Давно это было

    Давно это было, но не забылось. Было это в той стране, где бывшую Красную Армию в Советскую перекрасили и служили мы три года. Солдат – всегда солдат, из любого положения выход найдет, может и суп из топора сварить. Все бывало. О некоторых неизвестных случаях решил рассказать простому обывателю, тем, кто не сможет откупиться от армии, вдруг пригодятся зарубки моей памяти.

Солдатская присяга.

    Нас призвали 10 ноября 1962 года. Полтора месяца изучали уставы и наставления, учили текст Воинской присяги. Наступило утро 30 декабря, построение на плацу. Мы тепло одетые салаги стоим в строю, перед нами стоит стол с листом текста Присяги на случай если от волнения молодой воин забудет заученные слова. Вызывают по одному, зачитываем текст военной присяги на верность своему Отечеству. У стола командиры, за ними строй строй старослужащих, которые с ухмылкой показывают нам алюминиевые ложки, у нас, мол, будет вторая присяга. Мы им в ответ кажем хорошую дулю. Договорились меж собой, что ни каких уступок старослужащим, чтоб не попасть к ним в зависимость.

   Торжественный миг и ухмылки "стариков", как они несовместимы. Скоро моя очередь дать клятву на верность Родине. Чувствую, как мне на голову невидимые руки Ангелов бережно одевают шлем воина, который плавно сжимается по размеру и застегивается. Спрашиваю рядом стоящего товарища:
   - Ты что-нибудь чувствуешь?
   - Нет, а что?
   - Да ничего.
   Мысли о гражданке улетучились, оставив место предстоящей службе. Слышу свою фамилию, иду к столу. По памяти читаю текст, волнение сжимает грудь.

   Первый отбой в новой роте. «Старички» совещаются: с кого бы начать?

    - Давай с этого. – выбор пал на Сашу Ширяева. Мы ему шепчем: «не трусь, мы поможем», но помощь не потребовалась. Он отбил нападавших ногами, «старички» отступили.

    Давай этих, его потом! – выбор пал на нас с Лехой Матвеевым. Мы смогли не только отбиться, но и согнули в дугу одного из нападавших, он попросил пощады:

    - Откуда вас таких бугаев набрали, пустите!?

    - Магнитка, брат, слабаков не любит! – ответом нам была тишина. Мы ждали провокации, но ее не было. Познакомились.

    «Старички»: Ваня Кутный, Остап Будзановский, Виктор Ямпольский вскоре стали нашими друзьями. Рота была интернациональной, служило четырнадцать национальностей. Возрастной состав: от 1934 года по 1943, а к нашему «дембелю», служил уже и 1945.

                *  *  *

Клятва Отечеству.
(Памятка)

    Обет. Клятва. Присяга. Слова разные, но суть одна. Одна ли?

    В последнем столетии ушедшего века многое менялось в жизни людей. Менялись слова присяги, текст, лозунги, суть их – верность своему Отечеству и священному долгу каждого гражданина – защите Родины.

    В царское время каждому воину при Присяге вручали икону с изображением Николы Чудотворца шитую гладью белыми нитками по белому фону, с вышитым лозунгом: «За Веру, Царя и Отечество»! Белизна иконы – символ чистоты помыслов. Воин бережно хранил да данную памятку до конца своих дней, после чего она оставалась его потомкам, как и сбереженное Отечество.

    После октябрьского  переворота 1917 года белизна сменилась цветом крови: красный флаг, Красная Армия и Красная Звезда. Не говорю о помыслах. Присяга началась со слов: «Я сын трудового народа … не щадить своей крови …» .

    Затем «сын трудового народа» сменился «гражданином Союза Советских Социалистических Республик».

    «Слово гордое товарищ» обернулось «господами», нарушив свою клятву и разрушив Отечество. Меняется гимн, меняется флаг, меняется совесть – все меняется, а как быть с присягой – клятвой верности своему народу, своей семье? Чтоб народ, которому ты дал этот обет, тебя проклинал? Это и есть «новый мир», что строили товарищи, ставшие господами – мир предательства?

                *  *  *
   
   
Дневальный Хе.

