Мамочка, не волнуйся, я жив!

...Мне вдруг захотелось вернуться на те страницы, где все они были еще живы - герои Егора Лосева, написавшего пронзительную повесть "Война никогда не кончается". В отличие от книжной жизни, в реальной события назад на отлистаешь, и убивают здесь один раз, наверняка. Впрочем, сам автор утверждает, что в основе написанного им – настоящие истории, только имена изменены.

В последние годы в Сети – на сайтах, форумах, в блогах - все чаще встречаются откровения молодых русскоязычных ребят, отслуживших в ЦАХАЛе – бывших снайперов, бойцов спецподразделений, принимавших участие в тяжелых боях. Возможно, для некоторых стремление вытащить изнутри тяжелые воспоминания и описать картины пережитого и жестоких сцен – попытка избавиться от последствий пост-травмы. Но так или иначе, на "русской" улице этот процесс до недавнего времени ограничивался рамками сетевого творчества, в то время как уроженцы страны уже выпускали книги о первой, второй ливанских компаниях, многочисленных боевых операциях, облекая их в художественную форму, или оставляя мемуарами. Книга Егора Лосева "Резервисты" прорубила для "русских" окно – и не только в Израиле, но в большей степени даже в России.

Теперь о том, как это происходило:
- Однажды я наткнулся в Интернете на российский сайт artofwar, где помещали свои рассказы и воспоминания участники последних войн, происходивших в разных странах. Мне показалось, что многое из того, что прошли эти ребята и то, что проходим в Израиле мы, в общем-то похоже. Я выложил на этом сайте под псевдонимом свой рассказ о службе в израильской армии – до меня там ничего подобного не было – и с волнением ожидал, как его воспримут другие, - рассказывает Егор Лосев (в качестве интервьюируемого он предпочитает фигурировать под своим литературным псевдонимом). – Реакция была очень хорошей. Почувствовав поддержку, я начал помещать там и другие рассказы.

Через некоторое время двое участников этого сайта - Илья Плеханов и известный российский журналист Аркадий Бабченко - решили издавать независимый и неподцензурный альманах творчества ветеранов и участников последних войн под названием "Искусство войны", - продолжает Егор. - Там публикуют свои воспоминания те, кто воевал в Афганистане, Чечне, Боснии, Сербии, Приднестровье (в том числе бывшие разведчики, служившие в ГРУ) и помещаются переводы статей ветеранов из других стран. Я предложил себя редколлегии альманаха в качестве "ближневосточного корреспондента" – не только автора статей, но и интервьюера, а позже стал ее членом. Альманах выходит уже второй год и распространяется по всему миру. К сожалению, в Израиле к нему интереса не проявили. Очевидно, по причине того, что здесь и своего военного творчества хватает...

Что же касается книги, то мне предложило ее издать российское издательство "Эксмо". В твердой обложке вышло пять тысяч экземпляров, в мягкой – шесть, потом допечатали еще две тысячи. Все книги разошлись практически сразу. Что же касается меня, я продолжаю писать рассказы, участвую в выпуске альманаха и регулярно захожу на российский сайт, с которого, собственно, и началась вся эта история.

- Есть ли принципиальная разница между участниками разных войн, общающимися на сайте, и израильтянами, прошедшими первую и вторую ливанские компании?

- В первую очередь очень большая разница существует между солдатами-срочниками, которые призываются в российскую и израильскую армию. В России новобранцы проходят жуткие вещи, прежде всего, связанные с дедовщиной (об этом в свое время очень хорошо написал Аркадий Бабченко: его книгу, кстати, перевели на иврит). В израильской армии все на порядок выше – и в смысле организации, и в человеческом плане. Еще очень большая разница существует между спецназоввцами и всеми остальными. Спецназовцы, и особенно, российские – они совсем другие.

- Как на российском сайте относятся к человеку, представляющему израильскую армию?

