Русалка
— Здесь втыкай, греби на воду, вон к тем кустам, да не гони,— осадил кого-то приглушённый голос. От берега осторожно отчалила лодка и у развернувшись носом на течение, поплыла к противоположному берегу. За. лодкой потянулся ряд белых точек. , Сети. По всему видно, что в лодке сидят знатоки своего дела, работают слаженно, тихо и быстро. Глухая, грозная ночь выбрана ими не случайно, мужики придерживаются правила "собака не видит, не лает."
- Всё, последняя, пошли на место,- скомандовал тот же голос и лодка стремительно скрылась за поворотом.
Тучи остановились, у горизонта молча сверкали молнии, освещая рваные клочья неба. Луна потерялась в хаосе облаков и над рекой повисла непроглядная темнота.
Немного погодя, в лесу, робко подрагивая вспыхнул огонёк. Пометавшись по куче валежника он, занялся ровным, жарким костром. Укрывшись от случайных глаз в глубокой лощине, у огня сидели трое. Над костром висел закопчённый чайник, рядом на мятой газете скромный харч.
- Ну, дрогнули,- звякнула посуда, и послышалось гортанное, хо-о. Захрустели лук и огурцы.
- Как думаешь, Тихонович, будет рыба? - обратился к старшему крупный детина, загребая здоровенной ладонью кусок сала.
- Про рыбу не скажу, а вот сала сейчас не будет точно, произнёс Тихонович ровно, без нажима, как бы сам себе. Было ему за шестьдесят, имел он чёрную смоляную бороду и нелегкую жизнь за плечами,— ты б пореже, а то нам за тобой не угнаться, метешь как в прорву.
Ленька Зякин был в рассвете мужицких сил, обладал здоровым телом и отменным аппетитом.
- Ты, Тихонович скажешь тоже,- притворно засмущался Лёнька,— я после первой всегда плотно закусываю.
- Ага, после первой, лучше расскажи как ты у бабки Поли на "покрова", сожрал всё, что она на неделю заготовила,- вступил в разговор третий. Лет двадцати, с реденькими рыжими усиками под мелким носом, он решительно не вписывался в компанию серьёзных рыбаков.
- Цыц, мелочь,- добродушно гаркнул на него Зякин, налегая на огурцы с картошкой.
- Не обижай парня, - заступился старшой, - он и так сегодня пострадавший, штанишки до сих пор наверно не просохли.
Мишка опустил глаза, и даже при неровном свете костра было видно, как по щекам побежал алый румянец. Оплошал он сегодня на все сто. По молодости лет, доверили ему мужики, привязывать сети за кусты, у берега, а вокруг темень, ветки за одежду цепляются, за шиворот лезут, жутковато однако и вдруг, прямо у него под руками вода забурлила да как ухнет, брызги выше головы, лодку бросило в сторону, и всё это среди абсолютной тишины. Сердце у Мишки и оборвалось, сиганул он через Тихоновича и если бы не здоровенная Лёнькина лапища летел бы из лодки далеко.
- Он думал русалка, хотел за ней броситься,- издевался Зякин,- а это бобёр, промашка вышла.
- Да, всю речку загадили, сколько сетей порвали, то за корягу зацепишь, то сам залетит, одни верёвки остаются,- сетовал Тихонович,- а ведь раньше их не было. Завезли, юннаты хреновы.
- А русалки, Тихонович, были раньше?- не унимался Лёнька.
- Русалки?- Тихонович задумался,- как тебе сказать, сколько рыбачу, не попадались, но слышал про них всякого.
- Ерунда всё это,- Мишка покосился в сторону леса,- сказки.
- Обсыхай, студент, - Зякин бросил в костёр ненужную уже газету. Пламя подпрыгнуло вверх, зло кусая зелёные ветви.
- Расскажи чего-нибудь, а, время ещё есть, - Лёнька повалился на бок, подперев голову рукой. Старшой достал из костра уголёк, перебрасывая в ладонях, прикурил от него папиросу, замер. Шипели сырые ветки в костре, на макушках деревьев шептались листья, да одинокий комар, занудно писклявя, нарезал круги вокруг аппетитного Зякинского тела. Темно и тихо. Упало несколько капель дождя. Тихонович набросил на плечи брезентовый плащ и, вороша палкой костёр заговорил.
- Разное доводилось слышать, бывало по молодости, на «святки», соберётся, где народ, вот уж чего не расскажут. И кого только не вспомнят, да ещё каждый старается историю похлеще рассказать, где тут поймёшь, правда это или выдумка. До того договорятся, что потом и
по домам идти боятся, да, бывало и такое.
- Помню вот, тетка Шура рассказывала, она тогда ещё в девках была, случилось ей засидеться в гостях, на хуторе, а дело к ночи,- Тихонович замолчал, оглянулся по сторонам. Мишка поёжился и подвинулся к огню. Сытый Зякин прикрыв глаза, молча переваривал ужин.
