Ульянка

     В летний июльский зной, в тени старых верб, за мельницей, на потемневшей от времени скамейке, сидели три девочки – три подружки. Одна из них, самая бойкая, загодя нарвала одуванчиков полон подол. Цветки слегка примялись, но их было много, и она выхватывала из цветочного вороха самые крупные из них и, тесно прижимая друг к дружке, плела веночек. От усердия прикусила слегка нижнюю губу, любуясь время от времени на свою работу, завершала душистую вязь.
     Вторая, с длинными тёмными косами, в коротком платьице в горошек, подсела на скамейку недавно. Рядом с собой на скамейку положила целую охапку с виду невзрачных цветов с белыми зонтиками, с чуть розоватым оттенком, с резными маленькими листиками и упругим стебельком. Девочка осторожно брала цветок тысячелистника и, скользя пальчиками, от самого соцветья до конца корешка обчищала от листиков стебелёк. Потом ровненьким снопиком складывала уже очищенные цветки себе на колени. Пальчики позеленели от травянистого сока, но девочка терпеливо и аккуратно, стебелёк за стебельком, складывала похудевшие, безлистые цветы в чуть прогнувшийся подол платьица.
     Третья же девочка поглядела на своих подружек, хмыкнула и побежала по берегу реки. Бежит, подпрыгивает, чисто беленькая козочка. Волосы русые по ветру развеваются. Тоненькими ручками машет. Кажется, вот-вот взлетит. Наклонится, сорвёт цветок, да в веночек совьёт. Сорвёт другой и туда же. То к кустику подбежит, то на холмик взберётся. Глядь, а она уже обратно бежит, а на голове веночек из разных цветиков луговых красуется.
     На ту пору мельник с мельницы вышел. Постоял на крылечке, прислушиваясь к всплеску воды под мельничным колесом, отряхнул рубаху от мучной пыли, погладил белую, как снег, бороду и направился к колодцу. День жаркий, видать, захотелось старому водицы холодненькой испить. Снял с колышка, им же выстроганный из липового чурбачка ковшик, наклонился над невысоким срубом и зачерпнул водицы. Глотнул пару раз и остановился, прислушался, как живительная влага холодит нутро. Глотнул ещё, крякнул от удовольствия и покосился на сидевших на скамейке девочек с веночками на головках. Нахмурил белесые брови, но глотнув водицы ещё пару глотков, добродушно сказал:
     - Сколько цвету-то зазря извели! Не так по делу. Как походя, без дела. Не хорошо так-то, не хорошо…
     Старик сверлил их осуждающими глазами и всё больше хмурил брови. Девочка в жёлтом веночке огрызнулась:
     - Цветы-то ничейные. Сами растут. У кого ж разрешения спрашивать?
     - Экие вы неразумные! – проворчал старик. – У всякой твари свой пастух имеется, у всего на свете свой хозяин есть. Только не всем об этом знать-то полагается.
     - И у цветов? – недоверчиво спросила девочка в белом веночке из цветов тысячелистника.
     - А как же! И у них тоже, и у бабочек, и у стрекоз, и у кузнечиков, и у пташек малых.
     - Моя бабушка говорит, - обозвалась русоволосая девочка в веночке из разнотравья, - что цветы родились из улыбок добрых людей…
     - Может правда это, дитятко, только когда я ещё мальцом был, а на этой мельнице мельником дед Антип был, так он однажды меня кнутовищем через спину взгрел. Это, значит, для пущей острастки, чтоб надольше запомнилось… Так бывалоча, топает ногами, бородищей трясёт, а сам свистящим шёпотом меня и наставляет: «Гляди, оголец! Разгневаешь Ульянку, быть большому голоду, разору да беде неизбывной!..»
     - А что за Ульянка, которую нельзя было гневить? – спросила девочка в беленьком веночке.
     - Да откуль я знаю? Не видал я её ни разу. Но были люди, которые видели, – старик оценивающе покосился на девчушек, раздумывая, стоит ли об этом рассказывать.  Девочки подошли к нему поближе и заинтересованно глядели на него. Старый мельник, решившись, заговорил приглушенным голосом:
     - Было это давно, когда только построили эту мельницу. Где-то об эту пору, в самый травостой, вон из-за того леса надвигалась туча. Полил дождь. А как стал затихать, загорелась радуга в пол неба и одним своим рукавом коснулась речки. В аккурат под самое мельничное колесо угодила. Запенилась там водица речная, затуманилась, поднялась лёгким облачком. И тут-то с небесной выси, по цветному рукаву радуги скатилась девочка и плюх на мягкую перинку облачка. Хохотнула и выпрыгнула на бережок. И побежала, и побежала – вон туда, по-над речкой, на тот пригорок. Люди сказывали, что так легка она была, что и травинки не качнула, росинки не потревожила, бежит, стало быть,  она и хохочет. А голосок звонкий, серебряный. Где коснётся ножкой земли, там алые маки расцветают. Взмахнула ручкой и весь пригорок душистым чабрецом покрылся. Отряхнула подол своего платьица и закружились, запорхали бабочки. А над её головушкой пташки малые хороводятся. Стоят люди, удивляются.
     И надо ж тому случиться: откуда ни возьмись – барин скачет на вороном коне. А за ним верный его слуга – немой Афанаська. Немой-то немой, а силы в ём не меряно. Вот, повелел тот барин Афанаське изловить ту девчоночку.  Пускай, значит, ему служанкой послужит, раз такая прыткая. Афанаська и ринулся за нею. Скачет, коня нахлёстывает. Глазищи горят, чистый аспид.
     Вдруг згрохотал гром. Люди глядят на небушко, а оно чистёхонько. Нет ни облачка. Только солнышко к закату клонится, да так ласково светит. Глянул на небо Афанаська и замычал чегой-то, бестия безъязыкая. И посыпались с неба стрелы огненные. Да прямо под ноги коню. Шарахнулся конь, Афанаська и вылетел из седла, хряпнулся о земь и дух испустил. А конь ускакал. Так и не сыскали его потом.
     А девчоночка та подбежала как раз к этому месту и села в траву. Барин к ней. Но, пока доскакал, да с коня спрыгнул, она, как сидела, так и ушла под землю. А на том месте родничок забил.
     Сколько ни шарил руками в высокой траве барин, только измочился весь в росе. Погнался было за бабочками. Да только, какую не споймает, глядь, а на ладони, вместо бабочки – большая жаба сидит. Вот смеху-то было…
     На том мете, где родничок забил, люди колодец выкопали, сруб поставили. И пьют себе водицу на доброе здоровьице. Потом стали примечать, что в тех местах, где с неба огненные стрелы упали, осокори, один выше другого, к небу потянулись.
     А девчоночку ту Ульянкой стали звать. Потом уж и колодец этот «Ульянкиным колодцем» прозвали. С тех пор без особой надобности цветы не рвут. Боятся Ульянку огорчить.
     И то сказать: кто её знает? Перестанут сады цвесть, хлеба колоситься, разнотравье всякое повыведется. Как жить-то станем? Не будет цвету, не будет плоду. Вот ведь как оно устроено. Не бог весть какая былинка растёт, а раз ей жизнь дадена, - значит, и она нужна на земле. И всякие там стрекозы, кузнечики, пичужки малые. Вот ведь штука-то какая! Не сразу своим человеческим умишком и постигнешь… А вы, вона сколько цвету понарвали… Повяли цветочки, сгубили, стало быть,  вы их. Охо-хо-хо! Куропаточки вы неразумные…
     Старик повесил ковшик на колышек и зашагал к мельнице.
     - «Куропаточки неразумные!..» - передразнила его девочка в одуванчиковом веночке. Прыснула от смеха и девочка в платьице в горошек. А третья девочка подошла к колодцу, заглянула в него и тихо прошептала:
     - Прости нас, Ульянка!
     Собрала возле скамейки вянущие цветочки в подол своего платьица, подошла к берегу речки и вытряхнула их на бегущую воду. Сняла с головы веночек и осторожно бросила его в речку.
     Девочки переглянулись и тоже побросали свои веночки на воду. Зашелестели узенькие листики старых верб, запрыгали солнечные зайчики на речной воде.
     - Понравился им наш подарок…
     - Ага. Только я больше рвать цветы не буду.
     - Я тоже…
                9 августа 2000 года.


Рецензии
Красивая сказка, поучительная. Спасибо Вам, Аннушка за добрые и умные сказки. С любовью, Татьяна.

Татьяна Богдан   14.06.2012 19:49     Заявить о нарушении
И Вам спасибо, что не забываете меня! Большой привет Вашей матушке!!!

Анна Боднарук   15.06.2012 04:25   Заявить о нарушении
Обязательно передам! Сейчас раннее утро, так мои домочадцы еще спят. Здоровья Вам, родная. Целую, Татьяна.

Татьяна Богдан   15.06.2012 05:00   Заявить о нарушении