- Есть совершенно зомбированные личности, с которыми вообще бесполезно общаться, и есть нормальные люди. Они с юмором воспринимают антиизраильскую пропаганду, представляющую нас извергами-оккупантами, правда, не способны до конца понять очень многие вещи. Например, мне довольно часто задают вопрос: "Почему вы не разбомбите до основания место, откуда ваши города бесконечно обстреливают". Меня подобная реакция, впрочем, не удивляет. Ведь даже далеко не все израильтяне до конца понимают, что здесь происходит. Мне не раз приходилось слышать заявления: "Надо выгнать отсюда всех арабов, тогда наступит мир". Но ведь и по ту, и по эту сторону границы - живые люди. И среди палестинцев достаточно нормальных людей, которые, так же, как и мы, хотят мира и покоя. Вообще, надо прожить на этой земле немало лет, прежде чем начнешь что-то понимать. Мне поначалу происходящее представлялось черно-белым, без полутонов. Позже я понял, насколько все сложно, запутанно и чувствительно.

- Ты преследовал какую-то определенную цель, когда решился на издание в России своей книги об израильской армии?

- Сначала я писал потому, что мне это занятие нравилось. После того, как я начал заходить на российский сайт, я увидел, что об Израиле там вообще нет никакой информации. Палестинская сторона отражена в мемуарах бывших военных советников, работавших в арабских странах, а нас как бы и не существует. Мне захотелось восполнить пробел и попытаться объяснить россиянам и русскоязычным жителям других стран, что у нас здесь происходит на самом деле. Одновременно я задался еще одним вопросом: почему на иврите выходит масса литературы об армии, о войнах, а на русском – ничего, при том, что в ЦАХАЛе служит очень много "русских"? Все, что я до сих пор находил на тему армии и войн на русском языке – это лишь отдельные описания армейских эпизодов в журналах русскоязычных блоггеров, живущих в Израиле и отслуживших в ЦАХАЛе. На этом вся информация исчерпывалась. Допустим, русскоязычные израильтяне живут в этой реальности, они и так все знают. Но почему они не пишут книг о войне, в которых принимали участие?

- Ты доволен результатом? Цель достигнута?

- Судя по реакции антисемитов – да, - смеясь, отвечает Егор и продолжает уже серьезно. - Что же касается людей вменяемых, у многих изменилось отношение к таким, как я: они поняли, что у "израильских агрессоров" вполне человеческие лица.

- Какая оценили твою книгу близкие, друзья, бывшие сослуживцы?

- В основном отзывы были хорошие: всем понравилось. Но были и очень плохие, оскорбительные отзывы –как со стороны российских антисемитов, так и со стороны русскоязычных арабов.

- Ну а теперь признайся, много ли в твоей книге вымысла? И в каком виде она дошла до читателя? Я имею в виду: насколько ощутимо поработали над ней российские цензоры?

- Не знаю, как это происходит у других, а я стараюсь описывать в своих повестях и рассказах реальные события, о которых слышал от других, или наблюдал сам. Конечно, присутствует и вымысел. Например, жену палестинца, которая выросла в воровской семье, и поет со своими детьми "Мурку", я выдумал. Однажды мне действительно довелось встретить подобный тип женщины, но при других обстоятельствах. Эпизод, где солдаты отдают террориста, расстрелявшего семью, на растерзание поселенцам, я тоже выдумал. А вот случай с барашком, который выпал на меня при осмотре палестинской машины – чистая правда! История единственного уцелевшего при расстреле израильского блокпоста солдате – тоже имеет реальную основу, но я никогда не общался с этим парнем и не знаю, как на самом деле сложилась его судьба. Надеюсь, что у него все хорошо.

Что же касается цензуры, да, кое-что, конечно, выбросили. Например, эпизод, где девушка называет Арафата "жабой в платке" и еще один - где палестинец говорит о том, что при Арафате жилось гораздо хуже, чем до него. Издатели объяснили мне, в России много мусульман, и вообще Арафат считается там уважаемым политиком.

- Ну а теперь поговорим о войне не книжной, а реальной. И в том числе - о твоей войне. Насколько она продолжает присутствовать в твоей гражданской жизни, учитывая, что название повести, открывающей книгу – "Война никогда не кончается"?

- Так оно и есть. Мы живем в таком неспокойном месте, где постоянно случается что-то, напоминающее о войне.

