Когда мечтам лучше не сбываться

КОГДА МЕЧТАМ ЛУЧШЕ НЕ СБЫВАТЬСЯ.

 Даже, если я очень люблю женщину, но у меня с ней ничего не было, то я ее как бы и не ревную. Я,  конечно, могу за нее башку оторвать, но, только если это будет в ее интересах. А во всем остальном мешать не буду и в душу с нравоучениями лезть – тоже. Непрофессионалы называют такие отношения дружбой, но все мы, взрослые люди, знаем, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, если в порядке с ориентацией. По крайней мере у меня – так. Если женщина не возбуждает во мне положительных эротических или эстетических (что невозможно без определенных внешних данных) эмоций, то никакой «дружбы» у меня с ней не получится, ибо будет она мне по барабану.
 Ирка возбуждала. И эротические, и эстетические, и, даже какие-то интеллектуально-духовные, что ли… Это я в том смысле, что если ты не окончил какой-нибудь кадетский корпус во времена хотя бы Николая II, то не надо строить из себя cavalier galant – в лучшем случае будет если не корова под седлом, то ишак на конкуре - и ничего обидного для наших постсоветских поколений в этом нет – в угоду рабоче-крестьянскому Всевобучу в свое время уничтожили все лучшее, что было в гимназическо-лицейской системе воспитания. Но стоит просто рядом с ней хоть минут десять постоять, парой слов перекинуться… и чувствуешь как-то даже физически, что шпоры вырастают прямо из кроссовок, и кожанку перетягивает перевязь со шпагой, и в голове откуда-то звучат «Сказки Венского леса», и ты поворачиваешься, чтобы кивком головы пригласить ее на вальс… не замечая, что вокруг в это время не бальная зала, и даже не танцпол, а… да что угодно, вплоть до бивака в лесу…
 В лесу мы и встретились впервые.
 …После череды будней и майских ливней я выбрался в горы на своем «эндурике» (в семнадцать лет отец научил меня водить фуру по горным серпантинам; свои первые «права» категории «В» я получил в двадцать; в двадцать восемь у меня их забрали на три года; я купил японский мопед, пару раз приложился на нем об асфальт и погнал из Новороссийска на Красную поляну; прокатавшись три дня с одной ночевкой, я понял, что заболел этим коньком-горбунком, способным везти в два раза больше собственного веса и почти бесплатно; через пару лет вариаторные скутера мне наскучили, но тут подвернулась «Ямаха»-«полтинник» в исполнении «эндуро», в меру убитая и на вполне «взрослых» колесах; так в тридцать лет я стал обладателем техники для обучения тинэйджеров основам мотокросса – звучит глупо, но каждому свое). Хорошо знакомый с осени брод превратился в бурный поток неопределенной глубины. Возможно, в этом были виноваты не только ливни, но и джиперы на монстроподобных «уазиках», и местные лесорубы на «Уралах», часто колоннами колесившие здесь зимой. Но это в теории… А на практике я застрял в самой середине по самое седло, утопив свечу, бобину, карбюратор и воздушник. Время было послеобеденное, сверху ласково припекало солнце, снизу была релаксирующая ванна ледяной горной речки. Впереди был срезанный бульдозером обрыв градусов в сорок и высотой метра полтора (от воды), сзади – пробитая в лесном грунте тем же бульдозером просека с почти метровыми рыхлыми отвалами, превращенная таким образом в извилистую трясину неопределенной длины, через которую я пробивался минут двадцать. Я решил выбираться назад – на тот случай, если уже не заведусь.
 Когда долго едешь на мотоцикле по лесу, скоро перестаешь слышать что-либо, кроме собственного мотора. Когда захлебнувшийся мотор заглох, сквозь резко надвинувшуюся тишину, постепенно, как изображение под фотоувеличителем, стали проступать звуки леса.
 Плеск воды. Далекий шелест в верхушках деревьев. Потрескивание веток в подлеске. Птичья какофония, из которой сразу выделяются только дятел и кукушка… Стремительно приближающиеся голоса и позвякивание со стороны обрыва и натужный рев дизелей со стороны трясины.
