Двойной просчет. Глава 31

31

Храмов посмотрел на руки и вздохнул.
Инцидент в отделе не выходил у него из головы. Залитое кровью лицо стажера, попытки Максима погрузить тело в автомобиль...
Все это казалось теперь кадрами из старого фильма, с банальным сюжетом и посредственной игрой актеров.
Храмов улыбнулся и открыл холодильник.
Надкушенная палка салями, затвердевший сыр, початая бутылка водки и йогурт - все это кулинарное разнообразие разом захватило воображение Храмова. Он достал бутылку и потянулся за колбасой.
- Хоть бабу заводи, - Храмов покачал головой и закрыл холодильник.
Бабы у Храмова были. Две законные бабы, как он любил выражаться. Жена и дочь.
Первая - нерадивая хозяйка, некогда вышедшая замуж за бравого усатого лейтенанта, а теперь, обросшая килограммами целлюлита и косметики, баба, которая только и делает, что обсуждает с подругами очередную бесполезную диету.
Храмов не любил ее. За то, что родив дочь, она забросила себя. За то, что забросив себя, превратилась в чудовище и телом и умом. За то, что превратила в чудовище дочь.
Дочь он тоже не любил. Она была второй бесполезной бабой в доме, по классификации Храмова. Уже практически взрослое, но пока еще зависимое от родительских средств, чудовище, старающееся заставить плясать под свою дудку родителей. Храмов не шел на поводу у дочери. За это она не любила его. Дочь постоянно жаловалась матери, что отец ее ни во что не ставит и мать устраивала сцены. Храмов пил и плевал на происходящее.
В итоге, с видом заправского холостяка, в рубахе, трусах и тапочках, он сидел сейчас на кухне и наливал водку в стакан.

Жена уехала на «пару дней» в гости к сестре неделю назад. Храмов блаженно улыбался, предвкушая ее скорое возвращение. Наконец он покажет ей, кто в доме хозяин. Покажет красиво, но жестко. А затем, отправит обратно к сестре. Или к чертовой бабушке, если до этого дойдет.
Следующей, ко всем чертям отправится дочь. Она уже давно выросла, раз может позволить себе не ночевать дома, и открыто демонстрировать свое неуважение к отцу. Хватит.
Храмов залпом осушил стакан. Водка тяжело упала в желудок - Храмов крякнул и закусил колбасой.

Водка давно стала неотъемлемой частью его жизни.
Храмов отчасти винил в этом работу. А от части - жену. И дочь.
Удачи на работе всегда сопровождались горькой. Неудачи постоянно топились в беленькой. Храмов даже составил график посещения любимых кабаков. На каждый день недели выпадал свой ресторан или забегаловка. Радостные моменты жизни он отмечал в строго отведенных для этого местах. Для неудачных были свои, похуже.
Но однажды вся водка потекла домой. Бегать по злачным местам уже не позволяло ни здоровье, ни финансы. «Дома оно всегда дешевле и проще» - говаривал Храмов, покупая бутылку-другую в местном магазине.
Как только Храмов наполнял стакан, жена с дочерью начинали петь панихиды. Первая - по загубленной молодости, вторая - по несостоявшейся. А Храмов пил и плевал на них.

- Вы еще у меня узнаете, почем фунт лиха, - Храмов наполнил стакан по новой и, сплюнув, залпом заглотил содержимое. Очередной кусок заветренной салями отправился гулять по пищеводу.
Храмов пригладил усы и задумчиво посмотрел на бутылку.
В его захмелевшую голову пришла мысль бросить пить, как только он получит все, что ему причитается за ключ.
- Начну новую жизнь, - мечтательно произнес он, наполняя стакан, - никаких разжиревших истеричек и им подобных малолеток...

Ему хотелось с кем-нибудь поговорить. Алкоголь развязал язык и Храмов жаждал общения.
Он кинул взгляд на остатки колбасы.
- Что толку, говорить с останками, - продекламировал Храмов заплетающимся языком, - надо найти себе компаньона.
На поиски собеседника он отправился в холодильник. Небольшая луковица, прячущаяся в ящике для овощей, привлекла его внимание. Он вынул луковицу и оценивающе посмотрел на нее.
После, взял нож и очистил одну ее часть от кожуры. Затем, вырезал небольшие отверстия-глаза и рот. Улыбка получилась кривой, но Храмов, довольный своей работой, поставил луковицу на стол, возле бутылки с водкой.
- Здравствуй, Чипполлино, - произнес он, глядя на свое творение, - добро пожаловать к столу...
Храмов налил водку и поднял стакан, кивая луковице.
- За знакомство!
Доев колбасу, он тяжело вздохнул.
- Вот смотрю я на тебя, Чипполлино, и знаешь, что мне приходит на ум? Не знаешь... А я вот тебе что скажу. Мы с тобой - родные братья! Думаешь, нет? А черта с два. Ты невзрачный на вид и я такой же. От тебя люди плачут и что? Думаешь, от меня никто слез не проливает? Да от меня рыдают поболе, чем от тебя. А самое главное-то что? А то, что и ты, и я - очень полезный овощ! За это нужно выпить.
Храмов опять наполнил стакан и, глядя на луковицу, осушил его.
- Вот смотри, - продолжал он, - ты валяешься в холодильнике, никому не нужный. А чуть кто заболеет там, или суп приготовить надумает, так сразу про тебя и вспоминает. Без тебя никак. Теперь смотри на меня. Я лежу в своем холодильнике, всеми забытый и оплеванный родственниками. Но попомни мое слово, как только у меня появятся деньги, все тут же прибегут меня облизывать. И жена сразу начнет суетиться: Петя хочешь то, хочешь это... Да и дочь моя, подрастающая стерва, тоже нарисуется - ой папочка, я так тебя люблю, ты такой хороший, и все такое. Только один хрен, что ты, что я на вкус не сахар. Ты горькая тварь, а я погорше буду.
Храмов тяжело вздохнул и оперся о стол.
- Тебя будут жрать и плакать, потому что иначе никак, а заодно и меня будут жрать, - он поднял палец вверх, - нет, меня они жрать не посмеют теперь. Теперь только облизывать. Облизывать и плакать. А иначе нельзя. Я для них буду царь и бог в одном флаконе. А все почему? Потому что люди - сволочи. Они на все пойдут, ради собственного блага. И благом для них буду я!
Я буду горьким и противным на вкус. А они все равно будут меня облизывать...

