1942г. Угра. Февральская купель

РАССКАЗ УЧАСТНИКА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ.               

  За левым флангом позиции нашей полковой батареи, в тени густых заснеженных сосен молчаливо цепенели на лютом морозе машины танкового батальона. Серо-зелёные с белыми разводами камуфляжа танки совершенно сливались с зимним лесным пейзажем. Весь день там не было видно никакого движения, лишь у лесной сторожки, каким-то образом уцелевшей от бомбёжек и артобстрелов, изредка появлялись люди в чёрных угловатых шлемах. Мы догадывались, что в сторожке расположен штаб танкистов.

   Но, в общем-то… нам было не до танкистов – когда на фронте затухает наступление, разведчикам приходится много работать. А наши стрелковые части в районе Варшавского шоссе натолкнулись на очень сильное укрепление немцев и вот уже несколько дней не могли продвинуться вперёд.

 Группа артиллерийских разведчиков, в которую входил и я, всё время находилась в цепях пехоты и за её передним краем,- изучала систему вражеского огня, наносила на карту важнейшие цели для наших пушкарей. За эти дни и ночи мы преизрядно намёрзлись, да и питались не регулярно, зачастую всухомятку и впроголодь.

…Когда же нас отозвали на батарею, мы стали с завистью поглядывать на лесную сторожку, занятую танкистами: над её крышей курился белёсый дымок, и мы представляли себе, какая благодать струится там от горячей печки.

…В вечерних сумерках танки, один за другим загудели, снялись с позиций и, сметая снежные вихри, двинулись к югу, вдоль берега речки Угра.

…Командир разведчиков, сержант Репин приказал нам немедленно занять сторожку и пригласить туда же батарейных связистов.

Но не успели мы толком освоиться в тепле домика, как к нам ввалился политрук Александров. Он не стал слушать рапорт Репина,а потребовал, чтобы его спешным порядком покормили. Но наш заправила по общественному питанию ефрейтор Ковешников, у которого сосредоточены все наши трофейные и «случайно» приобретённые сверхпайковые запасы продовольствия, вынужден был разочаровать политрука: спешного ужина не будет, так как все продукты окаменели на лютом морозе, даже водка была похожа на снежную кашицу.

-Разогреть её, родненькую! – весело воскликнул Александров. И своему ординарцу Гусеву приказал «слетать» в кошевке на батарейную кухню за ужином для всех разведчиков и связистов…

…На батарее политрука считали шефом разведчиков, а разведчиков – его любимчиками. Но наш шеф выжимал из нас, своих любимчиков всё, на что мы были способны, и даже сверх наших способностей. Зачастую, он сам ходил с нами на боевые задания и в самой сложной обстановке не забывал учить нас уму-разуму.
 …Располагаясь у стола на ужин, политрук сказал:

- За работу, разведчики, спасибо! Карту вашу видел – дельно сработали… Налей-ка, Ковешников, всем по маленькой за большой юбилей, за 24 годовщину нашей родной Красной Армии.

 Строгий в отношении спиртного Ковешников попытался возразить:
-Так юбилей-то завтра будет, товарищ политрук.
- Не спорь со старшими, ефрейтор!  - всё также, в шутливой строгости урезонил Ковешникова Александров,- завтра будет недосуг...

Последние слова насторожили нас – что день грядущий нам готовит? Но политрук приумолк. Слышалось только ласкающее потрескивание жарко пылающих дров в русской печи, да побулькивание жидкости, разливаемой Ковешниковым в кружки.

  После минутного молчания политрук встал, поздравил нас с праздником и всем пожелал скорой победы над врагом.

  Подкрепившись, политрук подсел поближе к устью русской печки, развернул карту и подозвал Репина и меня.

-Обстановку вам разъяснять нет нужды,- сказал он. На карту она нанесена по вашим данным… Утром наши друзья пехотинцы пойдут вперёд. Поддерживать их будут те, кто стоял в этой хате до вас. Тебе, Репин, с Жермаловым провести танкистов через Угру – вот в этом месте…- Политрук указал на карте точку. Где мы на прошлой неделе намораживали бревёнчатый настил поверх речного льда. – Когда танки вступят в бой и матушка-пехота двинется вперёд, подтянется вперёд и наша батарея. Поведут её Тирский и Белозёров… Задача ясна?

