вон какие с Сашей молодцы. И писать и читать умеют. И дома прибирают. И папе помогают. А на  прошлой недели они даже приготовили папе ужин. Они сварили картошку в мундире, мелко порезали, и посыпали луком и солью, залив густо подсолнечным маслом. Папе так понравилось, что он сказал, что ничего вкуснее в жизни он не ел.
            Нет, их не могли бросить! Их просто еще не нашли!
            Да и тётенек желающих быть их мамой, особо и не встречалось.  Была,  правда, на примете одна добрая тетя, которую при встрече все время хотелось назвать мамой, но она почему-то ей не становилась. Она была смешная, весёлая, шумная и добрая. Папа называл её «Зайкой». Вовка, сколько не старался, никак не мог представить Зою - заей.
           -Ну, вот, скажите, пожалуйста, где у этой зайки хвостик? А ушки? Правда, она такая вся беленькая и пушистая и глазки у неё хитрые и голубые. А у них, в семье Дунаевых, все мужчины смуглые, чернобровые и черноглазые - в деда, донского казака.
            Папа часто расстраивался, приходя от Зои и, глядя на Вову и Сашу, шумно играющих в салочки,  с грустью говорил:
           -И зачем Зайке такой цыганский табор?
            Вова затихал и чувствовал себя очень виноватым. Ему всячески хотелось поддержать папу, успокоить и сделать что-то хорошее ему и Зое.
            И однажды он услышал, как Зоя  говорила, что  страсть, как любит морошку. Морошка это такая красивая северная ягодка. Когда она созревает, то становится похожей на маленькое оранжевое солнышко. Вова ждал лета, чтоб пойти с папой в тундру и набрать Зое морошки. Может тогда она согласится стать их мамой?!
Но лето не наступало.
            И вот однажды по утру, он пошел искать лето, но провалился в сугроб и чуть не потерял валенки. А тут еще, откуда не возьмись, появился соседский Ванька и ехидно закричал:
           -Ой! Посмотрите, кто вышел? Сирота Казанская! Опять ушанку под бородой завязал! Смотри, не простынь, писаная торба! 
            Вовке хотелось врезать Ваньке, но не хотелось связываться с дураком.
            Драка завязалась сама собой. Они катались по снегу, давая, друг другу тумаки. Ванька, изловчившись, сорвал с Вовки шапку-ушанку  и, набив её снегом, снова одел, туго завязав завязки. Вова не мог снять шапку, чтоб вытряхнуть снег, чем крепче он тянул, тем сильнее затягивался узел. Снег таял на голове и стекал по  шее за шиворот. Вовке было обидно, мерзко и холодно, но он не плакал. Он был солдатом! Голова быстро стала мокрой, а шапка от мороза  покрылась инеем и стала торчать колом. Уступать никто не хотел, и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы не подоспели ребята. Драка прекратилась так же стихийно, как и началась, потому что кто-то предложил играть в войну. В войну было играть интересней, чем просто так драться. Вовка   с Ванькой помирились, потому что попали в одну команду. И только они разыгрались, как  мамы всех начали звать домой. Сашка крепко взял Вову за руку, и они одиноко, понуро опустив головы, поплелись домой.
           Дома их никто не ждал!  На удивление, Вовку потянуло в сон, но он вспомнил, что у Зои завтра день рождения и он обещал папе нарисовать ей картину в подарок.
Он взял карандаши и начал рисовать.
           Сначала он нарисовал улыбающееся солнышко, потом  пушистого зайчика, а рядом себя с цветком в руке, а вокруг много-много оранжевой морошки. Рядом с зайкой  осталось место и ему захотелось написать «Мама!» Вова старательно вывел это слово и представил, как обрадуется Зоя, потому что буквы, получились весёлые, словно плясали польку. Ему самому захотелось пуститься в присядку, но в голове что-то сильно зашумело и ему вдруг  захотелось нестерпимо спать. Он прилег на кровать и медленно стал погружаться в сон.
           Сон был радостный, красивый, будто бы шли они по Норильску, и цвела весна, и пели птицы, и они все держались за руки. С одной стороны папа, с другой Зоя, а посередине они с Сашкой, в красивых  матросках. И проходя мимо соседского Ваньки, Вовка показал ему язык и громко прокричал:
           -Теперь и у меня есть мама, и она  лучше и красивши твоей! Вот!
            Зоя и правда была красивой. Она такая худенькая, аккуратная, в лёгком платьице в горошек, больше походила на старшую сестру, чем на маму, не то, что  Ванькина мама Нина, толстая и неуклюжая, всё время с жирными пятнами на платье. Вовку всё больше и больше распирала гордость за Зою. Всё глубже и глубже он погружался в сон.
Он был счастлив. Он крепко держал худенькую руку Зои. Пальчики у неё были тоненькие, и нежные. Он поднес их к губам и украдкой поцеловал. Как же это было приятно! Первый раз в жизни его захлестнула волна нежности, ему захотелось сказать ей что-то приятное, и он тихонько прошептал:
           -Мама!
            Откуда-то издалека до Вовки вдруг донесся чей-то  крик:
           -Господи, да у него же жар, врача, скорей врача! 
            Но сон был такой сладкий, что Вова не хотел с ним расставаться, не хотелось отпускать Зоину руку, которая пахла как-то очень вкусно, не то, что папина, наверное, это были духи «Красная Москва».
            В этот момент, его подняли на руки и куда-то понесли. Приоткрыв глаза, Вовка увидел перед собой Зою, обхватив её за шею обеими руками, он прижался к ней щекой, и её смешная кудряшка  защекотала его по носу, он засмеялся и стал весело повторять:
          -Мама, мама,  мама!- Он никогда не произносил этого слова вслух. И вот сегодня, оно словно лилось из него. Оно было  такое  светлое, распевное и ласковое, как сама Зоя.
           На пятые сутки Вова умер, не приходя в сознание. Врачи поставили диагноз воспаление головного мозга. Менингит. Ему было всего лишь три   года и десять месяцев.

           После Вовкиных  похорон, Михаил пришел к Зое, почерневший и осунувшийся, сел на  край дивана и горестно произнес:
          -Ну, вот, нас осталось всего лишь двое! Теперь пойдешь за меня замуж?
           Зоя обеими руками прижала голову Михаила к своему сердцу.Её влажный взгляд остановился на картинке, висящей на стене. Это был самый дорогой подарок в её жизни. На ней весело улыбалось солнышко, наполняя оранжевым светом, спелую морошку, а маленький Вовка,  протягивая Зайке цветок, тихонько, но распевно звал «Мама»!