Отчаяние одиночества

На память от родителей, «подаривших» меня государству, когда было мне от силы года три, осталось только имя — Беата. Фамилии я по малолетству не запомнила, в детском доме меня, особо не ломая голову, записали Сидоровой.
Из того же детского дома я вынесла железное правило: заботиться о себе самостоятельно. Не подсуетишься — останешься голодная, раздетая и немытая. Нахалтуришь — останешься без образования. Профилонишь — потеряешь хорошую работу. И не к кому будет идти и просить заступиться, потому что всем на тебя наплевать. Единственный возможный вариант поведения: закусить губы и переть вперед, как трактор, не меняя борозды. Такая вот житейская философия.
И профессию я себе выбирала не столько по любви, сколько по расчету. Многолетнее заочное обучение — сначала на курсах, потом в техникуме, потом в институте — позволило мне стать первоклассным бухгалтером. А серьезное отношение к работе — любой! — заставило директора завода, где я проработала последние десять лет, взять меня к себе на фирму. Одну меня из всей бухгалтерии: тетку предпенсионного возраста, не слишком красивую. И за три года он ни разу об этом не пожалел. И я не пожалела: кто же знал, что бухгалтер станет более престижной и денежной работой, чем, скажем, врач или учитель? Да никто!
С личной жизнью у меня серьезных проблем никогда не было. Первый раз замуж выскочила совсем девчонкой— прямо с танцплощадки. Процесс получения развода, которого я потребовала очень скоро, занял больше времени, чем продолжалась наша совместная жизнь. Второй раз вышла замуж после долгого раздумья, привыкания, притирания. Три года прожили незарегистрированными, пока я наконец решилась. И тут же все рухнуло. Впору подумать, что штамп в паспорте действительно имеет какое-то значение. Или мужики считают, что приносят великую жертву, становясь «женатиками», а посему вольны позволять себе любое хамство и самые дикие выходки.
После тридцати лет я даже не пыталась создать семью. Меня вполне устраивали относительно длительные и прочные любовные связи. Если они прерывались, то, как правило, по моей инициативе: не выношу рутины. Как только мой очередной любовник переставал бриться перед каждой встречей или забывал принести цветы, я начинала подыскивать ему замену. А найдя, рвала прежнюю связь жестко, раз и навсегда. Как выразился один из моих «отставников»: «Тебе бы мужиком родиться, ты ведешь себя, как заправский кобель, хотя на самом деле — сука».
В один прекрасный день мне вдруг вспомнилась череда всех моих «возлюбленных», и я до ужаса четко поняла их одинаковость. Причем из этого ряда абсолютно ничем не выделялся и друг сердца того времени. Был он лет на десять меня постарше, разведен, платил алименты в две семьи и — разрази меня Господь! — зачем-то два раза в неделю встречался со мной. Насколько я понимала, ему эти встречи особого удовольствия не доставляли — во вполне определенном плане, разумеется. А поговорить о политике, литературе и последней газетной сенсации, честное слово, можно с любым приятелем-мужчиной, причем не вставая с тахты, по телефону. А он ради этого с букетом тащился ко мне.
В этот самый период моей жизни, зайдя на работе в кабинет к шефу с каким-то неотложным вопросом, я обнаружила там молодого человека довольно приятной наружности, которого шеф мне представил довольно неразборчиво, а ему сказал:
— Это Беата, наш финансовый гений. Помогает мне не сесть в тюрьму и не отдать последние штаны на налоги. И вообще — замечательный человек.
Я несколько удивилась: чего это он? Обычно шеф делает комплименты только позарез необходимым ему людям. Но потом сообразила, что он таким образом пытается продемонстрировать «семейный дух» нашей фирмы. Его конек: мы все туг как одна семья во главе со строгим, но справедливым отцом. С ним, шефом. По-видимому, мальчик пришел устраиваться на работу: у нас недавно открылась вакансия. Но уж очень молод, просто до неприличия! Хотя... какое мне, собственно, до этого дело?
Игорь стал работать на нашей фирме. И как-то так получилось, что мы с ним начали встречаться по несколько раз на день. Причем у меня в кабинете и при закрытых дверях.
Не поймите превратно. Наш шеф не выносит табачного дыма и не терпит курильщиков. Мне единственной он разрешал курить на фирме, но только в моем собственном кабинете и при закрытых дверях. Остальные вынуждены были выбирать между хорошей работой и вредной привычкой. Пришлось делать выбор и Игорю. Но он нашел третий вариант.
Официально он, разумеется, приходил не курить. Ему, видите ли, хотелось досконально изучить методику моей работы. Заинтересовало его, понимаете ли, что шеф назвал меня «финансовым гением». И вот этот льстивый и хитрый мальчишка повадился ввинчиваться в мой кабинет и задавать вопросы. Попутно за компанию со мной выкуривал сигаретку. Через несколько часов приходил снова. Раскусила я его маневры на второй день, и, конечно, разумнее всего было бы тотчас выставить вон нахального ребенка. Но... пожалела. Прежде всего потому, что с ним было интересно и приятно разговаривать.
