Русалка

Из-за поворота    появилась     чёрная,   горбатая  тень. Она  двигалась бесшумно  ломая  слабые отблески   луны, оставляя  позади   мягкие, серебристые волны. Луна  на мгновение осветила  реку и   тень, дрогнув повернула  к   лесистому берегу. Зашелестела осока, испуганно     крикнул сонный  кулик   и   со свистом растворился  над  тёмной   водой. Сыро. Пахнет   грозой. Громадные, тучи   едва  двигаются  по  душному, мрачному небу, они  несут   с  собой   чувство  тревоги  и   тоски. Тихо.
—  Здесь  втыкай, греби   на  воду, вон   к   тем кустам, да  не  гони,— осадил кого-то приглушённый   голос. От   берега осторожно  отчалила  лодка  и у развернувшись  носом  на  течение,   поплыла к  противоположному берегу. За. лодкой   потянулся  ряд белых   точек. , Сети. По всему видно, что в  лодке  сидят   знатоки   своего дела, работают   слаженно, тихо и  быстро. Глухая, грозная  ночь  выбрана  ими  не случайно, мужики придерживаются  правила "собака  не  видит, не  лает."
-  Всё, последняя, пошли  на  место,- скомандовал  тот   же голос и   лодка стремительно скрылась  за поворотом.
Тучи  остановились, у горизонта молча сверкали  молнии,  освещая рваные клочья  неба. Луна потерялась  в   хаосе  облаков  и  над  рекой   повисла непроглядная  темнота.               
Немного погодя, в  лесу,     робко подрагивая вспыхнул     огонёк. Пометавшись по    куче    валежника он, занялся ровным, жарким костром. Укрывшись от   случайных  глаз  в глубокой   лощине, у  огня  сидели   трое. Над  костром висел  закопчённый  чайник, рядом на  мятой  газете скромный   харч.
-  Ну, дрогнули,-  звякнула посуда, и  послышалось  гортанное,  хо-о. Захрустели   лук   и   огурцы.               
-  Как   думаешь, Тихонович, будет   рыба? - обратился  к   старшему крупный детина, загребая  здоровенной  ладонью кусок   сала.
-  Про  рыбу не  скажу, а  вот   сала  сейчас  не будет   точно,  произнёс Тихонович   ровно, без  нажима, как  бы сам себе. Было ему  за  шестьдесят, имел  он   чёрную смоляную бороду  и  нелегкую  жизнь   за  плечами,— ты б пореже, а  то нам  за  тобой  не  угнаться, метешь  как   в   прорву.
Ленька  Зякин   был  в  рассвете  мужицких   сил, обладал  здоровым  телом и отменным аппетитом.
-   Ты, Тихонович     скажешь     тоже,-     притворно     засмущался  Лёнька,—  я после первой   всегда  плотно  закусываю.
-  Ага, после первой, лучше  расскажи  как   ты у  бабки   Поли на "покрова", сожрал  всё, что  она на неделю  заготовила,-  вступил  в  разговор   третий. Лет   двадцати, с  реденькими   рыжими   усиками   под  мелким носом, он  решительно не вписывался в  компанию серьёзных  рыбаков.
- Цыц, мелочь,- добродушно гаркнул на него Зякин, налегая на огурцы с картошкой.   
- Не обижай  парня, - заступился старшой, - он и так сегодня пострадавший, штанишки до сих пор наверно не просохли.
Мишка опустил глаза,  и даже при неровном свете костра было видно, как по щекам побежал алый румянец. Оплошал он сегодня на все сто. По молодости лет, доверили ему мужики, привязывать сети за кусты, у берега, а вокруг темень, ветки за одежду цепляются, за шиворот  лезут, жутковато однако и вдруг, прямо у него под руками вода забурлила да как ухнет, брызги выше головы, лодку бросило в сторону, и всё это среди абсолютной тишины. Сердце у Мишки и оборвалось, сиганул он через Тихоновича и если бы не здоровенная Лёнькина лапища летел бы из лодки далеко.
- Он думал русалка, хотел за ней броситься,- издевался Зякин,- а это бобёр, промашка вышла. 
- Да, всю речку загадили, сколько сетей порвали, то за корягу зацепишь, то сам залетит, одни верёвки остаются,- сетовал Тихонович,- а ведь раньше их не было. Завезли, юннаты хреновы.
- А русалки, Тихонович, были раньше?- не унимался Лёнька.
- Русалки?- Тихонович задумался,- как тебе сказать, сколько рыбачу, не попадались, но слышал про них всякого.
- Ерунда всё это,- Мишка покосился в сторону леса,- сказки.
- Обсыхай, студент, - Зякин бросил в костёр ненужную уже газету. Пламя подпрыгнуло вверх, зло кусая зелёные ветви.
- Расскажи чего-нибудь, а, время ещё есть, - Лёнька повалился на бок, подперев голову рукой. Старшой достал из костра  уголёк, перебрасывая в  ладонях, прикурил от него папиросу, замер. Шипели сырые ветки в костре, на макушках деревьев шептались листья, да одинокий комар, занудно писклявя, нарезал круги вокруг аппетитного Зякинского тела. Темно и тихо. Упало несколько капель дождя. Тихонович  набросил  на плечи брезентовый плащ и, вороша палкой костёр заговорил.
- Разное доводилось слышать, бывало по молодости, на «святки», соберётся, где народ, вот уж чего не расскажут. И кого только не вспомнят, да ещё каждый старается историю похлеще рассказать, где тут поймёшь, правда это или выдумка. До того договорятся, что потом и
по домам идти боятся, да, бывало и такое.
