Фотограф. Часть четвертая. Охота

"…Уничтожить мораль, которая душила нас в последние годы.
Уничтожить дистанцию между персонажем и зрителем.
Уничтожить самих зрителей."
Красный след (28х46см)1993.
Луис Ройо. 


1.

           Вечером, так  и не дозвонившись до Ильи, Андрей решил ехать к нему домой. Он поймал такси (узнавать насчет собственной машины не было времени, да это его, собственно, мало сейчас волновало), с опаской покосившись на с виду миролюбивого водителя. Теперь ему повсюду мерещились Дмитрии и Михаилы, играющие с его жизнью, как с интересным конструктором.
           По радио звучал какой-то умопомрачительный шансон, к тому же водила покачивался в такт музыке и невпопад подпевал. Андрей недовольно заерзал на сиденье, с тоской всматриваясь в плывущие мимо уже освещенные окна, за которыми кто-то жил, любил, ругался и готовил борщ…
           А Андрею было тридцать три, и у него не было семьи, не было любви, была только страсть, непреодолимая и больная, страсть к искусству фотографии. «Фотограф ты, Андрюха, и все этим сказано, - как-то ляпнул Илья. – может быть, тебе и имя-то не нужно? А?» «Это почему?»- не понял тогда Андрей. «Да так, к слову пришлось… просто кажется мне, что не может вся жизнь только этим исчерпываться…хотя… хрен его знает!».
           - Приехали, пассажир! – гавкнул водитель, отчего Андрей, задремавший было, подскочил на месте и в голове болезненно зазвенело.
           - Спасибо, - он заплатил и вылез в сырые сумерки засыпающего города.
           Илья жил на Петроградской стороне, в довольно тихом, но неуютном дворике, в который вела длинная подворотня, где в сгустившемся сумраке гулко и потусторонне звучали шаги запоздалого прохожего.
           Андрей, подходя к черному провалу  арки (кажется, во дворе, как на зло, перегорел фонарь), замедлил шаг, вновь ощутив волну тревоги, нахлынувшей с влажным осенним воздухом, атаковавшим легкие. 
           Чтобы как-то успокоиться, он остановился, закурил. Пустота внутри росла и ширилась, занимая все новые территории. Прошло несколько минут прежде, чем фотограф, сделав последнюю судорожно-глубокую затяжку, расплющил окурок носком ботинка и шагнул под свод арки, где его тут же со всех сторон окутала липкая темнота. Он оглянулся – и не увидел светлого квадрата улицы за спиной.
           - Спокойно, спокойно, - сказал сам себе Андрей и попробовал что-нибудь просвистеть, чтобы отогнать тошнотворный страх. Свист жалко утонул в непроглядной мгле. Андрей споткнулся, чертыхнувшись, проехался коленом по неровному асфальту, услышав, как смачно затрещали джинсы. Тут же вскочил, будто боясь, что сверху рухнет на плечи когтистая тварь, раскинув кожистые крылья…
           Он побежал, не видя впереди выхода. Двор как будто исчез, а подворотня превратилась в бесконечный коридор. Шумно шуршало хриплое дыхание, с болью рвавшееся из легких. Андрей еще раз споткнулся, но на сей раз не удержал равновесия, и рухнул  ничком, запоздало выставляя вперед руки. На миг ему показалось, что ладони ушли в мокрую рыхлую почву. Он дернулся, поднимая голову, шаря вокруг отчаянным взглядом внезапно ослепших глаз. По щеке мазнул прохладный язычок серебристого тумана.
           Хриплые ругательства застряли в горле. Первобытный ужас рывком содрал его с земли и повлек вперед.
           - Куда прешь, мать твою! – оглушительно рявкнул на духом мужской голос. – Глаза протри… Андрюха?
           Андрей не заметил как вылетел во дворик, с размаху врезавшись в Илью. Тот почесал затылок, указывая на валявшееся под ногами мусорное ведро и рядом – его недавнее содержимое. Типичная вечерняя прогулка примерного семьянина…
           - Привет, - ошалело выпалил Андрей, переводя дыхание. – А я к тебе.
           - Поздновато будет, - ухмыльнулся Илья. – Ты чего такой потерянный? За тобой убийцы гнались?
           - Смешно, - Андрей прокашлялся и снова закурил. Пальцы заметно дрожали. – За камерой я. Слушай, - он понизил голос, - днем убить меня хотели… чуть не ухнул со своим красавчиком в Обводный…
           - Да ты гонишь, - недоверчиво буркнул Илья. – Кому это надо?
           - Вот и я думаю…
           - Ладно, пошли, чаем напою, бедный Андрюшенька, - доброжелательно хрюкнул Илюша, - только мусор сначала собери…
           - Да щас!
           - А кто только что меня подрезал? Ладно, шучу. Пойдем!
В квартире Ильи уютно пахло горячими блинами и чем-то еще – неуловимо и щемящее родным. Из-за угла широкого и короткого коридора выпрыгнул четырехлетний черноглазый парнишка в толстом свитере, доходившем ему до щиколоток, и блаженно обнял Илью за ногу, словно тот отсутствовал целую вечность.
           - Привет, карапузик, - потрепал его папаша по темным шелковым кудряшкам на макушке. – Скажи маме, что Андрей пришел.
           - Анд’ей п’исол, - повторил малыш и, нехотя отпуская папину ногу, юркнул в кухню. 
           Андрей, не любивший детей и даже их боявшийся, поймал себя на том, что умилился, глядя на сынишку друга. Эх!.. вот она какая, жизнь-то семейная…
           - А где твой второй оболтус? – спросил он, снимая ботинки.
           - Болеет немножко. Мы его спать уложили. Даром что старший – только и делает, что болеет, бедный… а Алеша до полуночи не спит…
           - Вы ему разрешаете? Потом ведь днем буйствовать будет…
           - Да не, он у нас смирный, - Илья подхватил снова появившегося в дверях кухни сына на руки. – Чего стоишь? Проходи.
           Андрей, однако, не спешил. Он поймал Илью за локоть и тихо спросил:
           - Илюх, а как там насчет «Хаггадола» моего… где он у тебя?
           - Да не убежит твоя тушка! – Илья с удивлением посмотрел в бледное лицо, на котором горели лихорадочным блеском глаза с покрасневшими веками. В эту минуту Андрей показался ему чужим и незнакомым.
           - Я бы хотел посмотреть… просто. Я ведь не чай пришел пить, а фотоаппарат забрать. Ты целый день не отвечал на звонки…
           - А ты мне звонил? – черные брови Илюши поползли вверх, на лбу образовались три глубокие горизонтальные складки. - Веришь, что мобильный, что домашний – весь день молчат… никто не единым словом! Ты что, правда, звонил, что ли? Андрей?
           Андрей побелел, почувствовав в ногах внезапную слабость.
           - Весь день молчат, говоришь? – ахнул он и тяжело опустился на тумбу с обувью.
           - Нет, блин, сказки рассказываю! Может, в сети неполадки?..
           - Да какие уж там неполадки… слушай, давай я заберу его и свалю. Не хочется мне сейчас ни чаю, ни разговоров… хотя все равно спасибо.
           - Воля твоя, только поздно уже, Андрюх. Стремно вот так нести такой дороженный аппарат. Может, до завтра полежит? Утречком привезу… или сам заедешь. 
           - Нет, надо сейчас, - странно сказал Андрей, взглянув на Алешу, который теперь возился с пластмассовым самолетом. – Опасно это.
           - Что опасно? Ты чего бредишь? – потерял терпение Илья. – Слушай, хочешь, у нас оставайся, я тебе раскладушку…
           - Илюша, опомнись, у меня свой дом есть, - отрезал Андрей и поспешно встал. – Принеси, пожалуйста, и я пойду.
           Илья пожал плечами и скрылся в дальней комнате. Из кухни вышла раскрасневшаяся Наташа – полноватая, но чрезвычайно обаятельная женщина, Илюшина жена.
           - Ты чего не заходишь? – улыбнулась она. – Все секретничаете… пойдем, я чаю налью. Или кофе. С коньяком, - она подмигнула. – Будешь?   
           - Да нет, Натуль, спасибо. Я так, по делу зашел.
           - Ну, смотри, было бы предложено, как говориться.
           - Я тебя провожу немного, сигарет купить надо, - тоном, не допускающим возражений, сообщил вновь появившийся Илья, вручая Андрею сумку с фотоаппаратом. – Заодно расскажешь, что  с тобой стряслось. Ты какой-то нездоровый.
           - Не долго только, - напутствовала их Наташа, закрывая двери. – Илья, ты слышал? Недолго!
           - Слышал, слышал, - пробурчал образцовый муж. Андрей усмехнулся. Теперь, когда камера снова была в его руках, с души словно камень свалился.
           Они вышли во двор. Пустой, маленький… опасный. Это ощущение пришло внезапно, как мгновенный укол тонкой иголкой. Андрею мучительно захотелось вернуться в теплую, уютную квартиру на третьем этаже. Илья тем временем уверенно шагал к страшной арке, единственному выходу на улицу. Обернулся, смерил Андрея удивленным взглядом.
           - Ты чего стоишь, дорогой? Забыл что-то?
           - Да нет, все в порядке, - Андрей  быстро догнал его, как-то беспомощно прижимая свою ношу к животу, словно оберегая ее от внешней угрозы.
           - На метро-то, поди, не успеешь, - говорил тем временем Илья. Враждебная тьма снова окружала со всех сторон, отзвук торопливых шагов бился под высоким сводом. – Машину ловить будешь?
           Андрей не отозвался. Только что слева от него по стене скользнуло красное пятнышко, как от лазерной указки. Скользнуло и провалилось во мрак, оставшийся  в нескольких шагах позади.
           - Андрей? Машину, говорю, ловить будешь?
           Резанул по глазам красный свет, и Андрей, увлекая за собой Илью, шарахнулся под тень спасительной арки.
           - Нельзя на улицу, - прошипел он.   
           - Ты че, сдурел? – оторопел Илья. – Совсем спятил? Че ты делаешь, скажи мне?
           - Просто нельзя, - бессильно сказал фотограф, не зная, как объяснить так, чтобы его не приняли за сумасшедшего. – Убьют.
           - Это тебя-то? – нервно рассмеялся Илья. – За что? Денег кому-то должен, так что ли?
           Они стояли, прижавшись к холодной стене, и оба боялись неизвестности.
           - Может, в конце концов объяснишь мне, что происходит? – резко спросил Илья.
           - По-моему, там, на улице, на крыше… снайпер. Я видел… это… прицел лазерный, кажется.
           Илья снова рассмеялся, на этот раз веселее.
           - Слушай, ты молодец. Я заценил. Крутой прикол, надо запомнить, - и спокойно вышел под гнилой желтый свет уличных фонарей. Ничего не произошло. Илья попрыгал на месте, помахал руками. Погавкал. НИЧЕГО!
           - Вылезай, Дрон! – позвал он.- А я-то реально чуть не обкакался!
           Андрей, стыдясь своей паранойи, медленно двинулся на свет. Желтушный, больной, грязными пятнами разгоняющий ночной сумрак. Не свет даже. Подобие света. Пародия на свет… красный блик с быстротой молнии  метнулся в глаза, отозвавшись в мозгу острой и внезапной болью. Что-то там, выше уродливых фонарей глухо чавкнуло – Андрей рухнул навзничь, голова откинулась назад, расшибаясь об асфальт, перед глазами вспыхнуло багровое пламя, и все погасло в один чудовищно долгий миг.