  Мы ответили утвердительно.
- Тогда всем разведчикам спать! Связистам подбросить нитку к месту переправы. – Распорядился политрук и повалился на свой огромный и шикарный русский тулуп, расстеленный возле печки. Мы дружно последовали его примеру…

…Морозный рассвет содрогался от грохота орудий в течение минут двадцати. За время артиллерийской подготовки Репин и Жермалов вывели танкистов к переправе, и они стремительно ринулись через Угру по бревенчатому настилу. Мы с Белозёровым верхом на лошадях проскакали к месту будущих позиций нашей батареи, выбрали и обозначили точку для оборудования наблюдательного пункта.

 Как только наши орудия смолкли, стало слышно, как на передовой трещат пулемёты, автоматы, винтовки… Над переправой через Угру в небе появилась «рама» – фашистский самолёт-разведчик.

  Мы возвратились на батарею в тот момент, когда орудия становились на передки. Первым, как всегда, управился расчёт старшего сержанта Рахметжанова, и мы повели его через сосновый бор, к переправе. Несмотря на глубокий снег, шестёрка лошадей довольно легко тянула орудие.

  У переправы нас встретил политрук Александров. Он приказал Белозёрову двигаться с первым орудием, а мне – ждать и сопровождать последнее.

Пять орудий переправились быстро. А последнему расчёту не повезло: шальным снарядом убило в упряжке коренного и ранило ещё одну лошадь.

Когда поредевшая упряжка дотащилась до реки и спустилась на лёд переправы, со стороны города Юхнова на малой высоте -  из-за леса - выскочила тройка «мессершмиттов». Один за другим самолёты промчались вдоль Угры, рассыпая небольшие бомбы. Наших зенитчиков поблизости не было, и фашисты безнаказанно пошли на второй заход.
 
  Но уже после первого захода в упряжке осталась на ногах всего одна лошадь, орудие сползло с настила и стало тонуть в проломе льда, увлекая за собою зарядный ящик. Чтобы спасти последнюю уцелевшую лошадь, ездовой обрубил постромки. Но не успел боец вывести лошадь на берег, как их сразила пулемётная очередь замыкающего строй «мессера».

  Когда самолёты ушли, мы с политруком  и уцелевшими из расчёта парнями, стали орудийным банником прощупывать утонувшую пушку. Оказалось, что наша утопленница лежит на небольшой глубине.

 Политрук обвёл всех нас взглядом и спросил:
-Что будем делать?
  Ответ мог быть только один: раздобыть прочный трос, нырнуть с ним под воду и заделать его за водилину передка. А потом отыскать тягу и вытащить орудие на сушу.

От такого предложения все зябко поёжились и опустили глаза. Тогда политрук крикнул своему ординарцу:
- Гусев! Сними с рысака вожжи и неси сюда.
  Упряжка, на которой ездил политрук, стояла в ближайших зарослях ивняка, и через минуту Гусев принёс вожжи.

-Вот, эту снать продёрнуть через серьгу водилины полегче, потом к вожжам привяжем трос,- пояснил политрук и обратился ко мне:
-Давай, сибиряк! В честь годовщины Красной Армии…

Полупросьба, полуприказ… Я решительно сбросил полушубок и шагнул к полынье.

- Валенки сними, а то не вынырнешь, - посоветовал командир утопшего орудия.

Я разулся, снял шапку, ещё раз пошарил банником под водой и «солдатиком» ухнул в Угру.

Ужасного ожога холодной воды, к которому я всем нутром готовился, почувствовать не успел. Рука удачно легла на водилину передка.

Пребывал я под водою секунд пятнадцать. Когда вынырнул, несколько сильных рук подхватили меня и выдернули  на лёд. Командир принял из моих рук концы вожжей. Политрук набросил на меня свой огромный тулуп, кинул меня в кошёвку, поданную Гусевым вплотную к воде, и лихо гикнул на рысака.

 В лесной сторожке связисты уже знали о случившемся. Они быстро содрали с меня мокрое и уже взявшееся ледяной коркой обмундирование и бельё, одели меня во всё сухое и чистое, а потом забросили меня на горячую русскую печь и укрыли тулупом. Предлагали горячий чай, водку. Меня же бил страшный «колотун», я клацал зубами так, что выпить ничего не мог.

Спустя некоторое время, я заснул. А когда проснулся, увидел перед собой лицо боевого дружка Гриши Белозёрова. За ним на печку заглядывал политрук. Оба они улыбались, а Григорий говорил:

- С днём рождения тебя, землячок,- и обернувшись к политруку, пояснил: - Повезло же человеку- в такой праздник родился… А мог сегодня и не вынырнуть.

-Но ведь вынырнул! - воскликнул политрук,- значит, ещё три раза по столько проживёшь!