 С одной стороны ко мне неслись бешеные велосипедисты, до которых дела мне не было, с другой – медленно подбирались «Уралы», разминуться с которыми в просеке-коридоре можно было, лишь утопившись в отвал вместе с мотоциклом. Я стал поторапливаться. Вскоре сзади раздались всплески и дикие возгласы. Их было человек десять – разогнавшись под горку, самые первые не успели притормозить и полетели в воду, как с трамплина. Выходили они пешком, велики (раза в полтора подороже моего мотика – таким все нипочем) несли в руках; следовавшие за ними медленно спускались с обрыва, спешивались и переносили свой транспорт через брод. Но мотоцикл – не велик, и даже мопед – не велик, килограмм восемьдесят живого веса, и поэтому я упирался в руль вытянутыми руками, распластавшись почти параллельно грунту, чтобы не давить на переднее колесо, увязшее в раскисшей глине. Я уже не смотрел на них и поэтому очень удивился, когда руль вдруг перестал сопротивляться моим потугам и чуть было сам не потянул меня за собой. Двое бешеных велосипедистов взялись с двух сторон за маятник, еще двое – за вилку и «вытащили меня вместе с конем из болота». Как раз из-за поворота стали выползать «Уралы».
 - Давай на поляну! – Мы были на пригорке, отвал здесь был чуть выше колена, и мне даже не пришлось приложить усилий, чтобы его преодолеть.
 Их было восемь мужиков от двадцати до сорока пяти, четверо женщин, трое из которых были с мужьями, и пятеро подростков от тринадцати до семнадцати – их дети. Такой полусемейный поход выходного дня и здорового образа жизни. Командовала всей этой ватагой Она. Она заметно выделялась из разновозрастной толпы. Выделялась профессионально подобранной и подогнанной по местам крепления экипировкой. Выделялась свитой самцов, следующих за ней неотступно, дабы предугадать все Ее желания. Выделялась снисходительным отношением к своему «гарему» и с некоторой заботой – к тем, кто оказался здесь просто так. Она их сюда привела, Она и выведет; они просто решили покататься по лесу и подышать свежим воздухом в уик-энд; для Нее же этот лес был вторым домом; Она же могла остаться здесь на неделю, а могла не появляться месяцами. Как, впрочем, и я.
 Их привал был кратким, моему же предстояло затянуться. Она сама подошла ко мне – по-царски, со свитой, и протянула визитку. Ростом Она едва доходила мне до плеча, в ее ладной, женственно округлой фигурке сразу бросалась в глаза высокая грудь, проступавшая под мокрой от речной воды майкой, под которой не было ничего… Черные обтягивающие шорты намного выше колен подчеркивали силу и красоту ее ног. Ее майка была слишком короткой, чтобы скрыть две складки на шортах, сходящихся в одну точку.
 - Надоест кататься одному, присоединяйся.
 Я поднял глаза. Антрацитовое каре с линейно ровной челкой над самыми бровями обрамляло прекрасное девичье лицо с минимумом косметики, но ее глаза… темно-карие, почти черные, смотрели не по-девичьи… Я поймал ее взгляд всего на мгновение, но понял – ей за тридцать, и в жизни она повидала.
 Как только голос Ее смолк, она повернулась, вскочила в седло и перемахнула через отвал. Ее свита устремилась за ней, а вслед за ними потянулись остальные. Я же стоял, ошарашенный внезапным благоволием Царицы, и смотрел на фиолетовый прямоугольник, запоминая до мельчайших штрихов изображенные на символы
 «Велотуры уик-энда, экстремальные велопоходы, многодневные велопробеги. Ирина Макаровна» – и дальше номер сотового.
 Я присел на корточки возле мотоцикла и закурил. Случайный дон пришелся ко двору и получил приглашение в свиту. Зачем? – Чем многочисленнее свита, тем величественнее величество – Боже, храни такую Королеву!
 Острое желание сейчас же попасть домой, которое пронзило меня двадцать минут назад, когда я застрял посреди ледяного потока, медленно улетучивалось. Мне не хотелось никуда, не хотелось вообще ничего делать, хотелось только сидеть на этой поляне и дышать тем же воздухом, которым только что дышала она, в безветрии которого еще долго будет витать этот еле уловимый запах ее дезодоранта…

 Мы стали встречаться. Нет! Мы не назначали свиданий, не ходили куда-то вместе, не ложились в одну постель, чтобы насладиться друг другом. Просто все свое свободное время я проводил на горных тропах и мы встречались на попутных и встречных направлениях, привалах и ночевках. Крутые подъемы и спуски, густой подлесок с колючим кустарником – всего этого полно в наших окрестностях, это ограничивает разнообразие маршрутов и делает случайные встречи более вероятными… Ее дежурные маршруты я выучил наизусть, и мне нетрудно было найти ее среди лесов и перевалов.