2.

           …Когда-то давно жил художник. Незачем называть его имя, или город, где находился его скромный дом. Художник рисовал – целыми днями и ночами, у него не было семьи, так как всего себя он отдал искусству. Это был долгий и мучительный труд, и казалось, с каплями пота на лбу смешивается кровь,  и перед глазами стоял туман. Ему не хотелось признать, что то, что он делает – недостойно назваться великим и уйти на века вперед, храня о нем вечную память. Смысл жизни – обрести бессмертие в своих творениях – так он думал и даже молился о вдохновении. Но молитвы не были услышаны, и рука его продолжала чертить и порхать все так же однообразно и беспеременно. Жизнь шла, а он был одинок, а мастерская его – завалена холстами и чертежами, и перед глазами плавали цветные пятна. И,  как это часто бывает в минуты отчаяния, он обвинил высшие силы в своих неудачах и обратился к Тому, кто более близок к земле и человеческим слабостям. На долгие дни заперся он в своей мастерской, а потом вынес из красной мглы своего первого и последнего ребенка. Он дал ему имя и открыл свету, и свет попался в подготовленный капкан.
           …он чувствует людей, чувствует красоту, чувствует тщеславие. Он отдает человеку свою энергию, не предупреждая, что взамен возьмет его.  Он берет души в плен, и они томятся под бриллиантовым стеклом. Он – окно в тот мир, откуда возвращаются только тени, откуда льется только страх… Андрей, они встают перед вратами в ночь, а ты твердой рукой нажимаешь на спуск, как трудолюбивый привратник… зло требует пищи, и ты даешь ему пищу, а то, что осталось – возвращается в мир, без души и без сердца… снедаемые пустотой, растущей внутри, они теряют под ногами опору. С каждым щелчком маленькой кнопки ширится дорога в темноту, и настанет тот день, когда ты сам вступишь на этот путь, чтобы уже не вернуться… 

           Андрей вынырнул из липкого омута и резко сел. Вокруг была ночь. Несколько минут он силился вспомнить, где он и что произошло. Потом судорожно нашарил рядом кофр с аппаратом. Цель ли? На месте ли? Видимо, с того времени, как он потерял сознание, прошла буквально пара мгновений. Он огляделся. У стены, рядом с подворотней, кто-то шевельнулся. Андрей встал и на деревянных ногах направился к человеку.
           - Илья? Илюх, ты?
           Илья что-то промычал в ответ и медленно поднялся, прижимая к себе правую руку.
           - Бог мой, в тебя, что ли? – выдохнул фотограф, разом вспомнив недавние события.
           - Слушай, шел бы ты… - процедил Илья сквозь зубы, которые заметно клацали друг об друга. – Сказал, оставайся, так нет, тебе переть надо на ночь глядя… вообще ничего не понимаю. Вот теперь смотри, - он протянул ему руку. По внешней стороне ладони шла глубокая кровавая бороздка. – Хорошо, что пустячково оцарапало, а не в голову прямиком угодило… что стоишь, как пень, пошли… - он схватил Андрея  здоровой рукой и поволок обратно под арку. – Теперь только вякни у меня… Наташе скажем, что бутылкой порезался… упал и порезался, ясно?
           - А что случилось-то? Я-то с какого перепугу брякнулся? И сколько пролежал?
           - Видимо, с перепугу и брякнулся. Пролежал секунд тридцать, наверное. Ты как упал, меня тут же чем-то горячим по руке и мазнуло. Я на тебе посмотрел и подумал: ну все, труп-с мой Андрюшенька… было страшно.
           Илья старался говорить в шутливом тоне, но его голос, ставший звонким и высоким от напряжения, полностью выдавал пережитый недавно страх. Андрей сам еле переставлял ноги, сквозь туман в голове понимая, что идти к Илье нельзя. И с каждым шагом уверенность его крепла. Там, во мраке потерянного сознания, пока он лежал так глупо посреди тротуара под фонарем, он вспомнил то, что уже слышал. Или услышал то, что должен был помнить. Михаил. На пустыре. Легенда о Художнике. Зло, впущенное им  в мир.

           - Я, кажется, знаю, в чем дело, - говорил Андрей спустя полчаса. Он сидели на кухне, Наташа уложила детей и сама ушла спать, оставив мужа в компании Андрюши и бутылки водки. – Я понял механику, понимаешь?
           - Не очень, - Илья смотрел в пространство пустыми мутными глазами человека, больше пьяного от усталости и страха, нежели от алкоголя. – Я вообще, если честно, ни фига не понимаю, Дрошенька…   ты тут распинаешься про чертей и тому подобную хрень, а я сижу и не понимаю… вот так. Ты мне лучше скажи, кто тебя грохнуть хотел? Конкуренты? А? Ты ведь теперь знаменитость… Хлеба кого-то лишил что ли?
           - Да послушай же, - отчаялся Андрей, залпом опрокидывая еще одну стопку. В голове приятно помутнело. – Послушай… при чем здесь это? черт, ну не свихнулся же я? Ты же сам только что…
           - Тшшш! Не ори так. Дети спят…
           - Извини. Илюха, я почти понял, почему они все… почему так происходит, - волновался фотограф, все больше пьянея. – Но не могу сказать себе стоп. Не могу! Как сидит во  мне кто-то…
           - Э! это ты оставь, пжалста…
           - Да правда тебе говорю! А он не хочет, чтобы я фотографировал… не хочет, то бишь, чтоб я творил! Эко!
           - Кто – он?
           - М…Михаил. Вот кто. Так и сказал, мол, смотри, Андрей Петрович, кабы тебе не пожалеть потом… жизнь-то одна, мол, и тэ дэ… вот тебе и первое… э, нет уж, позвольте, второе предупреждение! А? каково? Круто? Мол, парниша, знай свой шесток, кончай аппаратиком своим щелкать. Сука…
           - Андрей, ты чего? – Илья внезапно протрезвел и расширенными от удивления глазами посмотрел на собеседника, растерянно и часто хлопая черными ресницами.
           - А? что я щас говорил?
           - Да бред несешь уже сорок минут… а я тут слушаю. Иди спать. Я тебе раскладушку постелил.
           - Нельзя. Придут. Я должен быть начеку, - неожиданно сурово нахмурился Полянский, собирая свое расползающееся «я» в кучу.
           - Да ты, брат, того… нажрался, мягко говоря… - протянул Илья еще более растерянно и тяжело встал. – Как хочешь. А я пойду, пожалуй, к Наташке под бочок… хе!
           - Господи, да неужели же я один остался? – вдруг с мукой в голосе простонал Андрей, закуривая и как-то резко вытягивая ноги вперед, будто их внезапно свело судорогой.
           - Что ты имеешь в виду? – бородач качнулся в его сторону и оперся огромными ручищами о столешницу.
           - Это когда… ну, не верит никто. Не понимает. Не хочет понимать. И ты начинаешь считать себя психом.
           - Да понимаю я тебя, и верю тоже, - задушевно забормотал Илья, вновь присаживаясь на стул, и разлил водку по рюмкам. – Согласен, жить страшно и одиноко… порой. Но не всегда ведь! За тебя.
           - Да не об этом я сейчас! – Андрей попытался сформулировать свою душевную боль, но не смог и только горестно замычал. Мозг затянуло ватной пеленой, и мысли тонули в ней, даже не пытаясь удержаться на поверхности. Еще один глоток – горячий сгусток плюхается в желудок, обжигая горло – и все. Забытье.

           Андрей проснулся внезапно, как вынырнул из темного холодного омута. В окно пробивался серый предрассветный сумрак. Стояла звонкая пугающая тишина. Только часы – тик-тик-тик-тик… уходи – стукнуло в голове. Он поднялся, нетерпеливо высвобождаясь из цепких объятий нагретого одеяла. Натянул джинсы, схватил в охапку кофр с камерой, предварительно убедившись, на месте ли она. Чувство тревоги росло, нагнеталось, казалось, ее бордовые глазки смотрят из темных углов, где еще прятались остатки ночной темноты. Андрей заскочил на кухню, залпом выпил воды из чайника, на цыпочках прошмыгнул в коридор и судорожно впихнул ноги в ботинки. Уходи! – кричало подсознание все громче, заглушая все остальные мысли. Он почувствовал, что еще немного – и люди, приютившие его на ночь, люди, которых он любил и ценил, окажутся в опасности. Опасность висела в серебристом воздухе, опасность подбиралась к окнам, распластываясь на стеклах, ломилась внутрь…
           Он аккуратно защелкнул за собой дверной замок и перевел дух, лишь оказавшись на улице. Щеки обожгло утренней прохладой. Андрей взглянул на ручные часы. Что-то около пяти. Закурил, огляделся, отметив про себя, что это стало его привычкой за последние дни. Оглядываться. Ждать. Бояться.
           Заспанный дворник в оранжевом жилете скреб асфальт сухой метелкой. Каркали две огромные черные вороны, присев на край мусорного ящика. Низко над крышами домов висело сизое небо.
           Гулко и быстро простучали шаги  под сводами арки. Андрей почему-то вдруг подумал, что, возможно, никогда уже не увидит Илью и его сыновей. И Наташу. Он поежился. Снять  ее, сделать шедевр, и бросить все к чертовой матери, забыть, потому что уже не нужно будет ничего. Зачем еще что-то снимать, когда ты создал совершенное?   Так создай! Создай и брось. А потом – пожалуйста. Я продам камеру. Да нет, подарю, чего уж там! Только позвольте… один раз. Последний. Мне это надо. Это моя жизнь. Поймите. Не мешайте.   

