Следующий

Земля, сырая от дождя, впитала в себя всю прелесть окружающего мира, она растворила в себе краски онемевшей природы, ее лики и образы, которые раскидывались некогда над городом фонтаном счастья, но теперь были лишь тусклым отражением себя в серых лужах мегаполиса. Пустые глазницы окон смотрели надзирателями на скудно освещенные улицы, а фонари лили свет, который смешивался со стеной дождя, превращаясь в светлую массу поднявшейся воды. Кругом горели огни рекламы, проспекты, и яркие вывески, но они были мертвыми, они не давали тепла и света. В этом каменном мешке ничего не менялось уже тысячи лет: здесь строились дома, появлялись кварталы, вырастали районы на пустынных землях, облака чесали крыши небоскребов, возводились дороги и мосты – но город не менялся. В нем оставалась та, присущая всем мегаполисам, затхлость воздуха, убитого его величеством прогрессом, те же пустые глаза прохожих, которых никто не знает, даже они сами. Однородная масса одинаковых лиц сливалась с одно большое лицо – лицо города.
Люди носились как сумасшедшие. А ведь это был обычный дождь, банальное природное явление, но оно заставляло людей прятаться от него, как от злого духа. Зонты, зонты и еще зонты: красные, черные, с узорами и без - они были вес на одно лицо, как и люди, что прятались под ними. Эти люди были странными: они не боялись интриг и войн, которые каждый день уносили жизни, не страшились атомного взрыва или того, что какой-нибудь обезумевший водитель выскочит на тротуар, но они всегда носили с собой зонты, опасаясь промокнуть.
А он никуда не спешил, потому что спешить было некуда. И промозглая погода его не страшила. Ярослав решил оборвать нить отношений, натянутую до предела, не дожидаясь, пока она лопнет сама.
Грусть – опасное чувство, которое прививает уныние и зарождает фобии даже в самых светлых умах, что уж говорить о тех, кто тянулся к ней. Это страшная колдунья с крюкой, караулящая податливые сердца, чтобы вонзить в них свой отравленный нож и навеки поработить, отправив во тьму. Ярослав боялся грусти, он никогда не грустил и считал, что для души большей заразы, чем повальное уныние, нет.
А сегодня ему стало грустно. Он не мог понять себя, определить, что же ему надо. Грусть сама накатила, поглотила его, как океан поглощает терпящий бедствие корабль. И пропало куда-то всё то, что некогда приносила радость и счастье, чего хотелось ждать, и каждую минуту надеяться, что оно свершится. Ярослав никогда не думал, что у грусти есть физическое воплощение, но ошибался. Где-то в груди застрял ком, как будто воздух стал отравленным, его сдавило изнутри прижало – и он это чувствовал.
Знакомые улицы – всё те же дома, и окна, казалось, горят всегда одни и те же, приветствовали Ярослава, радовались его появлению в этом царстве однообразия. Тот же подъезд, и лифт везет его на пятый этаж дома, где люди живут, как книги на полке, уложенные в ровные поэтажные ряды.
Палец сам нашел звонок: «Дзынь!»
- Ярослав!? Дурак, ты с ума сошел!
Парень пошел в квартиру, изливая потоки воды с промокшей до нитки одежды на серый половик.
- Ты же промок весь, дурак… Снимай скорее свою куртку… В ванную ее... Блин, Ярослав, у тебя вообще есть голова на плечах. О чем ты думаешь, я не понимаю – заболеешь ведь к чертям собачьим.
- Разве это так важно?
- Боже, что ты несешь… Проходи, я чай согрею.
Девушка быстрыми шагами ушла на кухню. Шелест воды и щелчок газовой горелки – чайник на плите. Как это глупо - ждать момента истины. Она сейчас согреет воду, и они усядутся пить чай за одним столом.
Разувшись, Ярослав прошел в комнату, оставляя мокрые следы на линолеумном полу. И из этого окна, как и из многих других, в ночь смотрела пустота. Бетонная коробка, украшенная и принаряженная – это было то, к чему стремились тысячи людей, теряли голову, готовы были тратить годы и силы, чтобы в итоге проклясть всё на свете, возненавидеть это серый добровольный плен и рваться на свободу, потерянную навсегда.
- Ань…
- Что? Иди сюда, что ты мне из комнаты кричишь.
Ярослав послушно прошел в кухню.
- Блин, Ань. Я даже не знаю, как тебе и сказать…
- Ты забыл выключить дома чайник? – Улыбнулась девушка, - Говори, как есть, не мямли.
- В общем, нам расстаться надо…
- Ух ты! С чего вдруг такие решения?
Она не понизила тона, ни взгрустнула, как будто ничего вообще не происходило. Она была так же бодра и улыбчива, как и пару минут назад. Только икорка удивления сверкнула у нее в глазах и тут же погасла.
- Я не думаю, что у нас что-нибудь получится. Понимаешь?
- Раньше-то получалось… Что за бред, ты шел под проливным дождем, промок до нитка, чтобы оказавшись у меня, сказать: «Ань, нам пора расстаться»?.. Ты сумасшедший… я всегда это знала.
- Ну, можно и так сказать. Только я говорю не о том, что у нас получалось раньше. Да и ничего у нас не получалось. Всё одно и то же изо дня в день.
Засвистел чайник, таким неприятный звуком, хотя Ярославу сейчас все звуки быль отвратны. Он покосился на эмалированного раздражителя и резким нервным движением погасил конфорку плиты.
- …Мы никуда не движемся. Хочется чего-нибудь нового от жизни. Ни походов в кино, ни заурядного просмотра фильмов, ни прогулок по вечернему парку, ни банального секса, всё это уже было в нашей жизни, а нового. Мне не хочется быть, как все…
- Смотри, дело твоё. Я никого не заставляю любить себя. Погорюю некоторое время – пройдет. Ярик, ты столько всегда говоришь, что не хочешь быть как все, что кажется сам съел себя этим стремлением. Это пафос и бред малолеток, вбивших себе в мозг, что они короли мира. Но человек так устроен. Одни хотят стать частью толпы, другие хотят, чтобы толпа стала, как они. В корне это ничем не отличается, кроме методов достижения… Я думала, что ты не настолько глуп и оригинален, чтобы просто поверить в эту чушь.
- Просто хочется жить с чувствами, а не быть зомби-роботом, настроенным на потребление. Все эти магазины, бутики, одежда, мода, у меня в печенке сидит…
- Оденься клоуном…
- Ты даже не слушаешь.
- Ярик, сядь! – он сел на табуретку.
- Просто сказать: «Я тебя люблю». И ничего не почувствовать, ведь это слова, всего лишь набор звуков, слуховой обман. А я не хочу этого говорить, мне просто хочется чувствовать это… без слов и условностей… ни как все.
- И…
- Кажется, я запутался.
- Я тебе не дорога/? Пожалуйста, я не закрыла дверь… Однако, подумай еще раз… Потому что ты-то мне дорог.
Ярослав уткнулся лицом в ладони. Он молчал и только ощущал, как тепло жжет его изнутри, рвется наружу. Это был страх. Он посмотрел на Аню и, силясь улыбнуться, спросил:
- И что мы теперь будем делать?
- Давай, чай попьем…