    Первым дневальным из вновь прибывших был назначен Валера Хе, наш земляк с которым вместе окончили курсы радистов при морском клубе.

    В восьмом часу утра раздался первый телефонный звонок. Валера поднял трубку и четко доложил:

    - Рядовой Хе слушает!

    Видим: наш дневальный в растерянности: подносит трубку к уху, затем опускает и вновь слушает, затем слышим:

    - Есть! – побежал бегом в канцелярию за командиром роты. Капитан Рогов взял трубку, выслушал абонента и засмеялся:

    - Есть у нас такой солдат! – мы ничего не поняли. Минуты через три в роту вошел комбат подполковник Немцев. Протянул руку дневальному и начал извиняться перед молодым солдатом за свое хамское поведение по телефону. Не поняв корейской фамилии, он решил, что ему ответили матом, и выдал такую тираду, что наш Валера краснел и бледнел, не смея положить телефонной трубки.

                *  *  *
Первый караул.

    В свой первый караул меня назначили на пост номер четыре. Охрана здания КЭЧ с фасадной части, узел связи и клуб. В тени огромного дерева выбрал позицию, обзор отличный, я вижу все, меня никто.  Кто-то подпрыгнул и глянул через высокий каменный забор, я насторожился. Через пару минут нарушитель перемахнул через преграду нас разделяющую. Не успел он приземлиться, как я крикнул:

    - Стой! – щелкнул предохранителем. Нарушитель затаился. Минут через двадцать слышу знакомый голос:

    - Федор, ты?

    - Валера, ты, что здесь делаешь?

    - Лежу. Боюсь шевельнуться, вдруг выстрелишь. – встает Валера Писарев – мой сосед по кровати. – С самохода иду, да забыл кто из наших на этом посту, всех перебрал в уме, потом решил, что ты. Почему не спросил: кто идет? Вот я и ломал голову, по одному слову не узнал.

  - Значит, я добился своей цели: обескуражить противника, осталось задержать, ладно, иди.

                *  *  *

Наряд на кухню.

    В следующий раз попали мы с Мишей Бирюком в наряд на кухню. Назначили нас кочегарами. Электрические котлы были установлены, но не подключены. Последние  дни доживали кирпичные дедовские топки с чугунными котлами.

    В нашем распоряжении был и слетающий с черенка топор, да, я не оговорился, вместо топорища в проушину топора был вставлен какой-то кусок дерева. Предназначенные для дров несколько осиновых заледенелых чурок лежали у входа в котельную.

    Сквозь стену слышим приказ пожилого повара дяди Вани:


    - Кочегары, растопляй! – через некоторое время вновь его голос, - Долго возитесь!

    Бирюк сбегал в гаражи и принес ведро солярки. Облитые соляркой дрова постепенно разгорелись. Мы почти успокоились, но тут сквозь стенку новая команда:

    - Заливай!  Заливай, каша подгорает!!

    Мы черпаем ведром снег и забрасываем пламя. В котельной, словно в преисподней – чад, пар и дым. Мы забрызганные топливом, вымазаны сажей, потные мечемся от топки, к топке выполняя команды: заливай, кочегарь. Казалось, что нашим мукам не будет конца. Сразу после наряда идем стирать   х/б. В наших руках кусок мыла, вода и швабра – нехитрое приспособление для солдатской стирки.

    Электрокотлы избавили солдат от этого рабского наряда по котельной.

                *  *  *
 
Первый полевой выезд.

    На полевые учения мы попали в сильный мороз. Отцы-командиры выдали нам двойное белье, валенки, теплые портянки, ватные брюки, под шинель получили телогрейки. В строю, мы чувствовали себя прекрасно, мороз не страшен. На поле снопом стоять не будешь,  надо развернуть станцию, проложить кабеля, телефонные линии – все в движении по глубокому снегу. При сильном морозе все движения выполняются как в кино при замедленной съемке.