3.
           Андрей вернулся домой около семи утра, разбитый и продрогший до костей. Он, не снимая обувь, прошел на кухню, поставил вариться кофе, устало опустился на табурет, аккуратно поместил на коленях сумку с камерой. Он берег ее, как дитя, боясь даже на мгновение  оставить без присмотра.
           Надо будет выспаться как следует, а потом пойти купить новый телефон… а еще надо позвонить насчет машины. Или купить новую… Андрей улыбнулся последней вздорной мысли.  Почему бы и нет?
           Но самое важное было то, что он придумал картинку. Картинку, которая должна была перевернуть все понятия о красоте. Для этого ему нужна была Олеся. Олеся, с ее детским и добрым лицом, с ее открытым взглядом, в котором не было ни агрессии, ни притворства, ни искорки стервозности. Олеся и Темнота. Доброе и злое. Прекрасное  и уродливое. Совместить несовместимое в гармонии – вот первостепенная задача мастера. Почему именно Олеся? Андрей не задумывался. Им руководили эмоции и чувства. Он знал девушку, в сердце которой не было зла. Ни к кому. Ни к чему. И красота ее не пленяла, не завораживала. А согревала. Надо любить такую красоту. Надо, чтобы такую красоту увидел мир. И чтобы мир открылся этой красоте…
           Он уснул прямо за столом, уронив голову на согнутый локоть. Кофе остыл, матово поблескивая в большой чашке, и на его густую поверхность медленно оседали пылинки. Очнулся Андрей от мутного и тяжелого сна, осевшего в голове тягучей болью, далеко за полдень.
           В дверь отчаянно трезвонили, помогая себе еще и кулаками. Андрей подскочил, едва не уронив «Хаггадол», и осторожно, чтобы не шуметь, вышел в прихожую. Он понятия не имел, кто были его  навязчивые гости, но ставшее привычным состояние тревоги захлестнуло его с новой силой.
           Вспоминая буйные девяностые, он сначала зажал дверной глазок пальцем, стыдясь самого себя. Выстрела, как и следовало ожидать, не последовало, палец остался цел, значит, то же будет и с головой. Андрей прижался лбом к двери. На лестничной площадке стояли двое, но судя по голосам их было больше. Мужчина средних лет, вполне интеллигентный на вид, в дорогом кашемировом полупальто стоял у самой двери, непрерывно давя на кнопку звонка. Чуть левее курил паренек лет двадцати, блондин, тоже очень стильно одетый. На запястье поблескивали золотые часы.  Остальных Андрей разглядеть не сумел. Нежданные гости хранили молчание, лишь мужчина изредка покашливал и все время поднимал к глазам руку с часами.
           Андрей быстро сообразил, что двоих, а тем более троих ему не осилить. С другой стороны, если он будет продолжать хранить молчание, неизвестные могут вышибить дверь и тогда пострадает не только он, но и квартира. В жизни Андрей не был трусом, и хотя все последние события выбили его из привычной колеи, все, что не было хоть сколько-нибудь связано с мистикой и тому подобным его не пугало. В обычной жизни в минуты опасности он начинал мыслить трезво и холодно, что не раз его выручало.
           Так что первым делом он тихо прошел в комнату, спрятал камеру от греха подальше за шкаф, и набрал номер соседа. Меж тем звонок перестал надрываться, зато послышались густые голоса.
           - Але, Витя? – Андрей облегченно выдохнул, когда сосед взял трубку. – Слушай, ко мне тут компания ломиться, странные какие-то ребята. Я пойду спрошу, че надо, а ты подстрахуй, пожалуйста, мало ли…
           - Без проблем, щас посмотрю, че там у тебя происходит, - отозвался с готовностью Виктор, который, видимо, еще не успел приложиться к бутылке. – И Володю подключу…
           - Спасибо, дорогой, - Андрей грохнул трубкой по рычагу, и уже демонстративно громко направился к двери, над которой опять затрезвонило, прихватив с кухни здоровый нож. 
           - Кто? – сурово спросил он.
           - Милиция! – брякнули в ответ сразу два голоса.
           - Вижу я, какая милиция, - огрызнулся Андрей. – Что надо? Может, квартиркой ошиблись, а, ребятки?
           На лестнице щелкнул замок – сосед Виктор спешил на помощь.
           - Да милиция, говорят вам, - убедительно забасило за дверью. – Насчет аварии. На Обводном вас сбили…
           - Э! шли бы вы, молодцы, отседова, - угрожающе зарычал с противоположной стороны Виктор. – Я вот щас настоящих ментов вызову, вот с ними и поговорите. Удостоверения где ваши? 
           - Слышь, дед, а твое какое собачье дело? – рявкнул в ответ один из товарищей.
           Андрей, понимая, что дело принимает плохой оборот, открыл дверь, еще крепче сжимая рукоятку ножа в мокрой руке.
           - Ну, зачем пожаловали? – он вышел на лестницу, загораживая собой проход в квартиру. Людей было трое. И все они не внушали доверия, несмотря на респектабельный вид. Что-то неуловимое в их отнюдь не бандитских лицах… что-то нездешнее.
           - Дело к вам есть, Андрей Петрович, - вежливо, но настойчиво начал тот, кто был постарше. – Может, впустите?
           - Ну-ну, - скептически отозвался фотограф. – Говорите здесь и уходите. Я гостей не ждал. – и добавил через плечо говорившего: - Вить, ты все-таки позвони ментам. На всякий случай. Мало ли сейчас меня здесь и порешат. А?
           - Я мигом, Андрюша, ты не волнуйся, - заторопился Виктор и поспешил ретироваться. Конечно, никому он звонить не будет, но пусть нежданные гости думают, что согрешить безнаказанно не выйдет.
           - Ну, теперь говорите, что надо.
           - Ну, раз не хотите чаем поить, поговорим и здесь, - примирительно сказал мужчина. У него были удивительно добрые глаза – ясные, пронзительно голубые, даже немного мечтательные. – Некоторое время назад вы стали обладателем некого аппарата…
           Начинается! Андрей выругался про себя, но постарался сохранить самообладание. Уж слишком много становиться охотников до камеры, даже как-то удивительно! Прямо всем дай да продай, никакого покоя нет!...
           - … И на вашем месте, я бы подумал, - продолжал неизвестный. Его приятели тем временем спустились на пролет ниже, демонстрируя тем самым, свои мирные намерения.
           - Простите, о чем? – спохватился Андрей, поняв, что прослушал что-то важное.
           - Дело в том, что аппарат попал к вам случайно, и настоящий его хозяин очень переживает…
           - Послушайте! Нет у меня никакой камеры, - нашелся Андрей. – Я вообще не понимаю, к чему этот разговор. Если вас интересует мой Кэнон – так дойдите до ближайшего фото-магазина, там вам все расскажут и покажут… за сим с вами прощаюсь!
           Андрей развернулся и шагнул к двери, но мужчина удержал его за локоть. Стальные пальцы вдавились в кожу сквозь плотную ткань свитера, и фотограф подумал мельком, что, наверное, останутся синяки…
           - Постойте! Андрей Петрович, врать нехорошо. Вы поймите, что «Хаггадол» достался вам случайно…
           - Вас Михаил подослал, так? – взорвался Андрей, вырываясь. Он готов был вцепиться голубоглазому в глотку. Перед глазами запрыгали багровые круги. Гнев бросил в голову волну крови, отчего в висках застучало.
           - Михаил – не Михаил, не в этом дело, - добродушно продолжал мужчина, небрежно засунув руки в карманы. – Понимаете, в чем штука… вы должны отказаться добровольно… сами сделать выбор. А насильно из-под его власти вам не освободиться. Даже если я сейчас пойду и возьму камеру, которую вы, не сомневаюсь в этом, тщательно спрятали, толку не будет. Вы связаны с ней. Связаны до логического завершения не очень радостной для вас истории. Есть два выхода, Андрей Петрович. Первый – добровольный отказ, второй… ваша смерть. Уж извините. По-другому никак. Пока между вами есть связь, зло будет множиться.
           - Знаете, что я вам скажу? – деревянным голосом выдавил Андрей, ощутив на лице испарину. – Идите вы к черту! Все идите к черту! Чья власть? Какая связь? Если бы я хоть что-нибудь понимал!..
           - Вам трудно, потому что он – уже часть вас, - сочувственно произнес собеседник. Его интонация очень напомнила Михаила. Тот же спокойный, теплый, но вместе с тем твердый тон. – Он не дает вам понять то, что мы пытаемся до вас донести. Единственное, что могу посоветовать – откажитесь от вашей затеи. Вы знаете, о чем я. Подумайте – и позвоните вот по этому номеру до завтрашнего вечера, - он протянул Андрею визитку. – А там – извините. Вы вынуждаете нас работать против же наших правил. Будем вынуждены принять меры. До свидания, надеюсь.
           - От какой затеи? – тупо спросил Андрей, чувствуя, как холодной судорогой скручивает шею. – Что вы знаете о моих идеях?
           - Однако… - незнакомец улыбнулся, как показалось фотографу, чуть восхищенно. – Он здорово вас обработал. Вот гад. Мы и не думали…
           - Что вы не думали? Кто обработал?! – взорвался Андрей, не в силах более плутать в этих недомолвках.
           - Ты сильный. Очень сильный. Упертый, как осел. Браво, Вельзевул хренов. Знал, с кем и как надо работать. Мне жаль…
           Он повернулся и медленно начал спускаться вниз, рассеянно постукивая пальцами по перилам. Перед тем, как  исчезнуть, повернулся, сверкнув своими синими глазами, которые словно светились в полумраке каким-то чудесным светом.
           - Андрей! Наша единственная прерогатива перед жизнью – у нас есть право выбора, - сказал он тихо. – И на самом деле, правильный выбор сделать не так-то сложно. Просто нужно заглянуть чуть глубже.
И ушел. Андрей не слышал, как внизу хлопнула дверь. Словно «гости» ушли куда-то в иную реальность, растворившись в каменных стенах старого подъезда.
           Андрей вошел в свою квартиру, пустую и холодную, как и его душа в эти минуты, и устало рухнул на диван. Самое страшное было то, что теперь он знал, что за дьявольская сила в его руках, знал, но не мог от нее отказаться. Сейчас как никогда остро он почувствовал себя рабом, игрушкой, пешкой, которую никто не спрашивает о ее желаниях. Но ведь ты можешь выбрать! Оооо…
           - Ну, а с другой стороны, - сказал он сам себе, закрывая глаза, - не твое ли желание заставило взять тебя в руки эту штуковину? Да, он хитрый, он слышит, он указывает путь, а потом – раз! И нет тебя. Только функция осталась. Прямо как у Лукьяненко, - тихо рассмеялся Андрей чуть погодя.
           «Да пошли вы все к черту!». Так не хочется мучаться, сомневаться. Зачем, к чему?
           И вдруг внутри всколыхнулось нечто, зашевелилось, потянуло щупальца к сознанию, и фотографа передернуло от какого-то дикого чувства, чувства, словно что-то живое вползает в мозг, давит на глаза, ворочается, гоня по кругу тупую боль. Андрей ощутил, что он не один, и тот, второй, невидимый, но почти осязаемый – внутри него. Сомневаться  у него права нет. Он рывком вскочил на ноги, бросая непонимающие взгляды на стены, потолок, шкаф… шкаф! Как-то странно пригнувшись, чтобы не видно было с улицы, как он проходит мимо окна, Андрей кинулся к шкафу и выковырял из щели между ним и степной сумку. Прижимая ее локтем к боку, он сорвал с телефонную трубку с аппарата и на память набрал номер, который ему дал Дмитрий. Вежливая девушка-оператор выслушала его сбивчивую речь и дружелюбно промурлыкала:
           - Приезжайте с документами к четырнадцати тридцати, с вашим автомобилем все в порядке.
           Андрей позволил себе расслабиться на пять минут, залпом выпил холодный кофе, проглотил пол батона, и выскочил на улицу, чтобы в первом попавшемся магазине сотовой связи купить телефон.