 За это время мой круг знакомств значительно расширился. С наступлением лета джиперы и эндуристы заполнили все горные тропы. Обычно они ездили небольшими группами с частыми остановками для осмотра горных и лесных красот. На таких остановках разговор завязывался очень быстро и обмен номерами телефонов происходил, как само собой разумеющееся, те же, кто занимался этим профессионально, просто давали свои визитки. Я ездил  всегда один. Так повелось еще с Красной поляны, значит так и должно было быть. Мне так было проще – ни с кем не сговариваясь, заранее ничего не обсуждая. Может быть, потому что и по жизни я был одиночкой, а может, потому, что мой тогдашний круг общения не представлял общения без возлияния.
 Конец мая был, как июль, начало июня напомнило март с мелкими затяжными дождями и туманами. Но для Нее плохой погоды не существовало. Для меня – тоже. Мы стали видеться чаще. Мы стали задерживаться на привалах, чтобы немного пообщаться. Но наедине мы никогда не были. Она никогда не ездила одна – Она вообще не выносила одиночества, хотя была одинока в жизни – ни мужа, ни детей у нее никогда не было. Не было и постоянной свиты. Те же, что входили в состав временных эскортов, тащились за ней во имя своих конкретных целей, и ничего, кроме неприязни, у меня не вызывали. Или неприязненной ревности? Я был влюблен в Нее – глубоко и безнадежно, навсегда и всерьез. Я мог заниматься чем угодно, спать с кем угодно, даже строить какие-то отношения – все это было внешней стороной моей жизни, но в глубине сердца была только Она. И я делал все, чтобы она этого не узнала – до той поры, когда Она будет готова узнать меня. Поэтому я делал вид, что случайны наши встречи в лесу, и встречаюсь я не с Ней, а с НИМИ. Когда несколько человек встречаются на  одних куличках у одного черта, и приводит их сюда не нужда, значит, у них есть что-то общее, а таким людям проще сблизиться. К концу лета у меня были номера телефонов почти всех, кто более-менее часто сопровождал Ее, у Нее был мой номер.
 За все лето я не позвонил Ей ни разу.
 Она сама позвонила однажды, в начале июля, сказав, что на конец месяца планирует пробег до Красной поляны.
 - Добывай велик и поехали с нами!
 Денег на хороший маунтинбайк у меня не было,  а дешевые «китайцы» годились только для воскресных выездов на набережную. Кроме этого у меня быстро развивались отношения с девушкой Наташей, но этим можно было пренебречь.
 - Поеду, если возьмешь с мотоциклом – тягачом буду.
 В августе стояла неимоверная жара, я почти не высовывался из дома. Слабый «полтишок» без принудительного охлаждения перегревался на затяжных подъемах. Постепенно я поворачивался лицом к реальности, в которой я снова мог стать отцом семейства.

 С первой осенней прохладой я снова стал пропадать в горах.

 Встретились мы на нашем дежурном привале. Дни заметно уже укоротились, они остановились на ночевку. Я же рассчитывал дотемна выбраться за перевал – завтра мне нужно было на работу. Но, увидев Ее,  уже не мог ехать дальше. Моя Царица приветливо встретила меня вместе со своей свитой, в которой к тому времени образовался крепкий костяк из двух-трех человек. Мы долго общались, все больше узнавая друг друга. Мне казалось тогда, что я разгадал секрет Ее царственности… Мы были людьми одного поколения, но воспитывались и жили все это время по-разному. В середине 90-х она приехала сюда поступать в институт. Вопрос заработка встал ребром сразу же – родная станица могла снабжать ее картошкой в неограниченном количестве, но молодой девушке в новом для нее городе нужно не это. Челночничать в Турцию, Румынию, Польшу тогда было выгодно даже с небольшим оборотом, а занимались этим по большей части женщины. Помогала и естественная общительность, и мнимая простота души… Две противоположных черты характера – неспособность к одиночеству и стремление к независимости дополняли ее природный шарм обаянием «слабой женщины», что привлекало к ней людей, облеченных  властью; она легко завязывала новые знакомства, при этом люди, окружавшие ее, не замечали своеобразного морально-делового фильтра, через который они проходили, становясь для нее или нужными, или безвредными. У нее был талант – найти человека, стоявшего за тем или иным рычагом Системы, и убедить его нажать на рычаг в нужном направлении. Да, она была настоящей стервой в молодости, да и сейчас оставалась ей – но стервой не той породы, которая со временем превращается в обычную ****ь – она была из тех, что оставляют от себя изысканное терпкое послевкусие , незабываемое до старости, когда и через двадцать лет после расставания, услышав ее голос в трубке, скажешь: «Здравствуй, любимая!» Она забирала души всех, кто был с ней, но что-то такое оставляла взамен, что человек не чувствовал себя опустошенным. В то время, когда меня забирали в армию, она перевелась на заочное отделение, чтобы больше времени уделять маленькому, но непрерывно растущему бизнесу. В своих главных решениях она руководствовалась осторожностью и интуицией – это помогло ей избежать многих неприятных ситуаций – в том числе и дефолта. Последние года три у нее было десять вещевых точек по всему городу, управляющий и поставки по договорам. Последние три года она могла заниматься любимым занятием, которое не приносило ей ничего, кроме удовольствия, но в предыдущие десять лет у нее не было времени ни на что – и на личную жизнь тоже. У меня все было иначе – после армии завод и почти сразу семья. Нельзя сказать, что у меня не было возможности вырваться из этого замкнутого круга – но я восемь лет не принадлежал себе, а потом долго не знал, что делать с этой внезапно нахлынувшей свободой.
