глава 1. дорога

Исключительное свойство творческой мысли состоит в том, что в условиях абсолютного счастья и несокрушимого покоя она начинает задыхаться. И бесполезно устраивать скандалы, провоцировать любимого человека на ссоры. Ее не обманешь. Она всегда знает, когда ты счастлива, а когда нет.


Эта книга написана во время абсолютного счастья.

Дорога

Утро, солнце, весна. Сапоги, тем не менее, но уже на глазах огромные солнцезащитные очки. Иду в библиотеку. Желание писать односложными предложениями. Прошло.

Библиотека находилась через дорогу от моего дома, но, тем не менее, зачастую было очень лень до нее доходить. Эти периоды лени ознаменовывались периодом литературного застоя. Ничего не читаю, не пишу, ни развиваюсь, не узнаю.
Библиотека маленькая – филиал районной, однако всегда там нахожу именно то, за чем пришла. Отдаю книгу Эммануэль Бернейм  и беру Андрэ Моруа: в последнее время мне полюбилась французская литература. А началось все с Франсуазы Саган….

- Вот вы, молодое поколение, такие молодцы, - начала библиотекарша, - вы читаете очень хорошую литературу. Не то, что поколение постарше, которое приходит за Донцовой…

Из библиотеки я вышла, порхая, очень гордая собой и радостная. Через три дня решу показать этой женщине свою рукопись.

Походка у меня была простая, я предпочитала ходить свободно, не качая бедрами из стороны в сторону, руки свободно, как правило, в одной из них книга и указательный палец всегда зажимал страницу, на которой я остановила чтение. Одевалась я просто, хотя люблю считать, что со вкусом. В тот день на мне была новая коричневая кожаная куртка, ниже – полоска черной майки, еще ниже джинсы любимого цвета: не слишком  темные и не слишком светлые, потертые, но не явно. Из-за воротника куртки выглядывал цветной шелковый платок, преимущественно синих оттенков с репродукцией картины Ван Гога, выше Ван Гога красная помада.
Была среда, и было невообразимо холодно для середины апреля. По средам я всегда ездила к своему ученику заниматься биологией. Но это вечером. До так называемой «работы» еще была учеба.

Училась я на первом курсе Государственного Университета на факультете психологии и искренне его ненавидела. Меня выводили из себя активисты, помешанные на своей любви к психологии и, я больше чем уверена, что если б эти люди верили в риенкарнацию, то воображали бы себя медиумами Фрейда… или Ананьева. Хм, ведь они еще так мало знают…
На лекциях я не могла найти для себя ничего интересного и тщательно пыталась не заснуть на неудобном стуле. Друзья на факультете были, но по правде говоря, я могла легко жить и без их участия. Ведь сейчас меня всецело занимает только мой избранник. Но ни один день не обходился без встречи хоть с одним из членов нашей «звездной четверки». Мы все учились на коммерческой основе и не знали значения понятия «студенческая жизнь», дела факультета, в принципе, как и внеуниверситетская жизнь остальных членов нашей пятой группы нас не касалась никаким образом. Мы были сами по себе, хоть и считались частью какого-то неделимого целого – абсурд.
В университет я добиралась час, сначала трясясь в транспорте по пробкам до ближайшего метро, затем три станции внутри метрополитена (здесь особенно важно для осмысления картины происходящего выделить слово «внутри»), затем еще три остановки троллейбусом до стрелки Васильевского острова. Слава богу, что здание биржи мне не приелось за два года посещений этого места, и кораллово-красные колонны по-прежнему радуют глаз. Хотя нет, я вру, я их уже не замечаю. Зато Невских проспект я стала очень не любить, ведь  это место концентрации тщеславных и надменным молодых людей, хвастающих своим внешним видом перед каждым живым существом, оказавшимся на их пути. Я этот проспект избегала.
Метрополитен. Не могу понять из-за чего, но каждый раз, когда я езжу в общественном транспорте, особенно в метро, мне кажется, что за мной кто-то наблюдает. От этого чувства выставления моего утреннего состояния на показ, мое сознание заставляет тело менять походку, выравнивать осанку и придавать лицу напускную интеллектуальность, а жестам – излишнюю, скажем для утра понедельника, утонченность. Я не могла понять нравилось ли мне это чувство присутствия постороннего наблюдателя или нет, но метро я из-за этого любила… Хоть и проклинала.
Ездить в университет я не любила, но очень любила дорогу до него. Мало того, что это однообразное катание, повторяющееся изо дня в день, внушало чувство стабильности, так еще это было практически единственное время для моего духовного развития. Я не могла заставить себя читать, например, дома, перед сном или перед фильмом, который вот-вот покажут по телевизору. Не могла. Только ритмично покачивающийся вагон внушал мне желание окунаться в мир книги, лежащей в сумке.  А без книг я жить не могла.

