Стенгазета

Стенгазета – это один из видов литературного творчества, который в советское время был обязательным для каждого учреждения или предприятия. Стенгазета создавалась в одном экземпляре, ее идеологическое содержание тщательно контролировалось партийным комитетом, в ней отражались как события общесоюзного масштаба, так и некоторые проблемы данного учреждения или предприятия. В стенгазетах хвалили передовиков производства и критиковали нерадивых работников. Критика высшего руководства, естественно, не допускалась. Авторами статей в стенгазете были, как правило, специально выделенные общественные члены редколлегии, а также и сотрудники этого конкретного учреждения. В любом случае содержание стенгазеты проходило строгую цензуру.
Но вот в 80-х годах прошлого века в стране прозвучали новые лозунги: «Перестройка», «Гласность». Они нашли свое отражение и в содержании стенгазет. Критика стала острее, а цензуры стало поменьше. И партком (партийное бюро) уже не всегда решался запретить номер очередной стенгазеты с нелицеприятными статьями. Одновременно начались и серьезные экономические трудности. И главной заботой стало не идеологическое воспитание несознательных трудящихся, а решение проблемы: как выжить в этом меняющемся мире – и данному предприятию, и каждому отдельному его работнику.
В конце 80-х судьба забросила меня в Научно-исследовательский институт горно-химического сырья - с труднопроизносимой аббревиатурой ГИГХС - в подмосковном городе Люберцы. Несколько лет назад я уже пытался стать его сотрудником. Не то, чтобы меня особенно волновали проблемы горно-химической промышленности, но в одной из его лабораторий занимались струйной разработкой горных пород из пробуренных скважин. А я занимался похожей технологией в строительной области. Но наши работы тогда были свернуты в связи с большими сокращениями научных работников и проектировщиков в Москве в начале 80-х годов – по причине нехватки инженеров на производстве. Таким способом партийные органы пытались перенаправить специалистов в производственные структуры, куда они не рвались из-за безобразной организации производств, неразберихи со снабжением, нереальными планами и произволом руководителей.
В ГИГХСе, в лаборатории меня тогда очень хотели принять. Специалистов такого профиля было крайне мало. Но когда мои бумаги отнесли в Отдел кадров, его начальница, услышав мою фамилию, отказалась взять их в руки со словами: «Нам таких не надо». Существовали негласные установки, защищавшие расовую чистоту советских научных и проектных учреждений. С этим мне (и не только мне) приходилось сталкиваться многократно при поисках работы.
Однако к концу 80-х что-то изменилось. Когда я в 86 году защитил кандидатскую диссертацию, один бывший руководитель крупного строительного главка (Главного управления Министерства) в частной беседе сказал мне: «Я вполне верю, что вы смогли защитить диссертацию, но что вашу защиту утвердили в ВАКе (Высшей аттестационной комиссии) – мне это совершенно не понятно». По-видимому, он знал, о чем говорил.
Однажды мне сообщили, что в той самой лаборатории ГИГХСа имеется вакансия старшего научного сотрудника. Меня охотно примут туда, но как же преодолеть Отдел кадров? Выход был найден, причем вполне легитимный. Объявили конкурс на замещение этой вакантной должности. Я был единственным кандидатом. А Отдел кадров не имел полномочий менять итоги конкурса. Так я стал сотрудником ГИГХСа.
Вскоре начались финансовые трудности. Заказов на исследования становилось катастрофически мало. А в Институте нужно было содержать большой административный штат, многочисленный обслуживающий персонал, да и научным сотрудникам надо было платить какую-никакую зарплату. В это время приветствовалась всякая хозяйственная инициатива. Такую инициативу проявила и администрация Института. По договору с какой-то французской фирмой рядом со зданием Института был довольно быстро построен из современных материалов цех. Туда оперативно завезли оборудование и начали работы по наплавке изношенных деталей строительных и горнодобывающих машин. Работа эта была очень прибыльной. Но проблема была в том, что в ходе технологического процесса выделялся в больших количествах очень вредный для здоровья газ. Как мы узнали потом, во Франции такие предприятия категорически запрещено размещать в жилых районах. У нас же экологическое законодательство отставало от жизни, да и в государственных органах, которые обязаны были  строго следить за его соблюдением, работали люди, которые, как и все, хотели кушать… Вентиляционную систему нового цеха подключили к общей вентиляции здания Института. И газ пошел во все лаборатории и кабинеты. Его присутствие ощущалось благодаря общим симптомам: боли в голове и в горле, и общее плохое самочувствие. Посыпались многочисленные жалобы, от которых администрация отмахивалась: тут идут живые деньги, а поэтому небольшие недомогания можно и не принимать во внимание. И местком (местный комитет профсоюза) Института тоже не стал проявлять особой настойчивости: там тоже работают люди, сотрудники, которым нужна зарплата. А в Институте сотрудники стали потихоньку умирать. Нет, они не падали с признаками острого отравления. Просто те, у кого были хронические заболевания, ощущали их резкое обострение, которое приводило к летальному исходу. Умирали не только пожилые, но и довольно молодые люди. В Институте стали частыми гражданские панихиды, на которых вывешивался в траурном оформлении портрет умершего, и выступающие сотрудники скорбно рассказывали, какой это был хороший человек, но вот беда: умер…  Разумеется, никто при этом не решался вслух связать сие трагическое событие с неблагоприятными экологическими условиями в Институте.
В Институте, как и везде, выходила стенгазета. В ее редакции работали научные сотрудники, обладавшие незаурядным чувством юмора, а также не боявшиеся проявлять свою гражданскую позицию в острых вопросах. К этому времени партийное руководство уже не решалось открыто вмешиваться в работу редколлегии. В стенгазете стали регулярно появляться негативные выступления по поводу цеха наплавки деталей. На них никто не реагировал. Решил и я внести свой творческий вклад в общее дело и принес в редколлегию свое произведение, которое было напечатано без всяких изменений.