 Теперь я знал, что мне нужна Она. Всегда. А я Ей – нет. Потому что я жду от женщины того же, на что готов сам – сломать свой привычный уклад жизни чтобы начать выстраивать новую жизнь. Мне легко сломать этот уклад, потому что в нем ничего нет, кроме наемной работы и экстремальных, но не слишком, увлечений…Легко сломать то, чего почти нет… А Ей есть, что терять. Тогда и мне есть. И все, что у нас есть общего – лишь эти случайные встречи в лесу.
 Ее близкое окружение – они все сейчас были здесь – было под стать Ей. Тридцати-сорокалетние, прошедшие тот же беспредел 90-х, сумевшие тогда получить образование и добиться успеха в жизни благодаря своим способностям. Они тоже не всегда были такими. Михей свои два высших отработал иномарками, которые сначала гнал из бывшей ГДР через Польшу и Белоруссию, а потом – японками с Дальнего Востока, прежде, чем открыл свой автосалон, который потом продал какому-то официальному дилеру множества марок, оставшись в нем управляющим. Лехе было за сороковник, женился он, как и я, рано, сейчас его дети институты в Москве заканчивали, но с женой он развелся лет пятнадцать назад, когда на заводе перестали платить зарплату, и он всеми правдами и неправдами пробился электриком на греческий танкер, который по странному стечению обстоятельств, никогда в Новороссийск больше не приходил. Вернулся он только через два года, никому здесь не нужный, быстро оформил развод и снова ушел в рейс. Через полгода он поступил в «Вышку» на заочное и устроился матросом на буксир. На первую плавпрактику он ушел уже стармехом на том же танкере, что и в первый раз. Сейчас он сам выбирал судовладельца и рейс, на котором стоило поработать. Антон был самым молодым и единственным, которого можно было бы считать мажором, и то лишь потому, что в далеком восемьдесят девятом его  отец привез из рейса IBM 286 – роскошь по тем временам, и еще несколько лет обеспечивал обновление сыновьего «железа» в соответствии с духом времени. С 96-го парень жил в Интернете, когда про него еще никто ничего не знал, электронные биржи, которые с тех пор начали расти, как грибы, с самого начала стали его средой обитания.
 Это было странное сообщество еще и тем, что в них не было присущей подобным людям заносчивости и снобизма, они не принимали образ жизни обывателя так называемого «среднего класса»,  довольствуясь минимумом бытового комфорта, и не отказывая себе ни в чем лишь в своем увлечении экстримом. За рамками этого увлечения у каждого был свой круг, возможно, они также редко видятся друг с другом, как и я с ними.
 И все же я не вписывался в эту гармонию. Я вообще никуда не вписывался, если не считать иногда попадающихся под колеса столбов, бордюров и кюветов. Нарушала общую гармонию моя пролетарская судьба с хроническим безденежьем, да потертая «Ямаха»-недокроссач, от безденежья приобретенная и безденежье это третьим кредитом усугубившая. Самое интересное, что они не считали меня идиотом, строящим из себя умника. Каждый отдыхает в меру своих возможностей, да и не принято в цивилизованном мире о личных проблемах говорить.