- Вышла она из гостей слепка навеселе,- продолжал Тихонович, - песенку в пол голоса затянула и старой дорогой, вдоль реки, двинула домой, а как раз это было на Духов день. Старики говорят в эту ночь русалки из воды выходят, играют, на деревьях раскачиваются и заманивают прохожих, чтобы потом защекотать. В общем, время для прогулок под луной она выбрала неудачно.
Идёт она шустро, себя песнями подбадривает и на речку одним глазом посматривает. Над водой туман висит, ничего не видно, но слышится ей, будто догоняет её по реке лодка, хлюпает что-то. Обернётся она, нет никого, тихо. Только с места сойдёт—опять хлюпает. Сробела тут она, шаг прибавила, почти бегом припустилась, и чем быстрее тётка идёт, громче вода плещется. Всё, уж невмоготу ей стало, ноги ватные, подкашиваются, хмелёк вылетел враз.
Дошла тётка кое-как до старой мельницы, видит на развалинах, в тумане, девка сидит. Вся в белом, волосы длинные в воду спускаются, и она их гребнем, всё чешет, чешет и ласково так смеется. Рукой машет, зовёт к себе. Помутилось у тётки Шуры в голове, идти не хочет, а ноги сами несут, как во сне. Подходит она ближе, девка руки к ней протягивает, синие, почти прозрачные и ногти белые, длинные. Тётка сил набралась, перекрестилась, не помогает. Манит её русалка. Сидит на конце бревна, над самым омутом и глазами зовёт. Большие, чёрные глаза, а в них тоска и жалость. Подошла тётка к русалке прямо по бревну, села рядом, та ей гребень протягивает, на, мол, чеши. Взяла она его, холодный, скользкий и провела по волосам, а в них пиявки шевелятся и всякая мерзость речная. Ужас. Тётка Шура увидело это, да матюгом что-то и ляпни, позеленела русалка, глаза змеиными сделались, начала вся извиваться и со страшным воплем в воду бросилась. Тихо стало. Сидит тётка на, бревне, ни живая, ни мертвая, пошевелиться боится, как бы с бревна в воду не упасть. Под утро выбралась она с бревна и домой. Не помнит, как и добежала, села на кровать, смотрит, а в руке гребень русалочий. Швырнула его куда-то в угол, забралась под одеяло, колотит её от страха.
Тихонович подбросил в костёр веток, повернулся к лесу и чему-то загадочно улыбнулся. Мишка сидел не шевелясь, и искоса поглядывал по сторонам. По деревьям плясали уродливые языки костра. Чернота леса то отступала, то бросалась вперёд. Где-то не вдалеке что-то тихо хрустело. Зякин дремал, но вполуха слушал рассказ.
- А что с расчёской было, Тиханыч?- Лёнька потянулся похрустывая суставами.
— Да не расчёска, гребень это был, а дальше было вот что. Где-то через месяц, на полнолуние, возвращается тётка с вечеринки, подходит к дому, а на скамейке, у дверей, сидит та девка, волосы лохматые, глаза сверкают, ногтями скамейку дерёт. Увидела она Шурку, голову запрокинула и выть. Страх обуял тётку Шуру, чесанула она по улице, пыль за ней столбом, а в след топот и вой. Добежала до кума Ивана, в дверь ломится, криком кричит. Те повскакивали, перепугались спросонья, не пожар ли. Впустили, та в комнату заскочила и прямо посреди и упада. Отходили девку кое-как, рассказала она своё горе, тут кума её и присоветовала. "Ты гребешок отнеси обратно, иначе житья тебе не будет от русалки, не отвяжется".
На следующий день отыскала тётка тот проклятый гребень и к реке. Боится идти, а надо. Дошла до мельницы, вокруг тишина, а на омуте волны гуляют, круги расходятся. Размахнулась она да со всех сил швырнула тот-то гребешок в омут. Не успел он долететь до воды, забурлило всё вокруг, засвистело, показалась голова русалочья и как закричит диким голосом,— Тихонович замолчал и в это мгновение в лесу, у Мишки за спиной, завизжало, застонало и стало падать дерево. Ужас охватил Мишку, подпрыгнул он на месте и, перелетев через костёр, приземлился на руках у полусонного Зякина. Дерево ударилось о землю и, потрещав ветками, затихло.
- Бобры лес валят,- спокойно произнес Тихонович, с улыбкой разглядывая изумлённого Лёньку с младенцем на руках. Тот, оценив ситуацию, изобразил на лице море нежности и убаюкивающе покачивая обалдевшего Мишку, заугукал.
- А скамейку ту я видел, вся изглоданная, страх просто,- Тихонович встал и начал собирать вещи,- ну пора, может до дождя успеем. Рыбаки молча направились к реке. Впереди Тихонович, за ним жался до смерти перепуганный Мишка. Последний шёл Зякин и ковырял спичкой в зубах. Его мало волновали проделки сомнительных тварей, вот рыба в сетях, это серьезно.
В небе громыхнуло, сверкнула молния, и по воде побежала лёгкая рябь. Тучи зашевелились и медленно тронулись с места. Упали первые капли дождя. И хотя русалки в ту ночь из воды не показывались, Мишка на ночную рыбалку больше не ездил.
с. Берёза 1998 год
Свидетельство о публикации №210041700963