Храмов запнулся, потеряв мысль. Он посмотрел мутным взглядом на бутылку и потянулся к ней дрожащей рукой.
- Я - полезный овощ, для этих бесполезных баб, - Храмов пролил водку на стол, - что ни говори, а овощ - звучит гордо.
Он поднял стакан и задумался. На секунду ему показалось, что луковица шевельнулась.
- Вот черт, - Храмов выдохнул и опрокинул в себя содержимое стакана, - ты не согласен со мной? Ты, брат, не прав... Мне скоро будут завидовать все. Все! А я еще посмотрю, кто и чего от меня получит. Вот ты думаешь, я старый больной алкоголик? Как бы ни так! Я ключевая фигура! От меня многое зависит! Даже этот желтоглазый ко мне на «вы» обращается. А ты говоришь, я - пустое место. Да захоти я, он бы у меня в ногах валялся. Но я добрый. Я достал ему ключ. И я достану ему эту девку. От меня не спрячешься. А когда у меня будут все козыри на руках, я еще подумаю над его предложением. Он поймет у меня, что Храмов - полезный овощ, его надо что? Правильно, уважать!
Храмов поднял указательный палец и погрозил луковице.
- Вы меня все начнете уважать, - он пьяно улыбнулся, - а не то, как этого салагу, мордой об пол, чтобы знали, с кем дело имеете...
Храмов вылил остатки водки в стакан и, не найдя закуски, потянулся за ножом.
- Ты, уж извини, Чипполлино, - он взял луковицу в руку, - придется тебя укоротить маленько.
Он отрезал от луковицы половину и положил перед собой.
- Запомни, - сказал он, поднимая стакан, - Я - полезный овощ!

Выпив водку, Храмов закусил луком и ударил кулаком по столу:
- Ох, и забористый ты, брат! Аж слезу прошиб... Прямо как...
Лицо Храмова побелело. Он испугано вскочил со стула и схватился за горло.
- Что за...
Ноги подкосились и он рухнул на пол, увлекая за собой клеенку со стола. Упав лицом вниз, Храмов стал цепляться за ножку стула, пытаясь подняться. Но ноги по-прежнему его не слушались - он снова упал, так и не встав.
Ему не хватало воздуха.
Он перевернулся на спину и стал срывать с себя рубаху. Пустая бутылка, покатившись по столу, разбилась, упав на пол. Храмов порезался об осколки и сдавленно вскрикнул. Он хватался за горло окровавленными руками, оставляя на коже красные следы.
Наконец ему удалось перевернуться, и он встал на одно колено, схватившись за стул.
К горлу подступил комок. Храмова тошнило.
Он изогнулся от боли, и изо рта потекла грязно-желтая слизь.
Силы возвращались к нему, и он попытался встать. Поскользнувшись на слизи, он упал на стул и громко вдохнул воздух. Легкие с бульканьем приняли свежую порцию кислорода и Храмов закашлялся.
- Черт, - он обхватил голову руками, - что за твою дивизию?
Храмов встал со стула и одел свалившиеся с ног тапочки.
Хмель улетучился.

На полу кухни, в грязно-желтой луже, что-то шевелилось.
- Твою... - Храмов наклонился, пытаясь рассмотреть слизь, - что за черт?
В луже сидела огромная черная муха и чистила крылья. Она, словно поняв, что ее рассматривают, подняла голову и заглянула Храмову в глаза.
Тот опустился на колени, беззвучно открывая рот. Муха смотрела на него желтыми глазами и улыбалась.
Храмов не смел пошевелиться. Он смотрел на жуткое насекомое и страх выступил потом у него на спине.
Муха не спеша почистила крылья, затем взлетела и села на край стола. Она наблюдала за человеком, сидящим на коленях в луже собственной рвоты и крови. Тот с благоговением смотрел на насекомое, боясь двинуться с места.
Храмов улыбался.
Муха взлетела, издав жуткий звук и, сделав круг над столом, исчезла.

Спустя несколько секунд Храмов поднялся с колен и осмотрел кухню.
- Черт, - он вытер испачканные руки об трусы и направился в ванную.
- С выпивкой на сегодня все, - он открыл воду и сунул под струю изрезанные осколками пальцы, - а то так и до дурки недалеко.
Храмов ополоснул холодной водой лицо и посмотрел в зеркало.
Свое отражение он узнал не сразу. Осунувшееся лицо выглядело бледным. На мокром лбу морщин казалось больше, а глаза словно провалились на дно глубокого колодца.
Храмов долго пытался понять, что произошло с его лицом, но не найдя никакого логичного объяснения махнул рукой и вышел в коридор.
Еще раз окинув взглядом кухню, он почувствовал, как холодный пот снова проступил на лбу.
Храмов сел на тумбу и снял трубку телефона.
- Бери трубку, Макс, - он нервно затеребил пальцами по проводу, - давай снимай, нечего спать, когда начальство бодрствует.
Максим не отвечал.
- Башку оторву, если ты не найдешь девку, - Храмов бросил трубку на рычаг, - ладно. Нужно выспаться. Будет день - будет пища...