- Какой у твоей войны цвет, запах?

- Мне война запомнилась отдельными картинками, которые сменяют друг друга, как слайды. Взрыв, чье-то лицо, треск автоматной очереди... У войны, по-моему, запах страха, а цвет – черно-белый. Все краски бледнеют и исчезают. Остаются только две. А когда операция закончена, и ты видишь, что вертолет летит домой, сразу все цвета возвращаются на место.

- Можно ли избавиться на войне от страха?

- Каждый борется с ним по-своему. Я пытался смотреть на происходящее как бы со стороны, думать о чем-то другом. И вот что еще интересно: в детстве я был физически довольно слабым, постоянно болел, а в армии мне однажды пришлось целый месяц сидеть под проливным дождем, практически постоянно в мокрой одежде, и – ничего. Наверное, это было какое-то особое состояние шока.

- Ты давно в Израиле? Сколько тебе было, когда приехал сюда?

- Мне было 14. Приехал из Санкт-Петербурга с родителями – я у них единственый сын. Как и все дети репатриантов, учился в школе, колледже, служил в армии, женился, работаю. У меня двое детей. На резервистские сборы хожу каждый год, последние были на севере, в очень живописных местах. Ну а срочную службу я проходил в 1994-1997 годах. Наши войска тогда еще находились в Ливане, и я хорошо помню все эти случаи: подрыв танка "Меркава", столкновение двух вертолетов, при котором из 73 бойцов не уцелел никто, гибель шести солдат на загоревшемся поле... Поскольку я был связистом, многого я не видел, а только слышал, когда по рации велись переговоры. В такие моменты, когда где-то далеко от тебя гибнут солдаты, попавшие в смертельную ловушку и передающие свои последние сообщения, особенно остро ощущаешь собственную беспомощность. Когда рухнули два вертолета, никто еще толко не знал – что произошло. Они ведь летели в Ливан, а там находилось очень много наших солдат. И к какой бы из линий связи я в первые часы после трагедии не подключался, всякий раз слышал одну и ту же фразу, звучащую на разные голоса: "Мама, не волнуйся, я жив".

- Как ты воспринял выход из Ливана?

- Я в тот момент как раз был на сборах и находился в районе ливанской границы. У меня, как и у большинства, была жуткая растерянность. Мы не очень понимали, как это могло так быстро произойти. Очень жаль было несчастных цадальников – ведь они столько лет были нашими братьями по оружию, а теперь стояли в огромной очереди – у запертой границы. Женщины кричали, дети плакали. За спинами цадальников боевики Хизбаллы и мародеры уже грабили и жгли брошенные ими на дороге машины, кто-то стрелял...

- Как ты относишься ко всему этому сейчас, десять лет спустя?

- История не терпит сослагательного наклонения. Может быть, и надо было выйти из Ливана – ведь наши солдаты постоянно там гибли – но выйти как-то по-другому, обеспечив хоть какие-то гарантии безопасности северу страны. То же самое повторилось спустя пять лет и с Гуш-Катифом. Ситуация была тупиковая: нам постоянно приходилось вводить в Газу войска и нести потери. И оттуда мы ушли оттуда слишком быстро, безо каких-либо гарантий безопасности...

- В твоей семье кто-то воевал?

- Да. Оба моих деда воевали. Моего деда с папиной стороны звали Израиль Абрамович. Он умер 16 апреля, не дотянув до Дня Победы. Рассказывать о войне дед не любил: в 1944-м его тяжело ранило (как и второго деда, в обе ноги). Он боялся, что будет ампутация, угрожал хирургу пистолетом, от наркоза отказался, так и перенес операцию под местной анестезией.

Второго деда звали Ефим Исаакович. Он пережил первую блокадную зиму в Ленинграде, потом их эвакуировали по ладоге на Кавказ. На Кавказе дед поступил в пехотное училище, но проучились они не долго, курсантов бросили останавливать Гудериана. Война для деда закончилась под Нальчиком 31 декабря 42-го года: осколок мины пробил насквозь обе ноги выше коленей. Девять месяцев валялся по госпиталям, выписался инвалидом, на костылях. После войны дед закончил медицинский, был хирургом, потом нейрохирургом, несколько лет работал в больнице Асаф ха-рофе.