4.

           Забрав машину из ремонта, Андрей первым делом позвонил Олесе, так как знал, что она волнуется. С момента аварии они так и не разговаривали.
           - Да, але, - услышал он ее голос, в котором звенели отчаянные нотки.
           - Лесик, привет, это Андрей. У меня новый номер, - затараторил он, ощутив внезапный и бурный прилив радости. – Помнишь, ты говорила про свою чудесную гадалку, или как там ее… у меня есть время приехать.
           - Андрей, что с тобой стряслось?! Я так за тебя переживала, а ты даже не позвонил!..
           - Ну, неправда, звоню ведь, - нетерпеливо прервал Андрей. – Расскажу все при встрече. Ну, ты как? Настроена? Можем, кстати, просто так, без всяких таинственных дев поболтать…
           - Нет уж, Андрюшенька, что-то с тобой не так, я же чувствую… вот что, я ей сейчас позвоню, а ты подъезжай часам к семи вечера. Удобно тебе?
           - Да чего уж там… до встречи. Если что – звони на этот номер.
           - Хорошо. Пока.

           Олеся была взволнована не на шутку. Не успел Андрей нажать на  кнопку звонка, дверь перед ним распахнулась, словно девушка дежурила у дверного глазка.
           - Заставил ты меня поволноваться, - пролепетала она, всматриваясь в его бледное осунувшееся лицо с багровой ссадиной на скуле.
           - Что там твоя тетенька? – с наигранной веселостью зашептал Андрей ей на ухо, приобняв за талию. – Колдует?
           - Что ты несешь? – она освободилась из его довольно тесных объятий. – Снимай обувь, я чай поставлю.
           Борясь с тошнотворным головокружением, которое накатывало периодически уже вторые сутки, он присел на корточки, непослушными пальцами развязывая шнурки. Справившись наконец с этой задачей, Андрей встал, причем его сильно качнуло в сторону, и он утонул лицом в одежде, уютной развешенной на изящной деревянной вешалке.
           - Эй, ну куда ты пропал? – крикнула из кухни Олеся.
           - Уже иду, - отозвался он, ковыляя по коридору.
Оксана была яркой смазливой женщиной чуть за тридцать, полноватая, но с красивыми формами, и роскошными пшеничного цвета волосами, свободно лежащими на  плечах. Большие  яркие голубые глаза, полные красные губы, растянувшиеся в приветливо-насмешливой улыбке при виде гостя.
           - Здравствуйте, здравствуйте, Андрей, - она привстала с круглой табуретки, на которой до сих пор  сидела и протянула гостю небольшую  ладонь, приятно теплую и сухую.
           - Я налью вам чаю? – встряла Олеся, пододвигая  Андрею стул.
           - Да, да, пожалуйста, - мягко сказала Оксана, все еще улыбаясь и глядя на фотографа. На щеках у нее проступили две задорные ямочки.
           Андрей тяжело опустился на свое место. «Какая-то она несерьезная…»
           - Не возражаете, если я закурю?
           - Андрюша! – укоризненно повысила голос Олеся.
           - Пожалуйста, пожалуйста, - поспешила возразить Оксана. – Я сама в свое время очень любила. Курите. Ха-ха-ха.
           Андрея начинали раздражать ее манеры. К тому же уж очень она была простая. Простая по-русски. Никакой эзотерикой здесь и не пахло.
           - Олеся вкратце рассказала мне о ваших проблемах, - меж тем заговорила она – В Бога-то верите, Андрей?
           - Ну, как сказать… верю, наверное.
           - Крещенный? В церковь ходите?
           - Два раза нет, - Андрей глубоко затянулся, все еще ожидая каких-нибудь откровений.
           - Верите во что-нибудь? – насмешливо продолжала она допрос, искря лукавыми глазами.            
           - Я верю в высшие силы, - раздраженно отрезал фотограф, прищурившись сквозь дым на собеседницу. – В Высший Разум, если хотите. Некто, кто управляет нашим миром. Вот и все.
           «Крещенный, не крещенный… У Бога нет категорий. И мы не знаем Его законов». Все это он подумал, но вслух не сказал. Ему стал неинтересен дальнейший разговор. 
           - Ну, знаете ли, Высшим Разумом с таким же успехом можно назвать и дьявола, - снисходительно рассмеялась она, шумно отхлебывая чай.
           - Да хоть бы и так, - равнодушно обронил Андрей. – По крайней мере, это будет смахивать на правду. 
           Воцарилось молчание – тягостное для Олеси, присевшей на подоконник, долгожданное для Андрея и смешное для Оксаны, которая в этой ситуации была настроена менее всех серьезно. 
           - Страшные вещи вы говорите, молодой человек, - наконец, с некоторой иронией протянула она.
           - Мир страшный,  - цинично парировал фотограф, расплющив окурок в маленькой розовой пепельнице (Олеся купила ее еще в их время, что особенно тогда его тронуло).
           - Ну, да, можно и так сказать, Андрей. Дайте руку.
Он недоверчиво протянул ей руку, которую она крепко схватила и повернула ладонью вверх. – Оооо… - ее синий взгляд из-под черных густых ресниц порядком его смутил. – Будет трудно… Будет выбор.
           - Какой такой выбор?
           - Ну… - она прищурилась. – Ситуация выбора не рассказывает, между чем и чем вы будете выбирать. Она просто есть. Есть в вашей судьбе.
           - Вся наша жизнь – последствия выборов. Один за другим, порождающие новые ситуации, в которых так же приходится выбирать.
           - В общем-то, да, - Оксана не смутилась, по крайней мере, виду не подала. – Я говорю о выборе, который нужно сделать в самое ближайшее время.
           Олеся вышла из кухни, мимолетом одарив его странным взглядом – в нем читалось и осуждение и восхищение одновременно. Андрей поспешно поднялся и последовал за ней.
           - Олеся, - он схватил ее за тонкое запястье, и она болезненно сморщилась. – Я ухожу, надоел этот фарс. Спасибо тебе за попытку помочь. Извиняюсь за пафос, но, по-моему, я уже безнадежен. Твоя подруга не говорит ровным счетом ничего, чего бы я не понимал сам. Никаких глобальных открытий.
           Он выпустил ее руку и начал торопливо и судорожно втискивать ноги в обувь, не замечая, что мнет задники, и давя вниз еще сильнее и злее.
           - Ложку возьми, - окликнула Олеся, не сдержав смешка. Потом подошла поближе и горячо зашептала: - Андрюша, ну невежливо же так, разве ты не понимаешь? Человек ради тебя ехал, ждал… ты что, ожидал, что тебя прямо так и спасут? Ты просто запутался…
           - Не могу я, Лесь, пойми ты, - огрызнулся Андрей. – Она уже все сказала… все, что может сказать.
           - Что с тобой случилось? Тебя побили? Или что? – почти плача спросила она. – Что-то страшное, я же вижу… я тебя знаю, Андрей! Помочь тебе хочу, слышишь?
           - Приезжай, я тебя сниму, - вдруг не своим голосом брякнул фотограф. – Ты мне нужна. Я придумал шедевр… чистая, такая, как ты, с твоим лицом – на фоне злого и темного… это будет феерично. Я представляю.
           - Неужели только так? – отшатнулась от него девушка, потому что ее обдало потусторонней злобой и холодом, вдруг повеявшими от человека, который еще недавно казался ей знакомым и почти родным (хотя она и не признавалась себе в этом).
           - Мне кажется, это будет что-то вечное, - самозабвенно выдохнул Андрей. -  знаешь, как озарение. Пришло и все тут. Хочу снимать Олесю. Пожалуйста. Прошу тебя. Просто фотосессия. И ничего больше…
           «Лучше бы было это больше»-хотелось ей сказать, но она промолчала.
           - Так что? Ты согласна? Просто скажи… подумай, Леся! – умолял он, осознавая, впрочем, что делает что-то постыдное и нечестное. Темная сторона его души затопила чувства, яростно огрызаясь на проблески света, все еще трепыхавшиеся беспомощными искорками в море черноты. 
           - Если бы ты знал, Андрей, на что я ради тебя готова пойти, - как бы самой себе прошептала Олеся, бессильно прислонившись плечом к стене. – Если бы ты знал… только помани.
           Он услышал. И на миг сердце дернулось отчаянно и мучительно. Этих слов Андрей ждал от нее. Хотел слышать и слушать их. Физически ощущать материю слов, что не возьмешь назад. Удовлетворенно забулькала тьма в воспаленном воображении. Словно только что был произнесен приговор, сорван замок, распахнута дверь.
           - Скажи когда, я позвоню, - сказала Олеся, провожая его на лестничную площадку.
           - Я сам тебе позвоню, - улыбнулся он тепло и приветливо. – Спасибо, до встречи. Волшебнице от меня пламенный привет.      