 Меня угощали вином, и, когда догорали костры, я уже чувствовал, что слегка опьянел. Они предложили мне место в большой палатке и даже чей-то запасной спальник, но принять их предложение было выше моих сил – при всех своих достоинствах они были всего лишь Ее свитой, я же мог быть только Ее императором. Единственное место, где я мог бы остаться в эту ночь – ее палатка; и чтоб никаких спальников и одежды…
 - Спасибо, но мне на работу завтра с утра.
 - Ты уверен? Темно уже, а ты выпил… - ее милый голос прозвучал нежной торжественной мелодией и уже слегка повелительно, - оставайся, разбудим рано, успеешь.
 «Разбудим…» С кем вдвоем ты будешь будить меня, моя Богиня? Кто будет твоим Богом этой ночью? Нет, если ты и будешь когда-нибудь будить меня, то будешь делать это одна, проснувшись под тем же одеялом…
 - Нет. Поеду. – я старался говорить бодро, потому что червь сомнения слишком уж настойчиво шевелился где-то в районе солнечного сплетения. Я вдруг осознал,  что она стоит вплотную ко мне, и мне достаточно лишь слегка наклониться, чтобы поцеловать Ее… Но за месяцы знакомства я успел заметить, что никто из свиты не позволяет себе такую вольность по отношению к Ней, Августейшей… Я поднес Ее руку к губам. Впервые за полгода я прикоснулся к ней.
 «Я твой, моя Королева, но только после всех и навсегда.»
  Это легкий вздох мне послышался или в самом деле был?
 Мой «конек-горбунок» явно решил не вмешивать меня в ДТП в пьяном виде. Сначала он порвал трос сцепления, но, видя, что меня это не останавливает, пробил заднее колесо, отыскав на дне безобиднейшего брода кусок арматурины. С бодрым видом при свете налобного фонарика я занялся ремонтом. Когда я заклеил камеру, понял, что чего-то не хватает. Не хватало как раз насоса, чтобы накачать колесо. Еще днем, осматривая мотоцикл на перекурах, я замечал, что чего-то на нем не хватает, но никак не мог понять – чего. Теперь дошло. До бивака недалеко – километра полтора… но… «возвращаться – плохая примета, я тебя никогда не увижу». Я налег на руль и погреб в гору… К полуночи я выбрался на Кабардинский перевал, а к пяти утра доплелся до дома. Оставался час, чтобы чуть перекемарить и накачать колесо перед работой. Проснувшись, я занялся колесом. Сделал несколько качков, но воздух вылетал через отверстие ниппеля, будто никакой латки на камере не было. Скорее всего ее просто сжевало. Плюнув на все, я переоделся и пошел на работу пешком.
 Весь день холодало, а к вечеру пошел снег. Я отправил Ей эсэмэску: «Как добрались?» Она ответила: «Спасибо, с обеда уже дома, а ты?» - «На работу успел.» - «Что-то случилось?» - «Бензин кончился на трассе.» Про колесо ничего не сказал.

 Весь декабрь был снежным и слякотным. Иногда я выбирался, но не дальше ближайшего перевала. Возвращался мокрый, грязный, злой и усталый. Мотоцикл решил ломаться через раз, но разнообразием не баловал – пробитые колеса,  пропавшая искра, перегоревшие предохранители – вот и все, на что его хватало; все это устранялось на месте и было лишь тупым убиванием моего времени. Чего ему надо было? Или Она не хотела, чтобы я там катался без Нее, но с полторашкой «Блэйзера», которую убирал по дороге?
 За неделю до Нового года от меня ушла девушка Наташа. Хорошо, что Новый год мне пришлось встречать на работе.

 За всю зиму мы перекинулись всего несколькими эсэмэсками – Новый год, Рождество, 23 февраля, 8 Марта. День Влюбленных в этот перечень дежурных поздравлений не входил. Иногда погода очень даже баловала, я уезжал в горы, но Ее там не было. Только в конце апреля пришла эсэмэска: «1 мая пробег Афонка – Шапсуга – Эриванская – Боцехур. Толпа уже человек тридцать. Есть человек от администрации и с телевидения.»
 Я был в отпуске, времени и денег у меня было достаточно, чтобы подобрать подходящий байк и отправиться вместе с ними, но это было бы слишком просто. 30-го апреля я поднялся на перевал, проехал немного по гребню и остановился возле спуска к Эриванской, полого уходившего вправо и вниз. Здесь я вбил в землю две арматурины и натянул между ними полосу материи, на которой вывел краской из баллончика:
                «Я БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ВЕЧНО»

Она увидит это, когда будет завершать подъем.