- Чем ты увлекаешься, помимо написания рассказов?

- Меня интересуют многие вещи. История Израиля, военная история, подводная археология... Люблю ходить в походы. Увлекаюсь холодным оружием. Неплохо разбираюсь в ножах. Подводным плаванием я увлекся после армии. Все вышло достаточно случайно. Вместе со мной на подготовительном отделении учился парень, который занимался дайвингом и постоянно мне что-то об этом рассказывал. Я решил пойти на курсы... Потом мы ездили на погружения в Иорданию, Египет, спускались на затонувшие суда... На Синае я спускался на знаменитый английский корбаль Thistlegorm, который в 1942-м году вез военную амуницию в Африку, но был потоплен немцами. Две бомбы попали в корму, а палуба уцелела: на ней стоят грузовики, ящики с сапогами. Там все можно трогать, но ничего нельзя поднимать наверх: египтяне очень строго следят за этим.

Очень сильное впечатление производит подводный памятник, установленный в память о бойцах морского спецназа (группу десантников возглавлял подполковник Йоси Куракин), погибших в Ливане 5 сентября 1997 года, - продолжает Егор. - В декабре 1999-го на глубине 25 метров был затоплен списанный ракетный катер израильских ВМС "Кидон": к его палубе приварили стулья с именами погибших.

В 2003-м, во время зимних штормов, катер разломился пополам. Памятник демонтировали и через некоторое время восстановили: на сей раз стулья установили на бетонной плите, отлитой в форме значка команды Ями, и затопили ее в том же месте.
История их гибели очень трагична: группа попала в засаду - одинадцать бойцов погибли сразу, подорвавшись на минах.

Единственный уцелевший, связист, вызвал подмогу, продолжая отстреливался. Он сумел продержатся до прибытия группы подержки. Прилетевшие на выручку спецназовцы заняли круговую оборону и занялись эвакуацией тел погибших. Тело одного из погибших – старшины - не нашли, поиски продолжались до утра. Боевики постоянно обстреливали место поиска: в результате погиб врач из группы поддержки, а тела старшины так и не нашли...

- В последние годы появилось ощущение, будто что-то сломалось в отлаженном механизме взамоотношений армии и народа, прежнего понимания нет. Раньше армией гордились, считали за честь служить в ней. Но после размежевания и второй Ливанской войны что-то изменилось... Я говорила с парнями, которые воевали во Второй Ливанской. Они видели там много смертей, но не меньшим шоком, по их словам, было и другое - вернуться из Ливана в Тель-Авив и увидеть, что люди спокойно сидят и болтают в кафешках, словно никакой войны нет и в этот момент никого не убивают там, на севере...

- По моим ощущениям, общество очень сильно раскололось после убийства Рабина. Впрочем, наверняка, все эти процессы начались гораздо раньше...Я не могу забыть, как мы во время второй Ливанской поехали в Акко, чтобы раздать коробки с конфетами детям, сидящим в бомбоубежище. По мере удаления от центра все постепенно менялось. Сначала иссяк поток машин, следующих на север. Потом стало меньше освещения. Когда мы въехали в Акко, то не могли отделаться от ощущения, что город словно вымер вымер. Потом появилась муниципальная машина, развозящая матрасы и что-то еще. Возникла потасовка. Люди были в истерике. Пришлось вмешаться полиции, чтобы навести порядок... Мы спустились в бомбоубежище, где сидели люди, которые, в отличие от других, не могли никуда уехать. Среди них было много стариков, инвалидов, детей. И вот ты входишь в тусклое, вонючее бомбоубежище, раздаешь конфеты, а люди смотрят на тебя такими глазами...Они не хуже тебя понимают, что ты сейчас уедешь в безопасный Тель-Авив, а им здесь оставаться...

- Тебе приходилось читать книги на иврите о второй Ливанской – таких успело выйти немало.