5.

           Осенний Петербург, подернутый серебристым туманом ранних сумерек, бежал за окнами автомобиля, на сей раз оставляя равнодушным к своей холодной и блистательной красоте. Андрей курил, опустив стекло, и хмурился. Ему не хотелось ехать домой, Илье звонить не хватало мужества, да и зачем? Координаты остальных товарищей он не помнил, а они были в старом телефоне, который, как и следовало ожидать, пропал из салона – ну не будут же в автосервисе за так помогать! Кто-нибудь да поживился… э-эх! возникла шальная мысль снять проститутку и сделать все просто и быстро, без всяких там признаний-воспоминаний. Или поехать в какой-нибудь кабак и в принципе, сделать то же самое, только более культурным способом… хотя какая там культура! Тьфу! Одно расстройство.
           В результате своих тягостных раздумий Андрюша повернул к дому, несмотря на то, что он «холодный и пустой», как он с некоторых пор окрестил свое жилище в мыслях. Он решил припарковаться во дворе, так, чтобы машину было видно из окон квартиры. Он аккуратно въехал на лысеющий газон в рытвинах и заглушил мотор. Посидел немного в тишине, выкурил еще одну сигарету. Потом вздохнул – дальше тянуть было некуда. Подхватил в руки сумку, вылез наружу, полной грудью вдыхая свежий воздух. Скользнул взглядом вверх по стене, до третьего этажа… стоп! Разве, уходя, он не выключил свет в комнате и на кухне? Андрей нахмурился. Помнил точно, что даже вернулся, проверил – выключил. Что за наваждение? Неужели забыл? С минуту он стоял в нерешительности, невольно запустив пальцы под крышку кофра – нащупать гладкую спинку камеры. Тут в кухонном окне показался чей-то силуэт, и через секунду свет погас. Андрей мог поклясться, что человек прижимается лбом к стеклу, высматривая что-то во дворе. Или  кого-то.
           - Чур меня, силы небесные, помогите, - вырвалось у фотографа. С улицы из-под арки шли люди. Несколько. Кажется, пятеро. Шли, и свет фонаря не мог поймать черты их лиц – только матовые пятна без глаз и ртов. Один из них махнул рукой, словно приветствовал.
           Андрей рванул дверцу машины на себя и плюхнулся на сиденье, тыча ключом неизвестно куда. Так, так, сосредоточься, не паникуй… черт побери! Наконец ему удалось завестись – хвала Господу, во дворе было два выезда. Он лихо развернулся и вдавил педаль газа. Взвизгнув, «Родстер» дернулся вперед, потом выровнялся и вылетел на проезжую часть, оставляя неизвестных позади. Кто-то засигналил, громко и пронзительно, но Андрей даже не обернулся. Уж лучше убиться на дороге при свете фонарей и фар, чем в темном дворике в минуте ходьбы до собственной квартиры.
           - Поздравляю вас, Андрей Полянский, - нервно расхохотался он, стоя на перекрестке (ну, и куда теперь?!) – Теперь вы – БОМЖ. Никто ведь не поверит, мать их…
           Да, перспективка была не из веселых. Похоже, охота началась. Вернее, если подумать, продолжается и с большим успехом! Пришли люди (если они вообще люди) и уже без всяких экивоков  все разложили по полочкам – мол, не откажешься от аппарата – смертный приговор себе подпишешь. Скорее, все, что происходило до этого – были предупреждения. А вот сейчас некто или нечто перешло к действиям. И весьма решительным.
           Андрею вдруг стало нехорошо от мысли, что кто-то знает каждый его шаг и за любым углом его подстерегает опасность. Только б успеть – лихорадочно колотилось в мозгу, успеть провести фотосессию с  Олесей, сделать задуманное, а потом – ну их всех к черту, выкинуть камеру в Неву и забыть о ней навсегда…
           - Андрей, Андрей, что ты такое несешь?! Выкинуть?! В Неву?! Боже ты мой, ну не своди меня с ума…
           Впереди была целая ночь на размышления, но такая перспектива не радовала. Андрей старательно моргал, ощущая под веками колючие пылинки подкрадывающегося сна. Он не знал, куда податься, так как они, скорее всего, знали все его контакты и расставили везде ловушки. Ловушки… повсюду. За каждым углом. За каждым поворотом. Вот уж никогда не думал, что будет озираться, как затравленный зверь, а вот нет, приходится!
           Андрей наконец не выдержал и припарковался у какого-то бистро на Гражданке. Есть хотелось страшно, и тяжелая усталость давила на плечи, закрывала липкими пальцами опухшие веки.
           Было около полуночи или чуть больше. Единственными посетителями забегаловки были трое восточных типов, покосившихся на вновь пришедшего весьма недобро. Андрей злобно зыркнул в ответ, постаравшись сделать самое неприятное выражение лица. Наверное, это хорошо у него получилось, так как подозрительные соседи уткнулись в свои тарелки и что-то затрещали по-своему, однако приглушенными голосами. Фотограф поместил сумку на коленях и непослушными пальцами пролистал меню. Отключаясь время от времени, он не услышал, как за его столик кто-то сел.
           - Добрый вечерок, - прошелестело над ухом. Андрей сильно вздрогнул, и чуть не опрокинул чашку с кофе, который успел заказать.
           Напротив сидел Дмитрий. Ну да, чего ж тут удивительного? Надо было с самого начала предположить, что сегодняшнее развеселое времяпрепровождение закончится именно так. Логично. Андрей, однако, с удивлением (хотя удивляться, казалось, дальше уже некуда) отметил, что глаза странного человечка налились жгучей чернотой, дико и страшно смотревшей из-под белых ресниц.
           - Здравствуйте, - несколько нервно ответил фотограф, внутренне сжимаясь под сверлящим взглядом этих жутких глаз. (что у него, линзы что ли?)
           - Не ждут, видать, дома?
           - Напротив, заждались. Вы, наверняка, в курсе. Есть у меня такая уверенность.
           За соседним столом вдруг загалдели. Дмитрий движением готовящейся к прыжку змеи повернулся в сторону нацменов. Ор прекратился, как обрубили. Андрей злорадно захихикал про себя.
           - Куда потом пойдете?
           - Не знаю. Вы, стало быть, тоже решили свои условия предлагать? Послушайте, вы что, все сговорились? У меня датчик под капотом? Откуда вы знаете, где меня найти и когда? Знаете, это начинает надоедать. Не хотите по хорошему, будем по плохому… девушка, а водка есть у вас? Отлично, будьте добры графинчик… и стопки… две!
           - Спиваетесь, Андрей Петрович?
           - Сопьешься тут с вами!
           - Откуда такая агрессия? – бархатно зажурчал Дима, всей грудью наваливаясь на столешницу и подаваясь вперед. – Я ведь не со злом пришел.
           - Да вы все не со злом! Только на дороге караулят, с крыш стреляют, дома засаду устраивают, двери взламывают…
           - Ах, значит, вот как мы начали, - задумчиво и с некоторым изумлением протянул Дмитрий. – Однако, я такого поворота событий не ожидал. Это они лихо придумали!..
           Андрей молчал. Ему больше не хотелось говорить, чтобы не слышать в ответ очередную порцию несусветного бреда. Ему просто и тупо хотелось спать. Где-нибудь в тепле и уюте, в безопасности и любви.
           - Послушайте, вы вообще кто такой? – не выдержал он, после пяти минут звонкого молчания. – Вроде, не в первый раз вас вижу, а до сих пор понятия не имею, кто вы и откуда. И что вам надо в конце-то концов!?
           - Я ваш помощник, - улыбнулся собеседник лукаво. Андрею вдруг показалось, что он давно спит, и все это – просто нелепый  и страшный сон. Видение же продолжало, и голос его тонул в вязком тумане, окутавшем голову, - я в некотором роде наставник. Бывают такие люди в жизни любого человека. Просто вы заметили меня, а обычно не замечают. Вот и вся разница. Так что не волнуйтесь…
           - Н-да, хороший у меня ангел-хранитель, - не сдержал Андрей циничной ухмылки. – Вот уж не думал, что увижу его воочию, во всем, так сказать, блеске…
           - Вот вы сейчас зря иронизируете, Андрюшенька. Кто знает, может быть, если б не я… эх, да что там говорить! – с каким-то актерским пафосом воскликнул Дима. Интересно, как его зовут на самом деле? Уж больно имя не подходящее…
           - Если бы да кабы… знают только высшие силы. И не нам с вами тут сидеть  и разглагольствовать, что было бы или чего не было…
           - Ох, да вы в Бога веруете никак? – ехидно осклабился рыжий и вдруг затрясся в припадке мелкого дробного смеха, сдавленно вырывавшегося из полуоткрытого красного рта. – Ой, да если б вы понимали, только понимали! Вам бы чуточку разума, понимания!
           - А вы, стало быть, понимаете, - протянул Андрей.         
           - Да, и гораздо больше, чем вам хотелось бы. Я, прежде всего, вас, Андрей Петрович, понимаю. Всю суть вашу вижу. Всю душу, желания, мысли. Нужен был именно такой, как вы. Фанатик. Маньяк в своем роде.
           - Это вы о чем?
           - Выпейте лучше. Ваше здоровье.
           Андрей опрокинул стопку, и алкоголь горячим комком проскочил в пересохшее горло. По телу разлился непонятный жар, и приятный, и пугающий одновременно. Голос Дмитрия зазвучал откуда-то издалека, как сквозь вату. Еще одна стопка, снова в желудке пульсирует алкогольное пламя. Фотограф стремительно пьянел.
           То, что происходило потом, Андрей помнил лишь урывками. Певучая речь собеседника стала лишь звуком – без смысла. Андрей тяжело уронил голову на руки, навалившись на стол. Бум, бум, бум – глухо бухало в висках. А тот, другой, что сидел внутри, вдруг выпрямился, расправил плечи, набирая силу. Не надо было понимать то, что говорит Дмитрий.. В сознании крепла мощная воля, воля того, второго Андрея, двойника и гения, и вот фотограф уже четко знал, что следует делать дальше.
           Они вышли на улицу. Ночная прохлада немного остудила воспаленный мозг, и на какой-то ничтожный миг Андрей мучительно дернулся, пытаясь вырваться из кандалов, плотно врезавшихся в его волю. Спутник его, словно почувствовав этот судорожный порыв, успокаивающе положил руку ему на плечо – по телу пробежала волна тепла, как электрический ток ударившая в мозг. Андрей сдался. Дальше бороться не было смысла.
           - Подвезти? – лицо Дмитрия выплыло из пятнистой ночи перед глазами.
           - К…куда? – растерянно спросил Андрей, сжимая зубы, начинавшие стучать о нервного напряжения и внезапно накатившего холода.
           - К Олесе. Она ждет. Ты хотел сделать ее портрет.
           - Поздно. Она спит. Я не могу ее будить… спит, - фотограф слышал себя как будто со стороны, словно это уже не он говорил, а то, что когда-то было его личностью, а теперь лишь жалкая оболочка, внутри которой клубящийся мрак.
           - Лучше поторопись, - посоветовал Дмитрий, указывая взглядом куда-то в темноту опустевшей улицы. – Ну?
           Андрей оглянулся. Квартал словно вымер. Мерно мигали желтым светофоры. Поблескивал влажный черный асфальт. Было тихо-тихо. В воздухе висело звенящее напряжение. Казалось, еще минута – и что-то произойдет. Еще минута… Андрей вдруг вспомнил все последние события, которые пронеслись перед его внутренним взором с невероятной быстротой. Михаил, Илья, неизвестные гости, Олеся, Оксана  – лица, лица, лица, бесконечная вереница красок и эмоций. Надо было выбирать. Единственное, в чем человек абсолютно свободен – в своем выборе. Право выбора – лишь твое. Лишь от тебя зависит, как дальше пойдет твоя жизнь. Отказаться… добровольно.  Отказаться. Андрей вдруг с необычайной ясностью осознал, что стоит сейчас отказаться, отдать Дмитрию камеру, сесть в машину и поехать домой - никто не погонится следом.   Все будет кончено. И свобода. И жизнь дальше. И Олеся. И творчество. И любовь.
           Тишина ждала. Ждал Дмитрий. Ждали те, кто готов был сейчас появиться из-за угла и любой ценой его остановить.
           Андрей был абсолютно трезв. Горло пересохло, воздуха, казалось, не хватает, чтобы наполнить онемевшие легкие. Ох, как было больно.
           - Подвезти? – снова спросил Дима тихо.
           - Да, пожалуй, - фотограф повернулся к нему, краем глаза заметив, как поплыло, перекосилось, задергалось вокруг пространство. Он понял, что больше не хочет сопротивляться. Ему нравилось то, что происходит. Ему хотелось завершить начатое. И стало вдруг безразлично, чья воля им управляе. Да и управляет ли? Потому что он сам сделал выбор. Он сам так решил. И ему было интересно. Выброс адреналина расширил сознание, и Андрей почувствовал в себе кипучие силы. Сотворить. Не во зло. Для красоты. Так нужно. Теперь оставалось только успеть. Остальное было уже не важно.