- Помню вот, тетка Шура рассказывала, она тогда ещё в девках была, случилось ей засидеться в гостях, на хуторе, а дело к ночи,-  Тихонович замолчал, оглянулся по сторонам. Мишка поёжился и подвинулся к огню. Сытый Зякин прикрыв глаза, молча переваривал ужин.
- Вышла она из гостей слепка навеселе,- продолжал Тихонович, - песенку в пол голоса затянула и старой дорогой, вдоль реки, двинула домой, а как раз это было на Духов день. Старики говорят в эту ночь русалки из воды выходят, играют, на деревьях раскачиваются и  заманивают прохожих, чтобы потом защекотать. В общем, время для прогулок под луной она выбрала неудачно.
Идёт она шустро, себя песнями подбадривает и на речку одним глазом посматривает. Над водой туман висит, ничего не видно, но слышится ей, будто догоняет её по реке лодка, хлюпает что-то. Обернётся она, нет никого, тихо. Только с места сойдёт—опять хлюпает. Сробела тут она, шаг прибавила, почти бегом припустилась, и чем быстрее тётка идёт, громче вода плещется. Всё, уж невмоготу ей стало, ноги ватные, подкашиваются, хмелёк вылетел враз.
Дошла тётка кое-как до старой мельницы, видит на развалинах, в тумане, девка сидит. Вся в белом, волосы длинные в воду спускаются, и она их гребнем, всё чешет, чешет и ласково так смеется. Рукой машет, зовёт к себе. Помутилось у тётки Шуры в голове, идти не хочет, а ноги сами несут, как  во сне. Подходит она ближе, девка руки к ней протягивает, синие, почти прозрачные и  ногти  белые, длинные. Тётка сил набралась, перекрестилась, не помогает. Манит её русалка. Сидит на конце бревна, над самым омутом и глазами зовёт. Большие, чёрные глаза, а в них тоска и жалость. Подошла тётка к русалке прямо по бревну, села рядом, та ей гребень протягивает, на, мол, чеши. Взяла она его, холодный, скользкий и провела по волосам, а в них пиявки шевелятся и всякая мерзость речная. Ужас. Тётка Шура увидело это, да матюгом что-то и ляпни, позеленела русалка, глаза змеиными сделались, начала вся извиваться и со страшным воплем в воду бросилась. Тихо стало. Сидит тётка на, бревне, ни живая, ни мертвая, пошевелиться боится, как бы с бревна в воду не упасть. Под утро выбралась она с бревна и домой. Не помнит, как и добежала, села на кровать, смотрит, а в руке гребень русалочий. Швырнула его куда-то в угол, забралась под одеяло, колотит её от страха.               
Тихонович подбросил в костёр веток, повернулся к лесу и чему-то загадочно улыбнулся. Мишка сидел не шевелясь, и искоса поглядывал по сторонам. По деревьям плясали уродливые языки костра. Чернота леса то отступала, то бросалась вперёд. Где-то не вдалеке что-то тихо хрустело. Зякин дремал, но вполуха слушал рассказ.
- А что с расчёской было, Тиханыч?- Лёнька потянулся похрустывая суставами.
— Да не расчёска, гребень это был, а дальше было вот что. Где-то через месяц, на полнолуние, возвращается тётка с вечеринки, подходит к дому, а на скамейке, у дверей, сидит та девка, волосы лохматые, глаза сверкают, ногтями скамейку дерёт. Увидела она Шурку, голову запрокинула и  выть. Страх обуял тётку Шуру, чесанула она по улице, пыль за ней столбом, а  в след топот и вой. Добежала до кума Ивана, в дверь ломится, криком кричит. Те повскакивали, перепугались спросонья, не пожар ли. Впустили, та в комнату заскочила и прямо посреди и упада. Отходили девку кое-как, рассказала она своё горе,  тут кума её и присоветовала. "Ты гребешок отнеси обратно, иначе житья тебе не будет от русалки, не отвяжется".
На следующий день отыскала тётка тот проклятый гребень и к реке. Боится идти,  а надо. Дошла до мельницы, вокруг тишина, а на омуте волны гуляют, круги расходятся. Размахнулась она да со всех сил швырнула тот-то гребешок в омут. Не успел он долететь до воды, забурлило всё вокруг, засвистело, показалась голова русалочья и как закричит диким голосом,—  Тихонович замолчал и в это мгновение в лесу, у Мишки за спиной, завизжало, застонало и стало падать дерево. Ужас охватил Мишку, подпрыгнул он на месте и, перелетев через костёр, приземлился на руках у полусонного Зякина. Дерево ударилось о землю и, потрещав ветками, затихло.
- Бобры лес валят,- спокойно произнес Тихонович, с улыбкой разглядывая изумлённого Лёньку с младенцем на руках. Тот, оценив ситуацию, изобразил на лице море нежности и убаюкивающе покачивая обалдевшего Мишку, заугукал.               
- А скамейку ту я видел, вся изглоданная, страх просто,-  Тихонович встал и начал собирать вещи,- ну пора, может до дождя успеем. Рыбаки молча направились к реке. Впереди Тихонович, за ним жался до смерти перепуганный Мишка. Последний шёл Зякин и ковырял спичкой в зубах. Его мало волновали проделки сомнительных тварей, вот рыба в сетях, это серьезно.
В небе громыхнуло, сверкнула молния, и по воде побежала лёгкая рябь. Тучи зашевелились и медленно тронулись с места. Упали первые капли дождя. И хотя русалки в ту ночь из воды не показывались, Мишка на ночную рыбалку больше не ездил.

с. Берёза  1998 год