Дождь продолжал намазывать образы города на стекло. Но было так тихо, и только звуки ночи нарушали атмосферу таинственности. Шум двигателей машин изредка проезжающих под окном по лужам, свет мигающего фонаря и отдаленный собачий лай в чьей-то квартире. Не задернутые шторы и погасшие окна дома напротив говорили тихим шепотом, но Ярослав слышал их слова. Город говорил.
Он лежал на кровати. Горячие тела сливались воедино, становились одним целым, неделимой частью этого мира. Он ощущал тепло ее тела, тепло ее души всем своим нутром, вьющиеся каштановые волосы раскинулись на подушке барином. Руки обнимали упругие бедра, такие гладкие и сильные, очень нежные и горячие, они прижимались ближе. Казалось, что Аня спала, но это было не так, Ярослав прекрасно знал, что она не спит. Это были те моменты, в которые он мог с ней пообщаться, не произнеся ни звука.
Глупость и бред. То что он считал истиной и правдой в миг потеряло опору, стало бесформенной массой, готовой вот-вот рухнуть и потеряться в суете мыслей. Он хотел быть не таким как все, хотел быть особенным, а стал всего лишь следующим. Их, особенных, в этом мире практически не бывает, а те кто ими являются никогда этого не знаю. И тот, кто осмелится утверждать, что он не такой как все – всего лишь болтун, ибо делается всё это для того чтобы стать толпой. Они, псевдоособые, и есть главные законодатели обыденности.
А Ярослав будет всего лишь следующим, но эта роль ему вполне не претила. Стать звеном в цепи, под названием «жизнь», чтобы за тобой закрепилось следующее… и так до бесконечности. Завтра он возьмет зонтик и пойдет под барабанное сопровождение дождя о натянутую ткань. И он не будет бояться сумасшедшего водителя, но обережет себя от непогоды… И только потому, что у него есть для кого себя беречь, есть тот лучик света в запачканном окне, который зовет к себе, манит рукой бога, и не возможно уйти он его чар.
Аня не спала, и Ярослав чувствовал ее дыхание, кроткое и сдержанное, дыхание человека, который что-то потерял, но потеря эта оказалась ключом к двери в счастье. Девушка не хотела произносить ни звука, чтобы не спугнуть тот сладостный миг, который настал, который можно только шептать, иначе он испугается и навсегда уйдет и может никогда не вернуться.
- Ань… - прошептал Ярослав на ухо девушке. Она не ответила, хотя всё слышала. – Ань… Я хочу тебя кое о чем спросить… - Она промолчала: «спрашивай», - Нет, не о том, что ты подумала… Да-да, я знаю о чем ты сейчас подумала, я слышу это… Но мне хочется задать всего один вопрос… Я даже не знаю, как это правильно сказать…
Девушка перевернулась, и их глаза встретили друг друга снова, но уже на другом берегу пропасти…
- Ань… ты будешь моей женой?

Январь 2010г.