6.

           …Рыжий цепко схватил его за руку и потащил на другую сторону улицы, где был припаркован его матово блестевший черный «Хаммер». 
           - А вот теперь надо спешить, - безразличным голосом говорил Дмитрий, вставляя ключ в замок зажигания.  Тихо заработал мотор. Андрей не без удовольствия поерзал в кожаном кресле (в прошлый раз ему было не до эстетических ощущений), заинтересованно поглядывая на своего странного спутника. Взглянул на ручные часы. Стрелка чуть-чуть перевалила за три. Отлично. Олеся, несомненно, ждет гостей…
           Механический монстр, в чреве которого они сидели, плавно рванул с места. Андрей скосил глаза на зеркало заднего вида. За ними ехали. Джип и легковой автомобиль. Впереди, на перекрестке, поблескивал фарами второй джип.
           - Ремень пристегни, - коротко бросил Дмитрий, вжимаясь спиной в сиденье.
           Андрей послушался. Они вылетели на перекресток, неуклюже огибая поджидающую машину (фотограф почему-то был уверен, что ждут именно их) и вырулили на Гражданский проспект, почти пустой в этот поздний час. 
           Преследователи не отрывались, а даже наоборот, постепенно подстраивались по бокам. Дима крутанул руль, сбивая легковушку на обочину – послышался дикий скрежет и визг тормозов. Андрей был удивительно спокоен. Темное равнодушие ко всему, кроме главной цели, захватило его душу.
           - Голову, голову пригни! – взвизгнул рядом странный человечек. Тут же боковое стекло с его стороны со звоном вылетело, и Дмитрий нервно дернулся, заваливаясь на руль. В горле у него заклокотало. На торпеду брызнула темная кровь.
           Андрей увидел совсем близко его лицо – белое-белое, с ввалившимися щеками и двумя провалами черных глаз, в глубине которых трепетали красные искры. Дмитрий был еще жив, и облик его стремительно менялся, заставив Андрея отпрянуть в ледяном ужасе.
           - Доедем до метро, вылезай и беги, - рыкнуло то, что секунды назад было человеком. Сквозь тонкую синеватую кожу, обтянувшую череп, просвечивали уродливые, словно изломанные кости лица, напоминавшего теперь звериную морду. Андрея замутило. Теперь на месте водителя было словно двое. Один согнулся,  упав головой на торпеду, залитую красной блестящей жидкостью, другой темный и упругий, обвил руль сильными руками, заполнив салон машины своим телом, напоминающим клубы черного удушливого дыма. Андрей  непослушными пальцами отстегнул ремень безопасности, заворожено следя за Дмитрием, тем Дмитрием, который умирал сейчас на его глазах… Поворот, снова поворот, все сильнее, все громче гул в ушах – сейчас лопнут барабанные перепонки…
           «Хаммер» остановился так резко, что их обоих бросило вперед. Фотограф услышал, как что-то чавкнуло в груди одного из тех, кто был за рулем. Обернулся, борясь с тошнотворным чувством омерзения и страха, смешанного с непонятной жалостью.
           Дмитрий, придавленный своим призрачным двойником, хватая окровавленным ртом воздух, вперил взгляд прямо в глаза Андрея, и тихо захихикал.
           - Беги, дурак… беги. Теперь в любом случае – смерть. Ты выбрал. Назад пути нет. Просто беги. Еще не кончилась ночь… - он зашелся в жутком кашле, сотрясшем все его тщедушное тело. – Не кончилась, слышишь?! Беги! 
           Андрей вывалился наружу, даже не прикрыв за собой дверь. Он не огладывался, просто петлял по дворам, задворкам, переулкам. Зная город как свои пять пальцев, он без труда определял дорогу. Олеся, Олеся, Олеся…
           Страх прошел. Потому что больше не было неопределенности. Он смирился с тем, что жизнь потеряла привычные очертания, и сейчас он спешит навстречу совершенно, в принципе, абстрактной, условной, придуманной цели, за достижением которой, вполне возможно, стоит смерть. А стоит ли оно того, чтобы умирать? Зачем создавать шедевр, если ты даже его не увидишь?...
           Андрей вдруг остановился. Последняя мысль поразила его своей простотой. Успею ли? Что за нелепый страх?! И как  они меня собираются убивать? На крыше ждет снайпер? В подъезде – киллер? Андрей, Андрей Полянский, черт возьми, приди в себя!
           Но слишком реально было то, что произошло с ним в последние часы. Значит, снайпер. Или киллер в подъезде. Или еще что-нибудь…

           - Андрей? Что ты здесь делаешь?!
           Рядом стояла Олеся, с пустым мусорным ведром в руках. Оказывается, он уже минут как десять стоял под ее окнами. Так. Время шесть тридцать. Вокруг – сизые предрассветные сумерки.
           - Ты чего не спишь? – оторопело спросил он.
           - Не знаю. Не спалось, - она потерла припухшие веки. – Мне приснилось, что я умерла. А потом – ты. Я проснулась и больше заснуть не могла.
           - Я… мне…- Андрей запнулся, подбирая слова. – Помнишь, я хотел тебя сфотографировать?
           - И ты пришел в шесть утра ради этого? Придумай что-нибудь пооригинальнее… ох, господи, Андрюша, как же я устала! – она вдруг опустилась на поребрик и заплакала. Тихо  и горько, уткнувшись лицом в колени. – Скажи, за что ты меня мучаешь?! Ну что я тебе сделала? Мне ведь больно, Андрей, понимаешь?! Ну, скажи, зачем ты так со мной?  Ты ведь ничего не понимаешь… ты только мучаешь людей, мучаешь, ради себя, ради своих целей… вот мне снилось сегодня, что я умираю… знаешь, как умираю? Ты вообще что-нибудь обо мне знаешь?! Не молчи, Андрей, или уходи, только навсегда, чтобы я никогда, никогда больше тебя не видела… слышишь? Слышишь ты меня или нет?!!
           - Пожалуйста, не плачь, - он присел рядом с ней на корточки, настороженно прислушиваясь. Светлело. В поредевшей кроне тополя над ними свиристела какая-то птичка. Он знал, что они рядом. И ждут. Надо было торопиться.
           - Не плачь, - повторил он, погладив ее волосы. – Пойдем наверх. Поговорим там. Ты так кричишь, а люди спят еще…
           - Да плевать я на них хотела! – Олеся подняла к нему заплаканное лицо. – Если тебе нечего сказать – уходи. Я же попросила!
           - Конечно, мне есть, что сказать. Только давай поднимемся. Все измениться, обещаю. Все будет хорошо. Правда.
           Еще ему хотелось добавить: когда меня не будет в твоей жизни… но он не сказал этого.
           Олеся молча встала и, не оглядываясь, пошла вперед. Андрей двинулся следом за ней. Что-то перевернулось в его душе. И вторая, чистая часть его сущности, молила: помешайте, остановите. Пожалуйста, остановите меня! Но его не остановили. Медленно поднялся он по лестнице. Каменея, ждал, пока Олеся откроет дверь.
           Сам он не мог уже противиться. А те, кто убил Дмитрия, вдруг исчезли. Затаились. Отступать было поздно.
           - Ты что такой бледный? – спросила ласково Олеся, позабыв недавние слезы. – Я сделаю тебе кофе. Пойдем. Разувайся… да оставь ты в покое свою сумку! Никуда она не денется…
           - Лесь, я тут хотел…
           - Я помню. Но ты же видишь, как я выгляжу! Сейчас позавтракаем, я приведу себя в порядок… и сфотографируешь ты меня… чтоб отстал наконец и больше не поднимал этой темы! 
           - Ясно. Конечно. Пойдем.
           Она повернулась, чтобы пройти в комнату, но тут Андрей схватил ее за руку.
           - Что?
           - Олесь… я люблю тебя. Хочу, чтоб ты это знала.
           Он смотрел в ее глаза, расширенные, испуганно-радостные, с мокрыми ресницами и понимал, что это последние мгновения, когда он является прежним Андреем Полянским, тем, кто когда-то познакомился с этой милой девушкой, тем, кто не оценил и не понял ее любви… Вскоре и это понимание прошло. Он выпустил ее пальцы  и спокойно направился на кухню. Чтобы выпить кофе, привести мысли в порядок и настроится на творческий лад. Впереди предстоял нелегкий день.
7.