- Да. Там описываются страшные вещи. Творился жуткий бардак. Впрочем, я и на себе чувствовал, что в армии многое изменилось. Сначала ты приходил на сборы и получал нормальную форму, потом стали давать какие-то обноски, затем перестали водить на стрельбища...Но урок не прошел даром. После Второй Ливанской появилось ощущение, что все постепенно приходит в норму, и армия становится такой, как была...

Из записей Егора Лосева в его интернетовском блоге:
"...я размышлял о том, почему мы участвуем в этом мероприятии под названием "милуим" (резервистские сборы – Ш.Ш.). Мы-то еще ладно, нам повестка пришла и вперед, а вот офицеры - им под пятьдесят, на гражданке большие начальники, идут добровольцами. Их-то что гонит в таком возрасте все бросать и возится в грязи, спать в палатке, брать на себя огромную ответственность за людей и технику?

Сборы напоминают игральные карты: лежишь ты в новенькой колоде, на положенном тебе уютном месте, где-нибудь между десяткой и валетом, и вдруг колоду распечатывают, тусуют и раскладывают, типа, пасьянс. Как там лягут карты и где ты окажешься, каждый раз - загадка. Можешь среди двоек, троек, со всякими пятерками, вроде простых работяг, а можешь и с королями или вообще с джокером, вроде одного резервиста, который на прошлые учения на собственном хаммере приезжал.

Сборы - это когда тебя выдергивают из твоего уютного хайтековского мирка, где - все привычно, где люди культурные и вежливые и главная проблема, какой ресторан выбрать на обед - и кидают на сукно стола - где люди из всех слоев общества, со всех уголков страны (процесс этот иной раз бывает болезненным, но всегда познавательным).
С ними ты должен притереться, сработаться и выполнять боевую задачу, как бы они тебе нравились или не нравились. И чем экстремальнее условия, тем интереснее вариться в этой каше.

Завораживает, наблюдать, во что превращаются гламурные молодые люди и почтенные отцы семейств ночью, в чистом поле, в грязи, под дождем, где работы невпроворот, а когда наконец валишься в спальник, в мокрой палатке, рядом возникает начальник караула с фонариком и гонит заступать на вахту.

И вдруг важный, надменный начальник какого-нибудь отдела продаж крупной корпорации, начинает вдруг ныть, что в караул идти он никак не может и ногу он натер и вообще очень устал, а иногда и открыто предлагает деньги, чтоб кто-то покараулил вместо него.
А в этот раз один из водителей, узнав, что он должен остаться караулить в шаббат, собрал манатки, бросил винтовку офицерам на стол и ушел пехом домой. (Наш прапорщик четыре часа "грузил" его по мобиле, и уговорил таки вернуться.)

И как менеджеры и бизнесмены выполяют приказания офицера студентишки, на которого на гражданке и не посмотрели бы...Потрясающе интересно наблюдать как этот разный, абсолютно чужой коллектив постепенно срабатывается, превращается в единый организм и начинает действовать, четко и эффективно. Как отваливается, словно отсыхает всякое дерьмо, и остаются нормальные мужики. Ни в каком кино не услышишь таких диалогов и не увилишь подобных ситуаций.

Каждый раз многие говорят, что больше не придут на сборы и отмажутся любой ценой, но через год снова видишь знакомые лица, смущенно улыбающиеся: "да я последний раз, да случайно пришел, так получилось", но через год все повторяется.

...Вчера мы с женой пошли в ресторан. И глядя на расфуфыреную напомаженную публику, я вдруг подумал, а как бы они повели себя там, ночью, под ливнем, на вершине горы, когда надо крепить растяжки и поднимать антенны, натягивать маскировочную сетку и таскать на горбу тяжеленные приборы.
 
И почему-то захотелось в этот момент вернуться обратно, под промокший тент палатки, к шипящей газовой горелке, на которой закипает кофе, к водке залитой для конспирации в бутылку из-под минералки, снова ощутить на шее тяжесть винтовки, и шагать, выдирая ноги из грязи и прикидывая, сколько еще осталось до конца смены. И изысканая ресторанная жратва встала поперек горла. Сумбурно как-то получилось, но надеюсь вы меня поняли.
Скажите честно, я мазохист, да?"