Одиночество

Маленький  привокзальный  базарчик  - проходное место.

Дачники и рабочий люд в ожидании электричек  бродят вдоль лотков и палаток.
Мужики  все больше пиво, да шаурму  покупают.
Женщины –  копошатся в грудах наваленных на столах тряпок или рассматривают дешевую посуду.
Смотри, и купят что-нибудь.
Не потому, что нужно. А потому, что  вроде бы неудобно перед продавщицей - так долго стоять перед прилавком и ничего не взять.

К одному из таких столов, с аккуратно разложенным трикотажным бельем, подходит пожилая  женщина в засаленной куртке.
Снимает перекинутые через плечо, связанные между собой бечевкой, старые хозяйственные сумки, груженные чем-то тяжелым. Ставит перед собой, облегченно распрямляясь. И начинает рассматривать товар.

Продавщица, типичная представительница своего племени, разбитная бабенка с намазанными голубыми тенями веками, и перламутрово-сиреневой помадой губами, делает стойку:
- Смотрите, бабуля, какие хорошие рубашечки! Турецкие.
- Да мне бы, дочка, панталоны тоненькие на лето, - смущенно говорит та, - Что-то не вижу, есть такие, аль нет?
- Бабууууль, ну зачем на лето панталоны?!  Вот у меня  трусики  какие симпатичные. Все размеры есть! Вам, какой нужен? –  профессионально гнет свою линию  реализатор.
Бабка, вся  в раздумьях, теребит заскорузлыми, натруженными  пальцами кружевной  краешек  трусов  в  мелкий розовый цветочек:
- Взять что ли….?
- Вот эту расцветку очень хорошо берут! – приводит последний, самый веский аргумент продавщица.

Перегнувшись набок, покупательница ищет маленький кошелек в бездонных карманах своей старой куртки. Достает и, не открывая, еще раз придирчиво щупает товар.

- Берите-берите! Не пожалеете, - врет без зазрения совести продавщица,
- Еще и деду своему трусики возьмите. Вот, мужские. Очень удобные, мягкие, не….
- Нет у меня деда, дочка! – грустно прерывает ее старуха, - Три года уж, как нет.

Продавец смолкает на полуслове, смотрит виновато.

- Когда был, все ругался на меня, что на грядках допоздна возилась, - продолжает старуха,
- Бывало станет на крыльцо и кричит: « Веерка, хватит земле кланяться! Иди домой! Ужинать пора!» А я злюсь, как не знамо кто - полгрядки осталось прополоть, подождать не может!  Потом в одночасье его скрутило. Был дед, и нет деда! Теперь хоть ешь, хоть голодной спать ложись – никто ужинать не позовет. Хоть грядки поли, хоть сама в них заройся – никто мешать не станет…..

Старуха, пряча глаза с навернувшимися слезами,  поднимает с земли свою ношу, перебрасывает привычным движением через плечо, и уходит ничего не купив, зажав в руке, так и не открытый, кошелек.

Продавщица молча смотрит ей вслед. 
Думает о чем-то о своем, кусая сиреневые губы.