           - Здесь снимать не будем, сама понимаешь, - говорил спустя полтора часа Андрей. – Надо ехать в студию. Там и антураж подходящий, и костюмы все.
           - Как скажешь, - Олеся лениво причесывалась, разглядывая свое отражение в зеркале. Похоже, она сломалась. От этого ощущения Андрею стало тяжело.
           - Ну тогда собирайся. Придется, правда, на метро, я машину далеко оставил, - продолжал он, чувствуя, как воспоминания о прошедшей ночи леденят душу.
           - Я готова.
           - Раз готова – пойдем. Ты уже двадцать минут расчесываешься.
           - Ну мне ведь надо отлично выглядеть… как-никак съемка века намечается!
           - Не иронизируй. Я, правда, давно об этом мечтаю!
           - Вовсе я не иронизирую, - она оглянулась на него через плечо с непонятной улыбкой на губах.
           - Чему улыбаешься? – Андрей начинал нервничать.
           - Тому, что ты мне сказал. Я так рада.
           - А что я сказал?
           - Уже  не помнишь? – она неторопливо застегивала жакет, глядя на него исподлобья.
           - Не помню. Умоляю, пойдем скорее!
           - Пойдем.

           С неба в глаза брызнуло солнце. Надо же, не единого облачка! Олеся поймала пальцы Андрея, и прижалась головой к его плечу. Он ответил на ее пожатие, потом высвободил руку и крепко обнял девушку за талию. Они давно не ходили вместе вот так, просто, обнявшись, смотря в бездонное небо и думая, что этот день никогда не кончится. И в то же время, чем ближе они подходили к студии, творческий пожар в груди Андрея разгорался все сильнее, убивая в своем пламени те искры любви, которые готовы были вспыхнуть при взгляде на Олесю.
           - Видишь те два громадных окна на последнем этаже?
           - Да. Это и есть твоя студия? Шикарно!
           - Ага. Правда, здорово? А ты еще внутри не была! – в его глазах она увидела нехороший лихорадочный блеск, но прочитала его так, как хотелось в данный момент ей: она думала, он снова ее любит. Вернее, и не переставал любить. Только сейчас понял, что не может без нее, и хочет делиться с ней всем тем, что его интересует, привлекает… Короче, она думала то, что будет думать практически любая женщина в ее положении, только Андрей был уже не с ней. В нем забурлило, закипая, знакомое возбуждение перед съемкой, только на сей раз оно было во  стократ сильнее, и до того болезненно, что судорогой сводило челюсть и сосало под ложечкой.
           Когда он достал из сумки «Хаггадол» у него заметно тряслись руки. Прошло все, и страх, и муки совести, когда он увидел там, на подиуме, хрупкую девушку, окутанную белым кружевом, в котором запутался яркий солнечный свет, бьющий из окон. Андрей глубоко и судорожно вздохнул. Ничего не происходило. Вот он, миг откровения. Ни пули в затылок, ни куска штукатурки с потолка. Бред.
           - Чего ты ждешь? Мне долго так стоять? – ее голос ворвался в его сознание из немыслимо далекого настоящего. Андрей вздрогнул, под рукой приглушенно щелкнуло.
           - Первый есть. Поменяй позу.
           Казалось, в комнате вдруг потемнело, за спиной Олеси сгустились бурые тени. Андрей поморгал, пытаясь сглотнуть – в горле мгновенно пересохло.
           - Что-то не так? Что с тобой? Очень я смешная? Да?
           - Все отлично. Стой, как стояла, только голову повыше…
           По щекам мазнул горячий ветер, пронесся мимо, всколыхнув волосы Олеси. Сумрак обхватывал ее тело, обвитое белой паутиной. Откуда-то из самых недр души Андрея начинал подниматься первобытный ужас, смешанный с диким желанием. Но сейчас было нельзя. Кто-то более властный и сильный, чем он, запретил ему приближаться к женщине, которую хотелось больше всего на свете. Ему было дозволено лишь созерцать ее и Того, кто избрал ее своею Невестой, лишь запечатлеть мучительный танец чужой любви. На его глазах Темнота насиловала Свет, и зрелище это завораживало, возбуждало с каждой долей секунды все сильнее, грызло сознание, начинавшее расползаться стеклянным крошевом.    Он уже не мог остановиться. Лихорадка творчества охватила все его существо, затмила мысли, оголив чувства до предела. Вокруг шептались. По углам стекался сизый туман, туман из его кошмаров, оттуда, из зазеркалья. Щелк, щелк, щелк… Один, два, три…
           - Послушай, я устала!
           - Погоди! Пожалуйста, потерпи еще пару минут… повернись спиной и смотри через плечо.
           Да, рядом с ней стоял еще кто-то, сгусток тьмы, обхвативший ее за плечи. Андрея передернуло – черный, мутный, горячий экстаз начинал сводить с ума. Пространство за спиной девушки давно потеряло очертания, убежало, став красновато-сиреневой далью, которую взрезали острые глыбы покрытых слизью камней. Низко висело багровое небо, пористое, как губка, напитанная кровью. Андрей провалился в мир, который видел на фото. Вот он. Вокруг. Рядом. Здесь, с нами, надо только увидеть. Тьма – вокруг, вечная и живая, и то, что мы не видим притаившихся за нашей спиной монстров – лишь наша слепота. Захотят – коснутся нас когтистой лапой, выдернут душу, вгрызутся в тело. Ветер, все более стервенясь,  трепал волосы, срывал одежду, глаза Олеси наполнились бездонной синевой, слезясь на этом жестоком ветру.
           - Андрей, может, хватит? – с мукой в голосе вскрикнула она, а тот, кто стоял с ней рядом, вдруг наклонился, прижался, что-то зашептал на ухо. Она дернулась, вырываясь из тесных объятий, споткнулась, упала на колени… сизые тени шарахнулись прочь, а у Андрея перехватило дыхание – вот он, тот кадр, ради которого стоило испытать все муки ада.
           - Все. Можешь радоваться, - он рухнул на стул, закрывая глаза. Открыл осторожно, спустя несколько секунд… отовсюду хлынул свет, столь яркий, что стало больно смотреть. Олеся, съежившись, так и не снимая белого платья, в котором  была так похожа на невесту – Невесту Тьмы!.. вот оно, название! – сидела в кресле. На бледных щеках пятнами выступил неестественно яркий румянец. Взгляд – сосредоточенный и уставший – сверлил пространство.
           - Олесь? Ты  в порядке? – голос  Андрея дрогнул. Он голов был разрыдаться. Ничего не случилось! НИЧЕГО! Никто его не останавливал, он жив, жива Олеся. Словно все, что случилось ночью, было чудовищным розыгрышем, нелепой галлюцинацией…
           - Хочешь, я не буду больше снимать? – он подошел к ней и взял ее за руку, заметив, какие холодные у нее пальцы. – Нет, правда, хочешь?
           - Ты даже не видел, что получилось, - она подняла на него глаза, полные мучительной, истосковавшейся любви.
           - А мне и видеть не надо, я знаю, что лучше уже не снять, - Андрей наклонился к ней, коснулся губами обнаженного плеча, потом шеи, мочки уха…- Хочу тебя… очень… - прошептал он, внезапно охрипнув. Теперь, в этой реальности, где никто не останавливал его своим могучим и гневным запретом, он дал волю своим чувствам. Она подалась к нему навстречу с какой-то жадной, животной страстью, которой в ней никогда не было, с остервенением и злостью. Спустя минуту он ее уже не узнавал, не знал ее такой, агрессивной и жестокой, чужой, изменившейся, ненасытной. Она почти кусалась, а не целовала, и это заводило его еще больше, но и пугало, хотя в горячем тумане страсти он и не отдавал себе в этом отчета. Ее ногти рвали кожу на его спине, в ее расширенных глазах пульсировала фиолетовая боль, боль из самых глубин, из самого сердца, когда-то им растоптанного. Казалось, сейчас она мстила ему за все, за все слезы, за ложь, за невнимание к ее душе, за дни, полные одиночества. Андрей  не знал, сколько прошло времени, час или сутки, но когда дыхание чуть успокоилось, а пот на спине остыл, он увидел, что вокруг сгустились сумерки.
           Олеся молча одевалась.
           - Ты уходишь?
           - Ну не здесь же оставаться.
           - Подожди, пойдем вместе, - он стал торопливо натягивать джинсы. – Мне еще к Илье надо заскочить, отдать ему снимки для печати.
           - Я поеду домой, - ее голос звучал отстраненно и устало.
           - Девочка моя, я так люблю тебя, - шепнул Андрей, обнимая ее. – Не уходи, подожди меня. Мы заедем к Илье, а потом – ко мне домой. Я хочу, чтобы ты сегодня осталась у меня. И завтра. И всегда.
           - Почему теперь? – она рассмеялась незнакомым смехом, почему-то вдруг испугавшим его в этой холодной пустой комнате, в углах которой, - он знал – притаились говорящие тени, белесые призраки.
           - Я понял, что ты мне очень дорога. Зачем мне кто-то еще, если есть ты?
           - Понял… вот так, вдруг. Только потому, что я наконец у тебя снялась… фотограф. Я еду домой. К себе.
           Она шагнула к двери, Андрей догнал ее, схватил за руку так сильно, что она вскрикнула от боли. Он так ее и не выпустил – они вышли вместе. Вместе спустились по лестнице. Вместе оказались на улице.
           - Отпусти, пожалуйста, - Олеся повернула к нему лицо. – Я хочу домой.
           - Почему не ко мне? Я тебя чем-то обидел? Лесенька, прости, прости меня за все, - он выпустил ее руку и просто смотрел ей в глаза, глаза, в которых поселился страх, сухие, распахнутые куда-то в иной мир. – Ты чего-то боишься?
           - Да. Боюсь. Никогда не боялась, а сейчас – боюсь. И холодно. 
           - Так если боишься, зачем ты уходишь? Чтобы быть одной, дома, в  пустой квартире?!
           - Мне… мне  с тобой страшно, Андрюша, - беспомощно выдавила она, стискивая побелевшие пальцы. – Мне все кажется, что ты не один. Что кто-то я тобой рядом, вокруг, за твоей спиной… и сверлят, сверлят взглядом… отовсюду. И там… - голос ее сорвался, потрескался, стал сухим, как осенний лист. – Там… ну, когда мы занимались любовью… они смотрели… смотрели… - Олеся вдруг повернулась и побежала прочь, стискивая голову руками.
           Андрей остолбенело смотрел ее вслед, потом дернулся, чтобы догнать, вновь остановился, крикнул:
           - Я позвоню тебе, слышишь? Позвоню!!!
           Она не оглянулась, не ответила, только неопределенно махнула рукой, и скрылась в подлетевшей маршрутке. Андрей стоял посреди тротуара,  прохожие огибали его, как нелепую статую, а он пытался снова и снова убедить себя в том, что ничего страшного не случилось. Олеся сорвалась, так как давно его не видела, он обидел ее, появился ниоткуда, заставил сниматься, вместо того, чтобы расспросить ее, что с ней и как она; она просто сорвалась, просто нервы, просто усталость… так бывает, со всеми.
         