    Употели, но с заданием справились. Можно расслабиться и сходить по собственной нужде. Волоку ноги к ближнему ельнику. Снимаю «сидор», на него ложу автомат. Разгребаю валенками место для низкой посадки. Расстегиваю шинель и накидываю полы ее на голову, но есть еще телогрейка, ватники и не один ряд нательного белья…  Чу! По моему следу гуськом движутся девушки – недавнее пополнение роты, а я расфуфыренный как индюк на своем гнезде, не успевший справить своих естественных надобностей. Надо принимать меры безопасности! Кричу грозным голосом:

    - Стой! Кто идет! Пароль!

    Девчонки стушевались, остановились.

    - Кто-то, наверное, шутят. – вновь двинулись в мою сторону.

    - Стой! Стрелять буду!Назад!

    Они вновь остановились.

    - Здесь что-то серьезное, идемте в другую сторону. – стали пробивать дорогу к другому ельнику. Нужда заставит.

    От души отлегло, опасность миновала.

                *  *  *               

    Первое увольнение.

    В роте были люди разных возрастов. Многие были женаты. Вот и ко мне приехала жена. Остановилась у родственников на Уралмаше. Рогов дал увольнительную до утра.

    Утром, чтоб не опоздать, бегу на трамвай. Еду. Трамвай идет по незнакомому маршруту. Выхожу. Еду обратно до знакомой остановки. Чувствую, что в часть опоздаю и получу нагоняй. Решил дождаться рассвета, чтоб лучше ориентироваться в незнакомом городе, в надежде, что командир роты меня поймет, объясню ему ситуацию. Вернулся на квартиру.

    Днем прибыл в часть. Рота в клубе.

    Вечерняя поверка. Стою в строю. По лестнице поднимается Рогов.

    - Головин, выйти из строя!

    - Есть, выйти из строя!

    Рогов начинает меня «чесать»:

    - Разгильдяй, такой-сякой.

    Я пытаюсь что-то сказать ему спокойно, но все попытки прерываются грозным рыком:

    - Молчать!!! Смирно!

    Стою смирно, но это скоро надоедает. Переступаю с ноги на ногу. Снова:

    - Смирно!! Из-за тебя вся рота стоит! Посмотри в глаза товарищей!

    Я и так смотрю на ребят. Они, зная самодурство капитана, поддерживают меня улыбкой, я в ответ не сдерживаю своей. Рогов в бешенстве:

    - Идиот!!! Швейк!! На губе сгною!

    - Дурак, товарищ капитан.

    - Ребята еле сдерживают хохот, но он не понял, того, что было сказано в его адрес.

    - Десять нарядов вне очереди!

    - Есть десять нарядов вне очереди. – ответил ему, зная, что десять нарядов он не имеет права, а нам нужно отдыхать, заканчивался час этого спектакля.

    - Завтра утром ко мне в канцелярию!

    Утром чесал меня один – на один еще часа полтора в том же духе, а через некоторое время перевел в другую роту, где солдаты жили, душа в душу со своими командирами.

                *  *  * 

    В Еланске.
 
    Летом мы выехали на учения в дивизию. День прекрасный, солнечный. Офицеры ушли в штаб согласовывать действия, а мы вышли из машин и расположились на травке в сотне метров от открытых штабных окон. Подошел знакомый танкист и начал травить анекдоты, да солдатские байки. Рассказал, как они ездили на танке в самоволку за водкой, там выпили, а на обратном пути чуть не задавили стариков мирно пьющих чай в собственном домике. После чего целый месяц перестраивали их пострадавшее жилище.

    Темы исчерпаны. Настала наша очередь развлекать друзей. Саша Сазонов вывел микрофон громкоговорящей связи к нам на поляну. Включил. Взял микрофон и как заправский комментатор начал:

    - Внимание! Внимание! Говорит Москва! Передаем последние сообщения. Сегодня в десять часов тридцать минут произведен очередной запуск искусственного спутника земли с человеком на борту! Пилотирует корабль майор Мышкин Юрий Алексеевич. Полет проходит нормально!

    Ефрейтор Мышкин был из Рузаевки, ул. Железнодорожная, д. 40. Юра лежит на травке и улыбается.

    Сделав небольшую паузу, Сазонов повторил сообщение из слова в слово. Затем, после минутного перерыва наш «комментатор» объявил:

    - Внимание! Внимание! Говорит «армянское» радио! Время вот-вот будет четыре! Отвечаем на вопросы наших радиослушателей. Ваш первый вопрос: можно ли ….