СРОЧНАЯ ТЕЛЕГРАММА
ЧЕРЕЗ ГИППОПОТАМА.
ПОЛУЧАТЕЛЬ АЙБОЛИТ
(ГДЕ-ТО В АФРИКЕ СИДИТ)
               
Науки высочайший класс:
В ГИГХСе создан новый газ,
И этот газ, этот газ
Доконает скоро нас.
Не корь, не дифтерит у нас,
Не оспа, не бронхит у нас,
Но голова болит у нас,
И горлышко болит.
Уж все подохли мышки,
И всем нам скоро – крышка,
Быть может, нас услышит
Доктор Айболит.
А вчера, поутру
Прискакала кенгуру
И сказала: ЦРУ
Здесь затеяло игру,
Чтоб технический прогресс
Не развился до небес.
А еще нам говорят:
Этот газ – есть результат
Столкновенья крайних мнений
По производству удобрений.
В институте ходят слухи
( Нам сказали две старухи),
Что в любимом нашем ГИГХСе
Не смогли экономисты
Рассчитать, на самом деле,
Хозрасчет второй модели:
Хоть трудись, хоть – нет, ребята,
Но не будет вам зарплаты.
А решить проблему разом
Можно просто: этим газом.
А еще здесь детектив:
Теневой кооператив,
Чтоб себя озолотить,
Всех готов перетравить.
Ни администрация,
Ни парторганизация,
Ни профком,
Ни Райком,
Ни Райздрав,
Ни ДОСААФ,
Ни Собес,
Ни даже СЭС,
Ни Гидромет,
Ни Райсовет,
Ни прокуратура,
Ни номенклатура
Нам помочь не может.
Кто же нам поможет?
Приезжайте, доктор,
В Люберцы скорей,
И спасите, доктор,
Бедных, обреченных,
В общем-то ученых,
Но очень удрученных,
Страждущих людей.

В былые времена появление такой крамолы в стенгазете было бы немыслимо. Сотрудники с одобрением отзывались об этом произведении. А администрация помалкивала. Однако через месяц в институте начали монтировать новую, более эффективную систему вентиляции. Возможно, такое весьма дорогостоящее мероприятие было уже запланировано, а может быть, именно это выступление стенной газеты сыграло решающую роль. В таком случае получается, что стенгазета спасла жизни многих сотрудников в трудные времена, когда человеческая жизнь ценилась очень низко.
Приближался Новый год. Обычно по поводу этой даты в вестибюле института вывешивалось написанное крупными буквами и красочно оформленное стандартное поздравление от имени администрации, парткома и месткома, с пожеланиями сотрудникам здоровья и больших трудовых успехов. Но времена несколько изменились, и на такие банальные поздравления озабоченные большими проблемами сотрудники просто не обращали внимания. Однажды меня пригласили в местком, и его председательница сказала, что ей рекомендовали ко мне обратиться с просьбой сочинить оригинальное новогоднее поздравление от имени Руководства. Я обещал подумать, хотя заниматься сочинением банальщины мне совершенно не хотелось.
Здание Института было обнесено стеной, и попасть туда можно было только через ворота. Но возле ворот однажды лопнула какая-то труба, и вода тонкой струйкой стала растекаться по большой площади перед воротами. Стояли уже морозы, и вода тонкими слоями замерзала. Так в скором времени перед институтом образовался ледник размером метров в сто, с покатой поверхностью. Сотрудникам, приходящим на работу, приходилось совершать чудеса эквилибристики, чтобы не потерять равновесие на скользкой и неровной дороге. Ремонт этой трубы в планы администрации Института не входил. Любые непредвиденные затраты выливались в большие проблемы, которых и без того было достаточно. Я решил, что заказанное мне новогоднее поздравление может послужить поводом лишний раз напомнить администрации о необходимости заботиться о своих сотрудниках. В результате появился такой текст:

Партком, местком, администрация
И прочие организации,
Вас, с Новым годом поздравляя,
Надежды светлые питая,
Вам без волнений и невзгод
Прожить желают новый год.
Желают всласть повеселиться,
Чтоб было радостней трудиться,
Желают быть предельно стойкими
На всех ухабах Перестройки.
Науку двигать и дерзать,
И марку ГИГХСа не ронять
(В прямом и переносном смысле):
Домой идете ли вы, в ГИГХС ли,
Желают не сломать вам ноги
На сей нестолбовой дороге,
И в подкрепленьем к этим строчкам
Посыпят вам ее песочком.
Пусть никакой вас гололед
С прямого курса не собьет.

Председательница месткома была в восторге. Подводных камней в тексте она не разглядела. Самое главное: стало одной проблемой меньше. Это «поздравление» было написано аршинными буквами и вывешено в вестибюле. Сотрудники изрядно веселились. Но администрации теперь было уже не отвертеться, ее вынудили, скрепя сердце, разориться на песок и засыпать им ледник.
Прошло не так уж много времени, рухнул СССР, прикладная наука в стране была надежно похоронена (и в таком состоянии она находится до сих пор), научные сотрудники разбежались, и я был в их числе. Но здание Института стоит по-прежнему. По-прежнему работает цех наплавки деталей, принося стабильный доход администрации.
Стенгазеты больше нигде не вывешиваются. А, может быть, это было не так уж и плохо?

                2010 г.