Безбожье и нелюбовь

   Около года назад в телефонной трубке мне слышался ее голос. Как всегда жизнерадостный, веселый, звонкий… Голос спешил поделиться со мной радостью – она готовится к венчанию. Я искренне был за нее рад. Эта девушка заслуживала поистине многого. Она выделялась среди серой и мрачной толпы какой-то необыкновенной светлостью, которую нельзя было не заметить. Будучи замечательным художником, она умела видеть прекрасное и цветное в нашей отчасти черно-белой полосатой жизни. Казалось, она светится, и от нее исходят лучики радости и безмерной любви к жизни.
   Наташа. Очень близкий мне друг. Безмерно талантливый человек, занимающийся рисованием, танцами. Реставратор икон. Участница многочисленных выставок. Ее работы я вижу не только у себя дома, но и на почтовых открытках. Излишне скромная, чересчур манерная на мой взгляд. Неконфликтная, тихая. Выросшая в семье священнослужителя, она мечтала создать православную семью, основанную на любви и вере…
   Помню, однажды за разговором о личной жизни она мне сказала, что хотела бы, чтобы ее избранник был предан своему делу, которым занимается.
   Кузьминский парк. Мы не спеша идем куда-то вглубь. Без определенной цели. Мы встретились 15 минут назад, а я все еще не могу в ней узнать ту самую Наташу, которая всегда могла обогреть одним своим присутствием. Все пытаюсь заметить хоть малейшую искорку в ее глазах – и напрасно. Грустный, чуть затуманенный взгляд. Знакомая улыбка, но теперь уже не та, светящаяся, а с грустной иронией. Сильно похудевшая, Наташа сейчас кажется мне какой-то неживой, угасающей, а между тем уже хорошо заметный округлый животик хранит в себе все-таки да жизнь. Новую жизнь, которая сейчас никак не сочетается с этой хрупкой, худенькой девушкой с безжизненным взглядом.
   - Помнишь, ты когда-то меня просил познакомить тебя с девушкой из верующей семьи? – слышу Наташин голос.
Я кивнул.
   - Я тебе так скажу: верующие люди – не все хорошие. Они такие же люди, как и остальные. Есть и сволочи тоже…, - продолжила она.
От услышанного я оторопел. Никогда еще мне не приходилось слышать от нее подобные слова. Я так и не нашелся что-либо ответить на ее реплику. Или не успел подобрать слова. Наташа начала рассказывать про свою семейную жизнь. Я слушал, не перебивая. Вскоре окажется, что перебивать-то нечем – нечего будет сказать...
   Перед тем, как пойти в парк, мы на минутку зашли к Наташе домой. К Наташе ли домой? Вряд ли… Трехкомнатная квартира в обычной «хрущевке». Квартира, в которой живут муж Наташи и его мать. Про себя отмечаю безвкусицу в обстановке. Это на Наташу не похоже. В своем-то доме она даже подъезд весь разрисовала. А тут… тут ее рука ни к чему не притронулась. Застаю дома мужа. Человек оставил о себе неприятное впечатление: невысокого роста, плотный телом, с некрасивым лицом и недобрыми глазами. Еще больше меня обескуражило то, как он разговаривает со своей женой. Надменно, с похабством, будто и не к жене обращается, а к слуге. Или даже к неживому предмету…
   - А ведь я и есть раба. Так он мне говорит: ты моя раба! – рассказывала потом Наташа. И чем дальше она рассказывала, тем больше меня повергало услышанное в шок.
   Ее муж заканчивает духовную семинарию. Работает. Батющкой в церкви. Такая вот работа. Отработал, вышел из церкви, снял с себя рясу – и уже не батющка, а обычный светский человек. Курит, пьет, шляется по кабакам с однокурсниками. Оказывается, в духовной семинарии абсолютно такие же студенты, как, скажем, в моем техническом ВУЗе: заканчиваются пары – и все, начинается разгульная жизнь. Грех ли, не грех ли – все по барабану! Новый Завет отдыхает, Старый и вовсе давно уже позабыт и пылится где-то в глухих недрах семинарии.
   Работой себя этот муж не утруждает. Провел службу в церкви, пришел домой – и все, ничего делать он больше не хочет. И обеспечивать семью должным образом не считает нужным.
   Приходит домой… ругается матом. И поднимает руку на жену. На женщину. На беременную.
   Сделай это, сделай то. Сюда не ходи, туда не ходи. Ее мобильный телефон он постоянно проверяет – кто звонил, кто писал… И все время говорит: «Ты моя раба!»
   - Наташ, как ты могла? – единственное, что получается выдавить из себя после ее повествования.
   - Купилась. Купилась на то, что он поет в хоре при патриархе, голос у него очень красивый. Хор этот постоянно ездит по разным странам. Думала, буду жить в достатке, буду тоже ездить в заграницу. А он меня и не берет с собой никуда.
   - Любишь его? – спрашиваю.
   - Нет. И вряд ли любила. Теперь вот понимаю, что благосостояние не есть главное, а в первую очередь важны отношения в семье.
   - Родители-то твои знают?
   - Мама знает. Частично. Отцу пока ничего не рассказала.
   - Уходить надо, Наташ. Дальше лучше не станет. Пойми, если человек один раз сумел поднять руку на женщину да к тому же беременную, он так и будет продолжать.
   - Буду уходить. Если только он меня не убьет к тому времени. И ребенка тоже.
   А ребенок ему тоже не нужен…
   Расстались мы на том, что я ее попросил мне сообщить, если вдруг ей что-то понадобится. И вообще – если понадобится моя помощь.
   По дороге домой в голове вертелось два вопроса: Как она уйдет? Да и сумеет ли уйти?
   Наташа всегда была неконфликтной, но сейчас она мне напомнила запуганного, забитого зверька.
   И почему она до сих пор ничего не может рассказать своему отцу? Чего боится? Он – священник. Может быть, для него развенчанный брак дочери – это позор? Возможно… Но разве мы, родители, не желаем нашим детям лучшего? А если к нашим детям плохо относятся – какой уж тут позор?! Не до позора должно быть… Не знаю…
   А вместе с тем подумалось, что все познается сравнением. Видимо, пока по мозгам кто-нибудь не съездит, они на место не встанут. А как прочувствовали что такое, когда тебя не любят – вот тут-то мозги начинают работать совсем по-другому. Трезво. Это нормально. Это хорошо. Только бы вовремя.
   Мысли сменились. Стал размышлять о своей жизни. Боже мой, мне вот не довелось быть сволочью. Ну вот не могу я ею быть. Я твердо знаю, что никогда не подниму руку на женщину. И мне чуждо безразличное отношение. Я не понимаю, что такое «не любить». А между тем и своя-то семья вон разрушается на глазах. Если уже не разрушилась… Как же это глупо! И как же больно, когда тебя не слышат и не хотят слышать…