А потом он выкинул номерочек: пригласил меня на концерт. Моей любимой певицы, замечу, что меня приятно удивило. В одном из разговоров обмолвилась, а он запомнил. И билеты купил. Конечно, я бы не пошла с ним даже в парк культуры, если бы...
Если бы всю неделю меня не преследовало чувство отчаянного одиночества. Мой сердечный друг второй раз подряд пропускал наши свидания. Подруг, как таковых, у меня не было. Родных — тем более. И уже несколько раз я просыпалась до рассвета от странной и мучительной тревоги: будто что-то должно было вот- вот случиться...
Короче говоря, я согласилась пойти на концерт. Провела полдня у косметички, оделась так, чтобы выглядеть хотя бы на тридцать пять лет, даже ресницы наклеила. А за полчаса до выхода стерла с лица почти всю косметику (вместе с ресницами) и надела простое черное платье.
И сразу успокоилась: раз я иду с кавалером, который моложе меня на двадцать пять лет, выглядеть надо соответствующе. По-матерински. Хотя на мнение окружающих мне было глубоко наплевать, но я не исключала того, что это самое мнение важно для Игоря. В таком случае его увидят с пожилой дамой, а не с молодящейся старой каргой.
Как выяснилось, беспокоилась я напрасно. Игорь, похоже, даже не заметил, что я одета и накрашена скромнее, чем на работе. Зато сказал массу комплиментов, отметив мою прическу, духи и даже старинный перстень с гранатом, который я, из-за его массивности, крайне редко надеваю. Чем-чем, а комплиментами меня поклонники не баловали. Удивительное дело! Нашим мужикам кажется, что комплимент — это вроде бы извращение, нечто «бабское», без чего прекрасно можно обойтись. И свято верят, что, уложив женщину в койку, они тем самым аннулировали необходимость эти самые комплименты говорить. «Если я с тобой сплю, значит, ты мне нравишься, и нечего разводить патоку — диабет будет». Логика, конечно, железная... И сколько ни твердят специалисты, что женщины любят ушами, — воз и ныне там.
В Палангу отдыхать я поехала, но... не одна, а с Игорем. Вот провалиться мне на этом месте, если я понимаю, как это могло произойти. После концерта он пригласил меня в театр, потом — на загородную прогулку, потом — просто погулять по Москве. Единственное оправдание — это мое одиночество, но кому были нужны мои оправдания! Иногда я даже забывала, что между нами — четверть века. Но чаще — помнила. И один раз не выдержала — сказала об этом Игорю. Господи, как он рассердился!
-Ты просто открыла мне глаза! – вопил он, бегая по моей гостиной, - Я-то думал, что провожу время с восемнадцатилетней девственницей! Мне плевать на твой возраст, понимаешь, плевать! Мне с тобой хорошо, интересно, спокойно, наконец. Да я тебя на полдюжины своих ровесниц не променяю, если хочешь знать. А ты — дура!
«Старая дура», — хотела я сказать, но прикусила язык. Любой другой мужчина на месте Игоря сказал бы, что я — дура, как и все бабы. А он эти четыре коротких, осточертевших мне слова не произнес. Он никогда не делал обобщений. Это мне тоже нравилось.
О том, что в Палангу мы поехали вдвоем, я ни минуты не жалела. Игорь был замечательным спутником: умел и говорить, и слушать, и, главное, молчать. Умел так составить распорядок нашего дня, что я не скучала и не уставала. И еще он умел любить... так, как меня никто и никогда не любил. Если любили вообще.
Разумеется, я много думала о том, почему он со мной. Деньги отпадали: он в них не нуждался. Тщеславие? Я не кинозвезда, не эстрадная прима и даже не великосветская дама: связь со мной не была сенсацией. Моя работа? Да плевать ему было на мою работу! Тогда, что?
Боюсь, что этого я никогда не пойму. Скоро год, как мы женаты, и по-прежнему Игорь говорит мне комплименты и приносит цветы. Даже его родители, первоначально впавшие в шоковое состояние, начинают оттаивать и приглашать меня на семейные праздники. Не знаю, что думают обо мне друзья Игоря, но внешне они — сплошная галантность.
Почему я согласилась выйти за него замуж? Если честно, не знаю. Скорее всего, от отчаяния, которое меня охватило к началу нашего знакомства — отчаяния одиночества. Или оттого, что в Игоре нет ни грамма ненавистного мне мужского шовинизма: для него я — Беата, Бета, Тата, а не баба и не глупая женщина, «как все».
Или от того, что я его по-настоящему люблю...