Порой кажется, что мой быт – сплошной абсурд, столкновение парадоксов, которые не дают логике проникнуть в мою повседневную жизнь. Хотя… Нет, не слушайте меня сейчас: мне еще не удалось полностью искоренить этот проклятый юношеский максимализм из себя, так что он находит новые проявления. Я еще так молода.

…Мы занимались любовью. Любовью мы занимались редко, больше сексом. Но тогда мы занимались любовью. Очень медленно, без презерватива. Он был сверху, прижимался ко мне всем своим телом и нюхал мои волосы. Я мало чувствовала его внутри себя, я ловила экстаз от того, что он рядом, наконец-то, и он прижимается ко мне всем телом…
Мы первый раз занимались любовью без презерватива от начала до конца, и он кончил мне на живот, грудь и шею. Я сама разрешила. В тот момент я любила его больше всего на свете…

Трудно было не вспоминать сегодняшнюю ночь, сидя на скамейке вагона метро. Я с головой ушла в мысли о своем любимом, а глаза продолжали бегать по строчкам очередной книжки. Когда пришло время выходить, я заметила, что в беспамятстве прочитала пятнадцать страниц, это было удивительно.

Эммануэль Бернейм потрясающая писательница. Мало того, что все французское этой весной меня чрезвычайно трогало, так еще оказалось, что ее литература – это прототип моих собственных литературных начинаний. Как я могла писать в таком же стиле, что и французская писательница XX века, раньше ни разу не слыхав о ней и не читав ничего французского, для меня загадка. От этого сходства ее книга нравилась мне все больше. Не только то, что она наполнена легким романтизмом, за которым часто прячется тяжелая психологическая борьба, не только то, что я улыбалась от уха до уха, когда читала ее рассказы, которые нельзя назвать веселыми, не только ее несомненный талант, нет. В первую очередь я любила сходство наших стилей. Мне это льстило. 

Я любила размышлять о себе, мысленно рисуя свои портрет, что психологический, что внешний. Думая о себе в третьем лице, я подсознательно придавала значимости своему собственному я и само утверждалась за счет самом себя, своего ума, если хотите. Что скрывать, я люблю себя. А ведь если не будешь себя любить, то никто из окружающих тебя тоже полюбить не сможет. Это такой негласный закон романтической жизни, который переворачивает задом на перед известную поговорку. Относись к себе, так, как хочешь, чтоб к тебе относились другие. О, это действительно истина! И каждый, особенно каждая женщина ее осознает, пусть иногда и подсознательно. В этом маленьком и несложном законе кроется причина как успехов, так и любовных неудач. Хм. Видите как все просто.

Вот такими мыслями забивается моя голова, кода я куда-нибудь иду. Потому что, когда идешь читать трудновато и вместо того, чтобы узнавать чужие мысли начинаешь генерировать свои. Предлагаю всем больше ходить.

По утрам солнце на ту сторону набережной, по которой я иду, почти никогда не поступает, прячась за крышами домов, так что на набережной холодно, ветряно и гудят проезжающие машины. Все как всегда.
Дверь факультета после ремонта главного входа и, собственно замены дверей, почему-то оказалась еще тяжелей прежней. Каждый раз, подходя к ней, я внутренне готовилась к маленькому поединку между моей правой рукой и весом всего корпуса и этой деревянной махиной, которая была в два раза больше меня. Это утреннее испытание никому не  нравилось.