8.


           - Вот кого сегодня не ждали, так это Андрюшу Полянского! – закричал Илья, заметив на пороге ссутулившуюся фигуру Андрея. – Каким ветром, разбойник? Где пропадал? – бородач поспешил к нему навстречу, протягивая руку. – Как твоя мистика-фантастика? Черти не преследуют? А то смотри у меня…
           Похоже, Илья недолго приходил в себя после недавних событий. С него все – как с гуся вода, никогда подолгу не парится. Всегда найдет объяснение, доступное скудному человеческому разуму и будет жить дальше – счастливый и довольный. Андрей всегда ему немножко завидовал. По-хорошему, конечно.
           - Привет, дорогой, - фотограф улыбнулся, пожимая его руку. - Я тут наснял кой-чего…  напечатаешь к завтрашнему дню?
           - К вечеру только, сам понимаешь…
           - А побыстрее? Знаю, ведь можешь… ну, как старому товарищу, подсоби, а?
           - С тебя коньяк. Пятизвездочный. Тогда подумаю.
           - Алкоголизм, Илюша, не лечится…
           - Не учи ученого, сами с усами. А что там ты такого наснял, если не секрет, что прямо ждать невмоготу?
           - Н-ну… - Андрей помялся. Он не знал, как отреагирует приятель на его сообщение. К тому же он был подавлен. Олеся не шла из головы.
           - Ну??
           - Олеся согласилась на фотосессию. Сам понимаешь, интересно.
           - А вот ради этого, я готов работать сегодня ночью! – у Ильи даже глаза загорелись. – Это ж как ты ее умудрился заставить?
           - Честно, не знаю. Видимо, достал ее до самых печенок… вот и согласилась.
           - Кстати, как у вас с ней? Встречаетесь?
           - Не знаю. Сегодня мне показалось… ай, не важно. Скажи, когда напечатаешь?
           - Да не убежит никуда твоя пленка… может, махнем куда-нибудь? Ну, там, клуб какой… я сегодня молодость вспоминаю.
           - То же мне, старец, убеленный сединами. Работать, работать! – Андрей в присутствии Ильи стал потихоньку расслабляться.
           - Вот упрямый черт. Ну и хрен с тобой. Все равно раньше завтрашнего утра ничего не получишь.
           - Может, позволишь поприсутствовать? Давненько я на твоей кухне не был…
           - Ну да, зачем вам, буржуям? Все в салоне за вас, для вас и за ваши кровные… Впрочем, я не против. В конце концов, одно святое дело делаем. Да, братуха?   
           - Ну, типа того, - Андрей от души рассмеялся. – Кадров немного, но предчувствую нечто грандиозное.
           - Э, э, не беги впереди паровоза! У тебя, по ходу, мания… ну, как ее… величия, вот. Чтой-то вы, батенька, совсем зазнались! 
           - Брось. Я объективен. Как  всегда.
           - Ах, простите… ладно, хватит болтать. Я сейчас заказ доделаю, закроемся, а потом мы вместе каак вдарим! – Илюша лукаво подмигнул и скрылся в помещении для персонала. Андрей огляделся по сторонам, почти с удивлением замечая, что воспринимает окружающее как-то по-новому. Словно не был в этой реальности тьму-тьмущую времени. Бежевые стены, чьи-то фотографии на них – глупые прямоугольники разных цветов. Сумерки за двойным стеклом витрины показались ему нездешними. Звуки, люди, предметы… что-то не так. Что-то изменилось… или кто-то.
           Илья, как и предполагалось, быстро завершил свои дела, выпроводил последних посетителей, а за ними и Никиту, попробовавшего было захныкать, но безрезультатно. Посмотрел на приятеля долгим взглядом своих воловьих глаз, закурил.
           - Ты в порядке, Полянский?
           - Да вроде. А что?
           - Подозрительно как-то выглядишь. Ага! У тебя с ней был умопомрачительный секс?! Вот они, ваши фотосессии…
           - А ты откуда знаешь? – встрепенулся Андрей. Почему-то тон Ильи его покоробил. Вновь всплыло в памяти лицо Олеси.
           - Ну, ты бледный какой-то, изможденный… и вместе с тем глаза горят. Не знаю. Почему-то так показалось. Так я угадал? Ну и скотина вы, Андрей Петрович, право!
           - Послушай, сейчас не до шуток. Давай займемся делом.
           - Ты «занимался делом» последние часов пять. Теперь и отдохнуть можно.
           - Илья! – Андрей начинал закипать.
           - Расслабься, милый, - усмехнулся вдруг грустно Илья, резко сменив тон. – Зря ты так с ней. Она же тебя любит. А ты…
           - А что я-то?!! – взорвался наконец Андрей. – Что я? – добавил он уже тише, увидев на лице собеседника  спокойное недоумение.
           - Хоть психуй, хоть не психуй, все равно получишь… хрен. Андрюша, ты же знаешь, о чем я. Не мое дело, конечно. Только не надо так с людьми. Аукнется, поверь.
           - Если уже не аукнулось, - покачал головой фотограф.
           - Ладно, пошли. Я бы еще поспать хотел  успеть. 
           Олеся никак не могла согреться. Она налила себе чаю и все сжимала кружку непослушными руками, а холодно было так, что постукивали зубы. Она никак не могла сосредоточиться. Мысли путались, расплывались. Вдруг с ужасом поняла, что не помнит ни одного счастливого момента в их с Андреем утомительном романе. Но ведь они были! Были, Олеся точно знала. Знала. Но не помнила.
           Она расплакалась. До того было страшно это почти физическое ощущение, будто все уголки ее памяти затягивает липкая серая паутина. Было больно сглатывать. Горячий напиток тугим комком проскакивал в горло и обжигал внутренности, словно уже схваченные инеем. Девушка чувствовала, что ее тело перестало быть ее телом, распавшись на атомы и слившись с окружающим пространством, в котором сгустились враждебные тени из ее детских кошмаров.
           Олеся резко отставила чашку и встала. Надо было умыться. Щеки саднило от слез. Шаг, другой, третий… как в воде. Трудно дышать и двигаться. Она склонилась над умывальником, набирая в пригоршни холодную воду – плескала ее на ставшее чужой маской лицо, пытаясь прийти в себя.
           Медленно подняла голову, чтобы в следующий миг увидеть себя в настенном зеркале. Глаза распахнулись, растерянно моргнули отяжелевшие ресницы… оттуда смотрела не она. Вернее, она, но сквозь знакомые черты ее лица проступали белые кости черепа, а за ними… клубилось нечто, готовое бросится, напасть, задавить… все это Олеся увидела за сотые доли секунды. От ужаса желудок сжался в комок, подскочив к горлу. Она хотела закричать, но лишь тихонько, сдавленно застонала, нашаривая на полке фен, схватила, стиснула одеревеневшими пальцами и что было силы ударила по гладкой поверхности.   Зеркало треснуло, ее отражение исказилось, а из трещин стала сочится густая черная тьма, дымными ручейками закапала в раковину, шипя от соприкосновения с водой.
           Спотыкаясь, Олеся кинулась прочь, зажимая рот руками. В чем была, выскочила на лестничную площадку, где ее вырвало; всхлипывая и надрываясь собственным страхом, взорвавшим мозг, очутилась во дворе.
           Была ночь. Серая пелена, затянувшая небо, кое-где прорвалась и сквозь нее сияли крохотные точки безучастных звезд. Девушка бессильно опустилась на скамейку, зная, что больше никуда не побежит. Ибо то, от чего она бежала было уже в ней самой. Это внезапное понимание высушило слезы на ее глазах, и она глубоко и судорожно вздохнула, обмякнув, как тряпичная кукла. Не было больше ни боли, ни страха. Не было так же и любви. Все стерлось в тот момент, когда в последний раз вскрикнула ее душа.

           Андрей проснулся среди ночи от жуткой боли в сердце. Словно туда всадили раскаленный гвоздь и медленно его проворачивали. Это длилось всего несколько секунд. Он сел, отбрасывая одеяло, под которым скопился невыносимый жар. В комнате было душно, несмотря на открытое окно. Кажется, ему что-то снилось… что-то неприятное. Печать фотографий пришлось отложить на следующий день: у Ильи заболел ребенок. Досадное обстоятельство семейной жизни. Тогда Андрей чертыхнулся сквозь зубы, и опустил глаза под укоризненным взглядом приятеля, осознавая свою бестактность и одержимость.
           Он встал, выкурил сигарету, глотнул холодного чая, постоял у окна, вдыхая свежий ночной воздух. Андрей даже думать боялся, что завтра откроется его глазам. Вот она, заветная цель. Когда стоишь уже на пороге, страх оступиться наступает с невиданной ранее силой. Завтра. Во второй половине дня. Ему казалось, что как минимум сама Вселенная приоткрыла ему завесу тайны, которую он всегда стремился разгадать. Тайну добра и зла. Тайну красоты. Тайну любви. Тайну совершенства.
           Так отчего же он проснулся? Андрей забыл. Снова забрался в постель, неприятно остывшую, свернулся клубком, и спустя минуту задышал глубоко и ровно, рухнув в объятия вновь подоспевшего сна.