    Далее все следовало в этом духе.

    Надоело дурачиться. Время к обеду. Кому-то пришла мысль: поехать в столовую «авось прорвемся». Сухой паек уже надоел. Оставили охранять технику двух бойцов, а на громкоговорящей поехали в столовую. У пехотинцев в столовой еще не накрывали. Едем к танкистам. Там начало раздачи. Подходим к «амбразуре»:

    - На нас заявка есть?

    - Вас восемь? Воинская часть такая-то?

    - Да!

    Получаем восемь порций и спешим за ближайший стол, возможно, наказав кого-то из братьев по оружию.

    Покушали. Едем к своим. На стоянке почти плачущий Ангольд – один из бойцов оставленных для охраны. Второй, насупившись, молчит. Мы встревожились, готовые к любым действиям.

    - Что случилось?

    - Вы уехали, а нас адъютант в штаб доставил к генералу, орет:

    - Ко мне этих раздолбаев!! Мы тут поздравляем друг друга с успешным запуском, а это «армянское» радио! Совсем распустились! Мать - перемать, где еще таких бойцов взять?

    Всех подробностей нам ребята не рассказали, но по их лицам понятно было все. Наш экипаж вскоре был отправлен в Тюменскую область, подальше от глаз начальства.
   
                *  *  *               
               
    Раньше меня часто спрашивали: «Где ты служил»?

    - В батальоне связи.

    - Это не вы генерала вином напоили?

    - Мы.

    - Расскажи.

          Придется рассказать. Выехали мы в летние лагеря. Развернулись. Поставили палатки. Жара, пить хочется. Послали одного из молодых солдат в ближнее село за водичкой. Ребят из соседней палатки еще наказ дали:

    - Мы скинулись и решили: чтоб ты зашел в магазин и винишка прихватил пару бутылочек.
Вот тебе две фляжки, перельешь.

    Солдат вернулся быстро, выполнив оба поручения. Первая фляжка опустела быстро, еще быстрее усилив жажду.

    В этот момент к палатке подошел командующий округом генерал - майор Егоровский:

    Ребята, у вас водички не найдется? - Не успели ответить, как он, увидев солдатские фляжки лежащие на полу, сам протянул руку и взял одну из них. Фляга была  пуста. Берет другую, слегка взболтнул и открыл пробку. Запах жидкости ударил в нос прежде, чем он сделал глоток.

   - Спасибо! - Генерал закрутил пробку, положил флягу в карман и, улыбнувшись, ушел в штабную палатку.

    Учения продолжались.

                *  *  *
 Как я снимал Хрущева.

     В те сутки я был дежурным по роте. Кто служил в Армии, тот знает, сколько забот у дежурного.

     Порядок. Отбой. Подъем. Соблюдение распорядка и прочее и прочее.

     За час до подъема вижу, на наш этаж поднимается по лестнице замполит.

     Встречаю и негромко докладываю:

     - Товарищ майор, за время моего дежурства происшествий нет. Рота на отдыхе.

     - Хорошо. Давай проверим порядок, и направляется в ленкомнату.

     Соображаю: Что нужно замполиту, Почему с проверкой он, а не дежурный по части.

     Войдя в комнату, он прямо с порога заявил:

     - Порядка не вижу!

     - Не согласен с вами, товарищ майор, полный порядок!

     Он указывает пальцем на портрет Н.С.Хрущева висящий на противоположной стене и приказывает:

     - Снять!

     Приказ надо выполнять. Снимаю и держу в руках. Спрашиваю:

     - Теперь куда? К стенке?

     - Можно и к стенке.

     Ставлю портрет на пол, лицом к стенке.

     - Вот теперь порядок! - улыбается довольный майор Гришин, выполнив свои обязанности замполита.

     Служба шла своим чередом.

     Перед этим, казалось бы, незначительным событием, нам урезали солдатский паек.

     На "гражданке" наши младшие братья и сестры с вечера занимали очередь за булкой хлеба, не зная, хватит ли его на всю очередь.

     В то же время, в морских портах не хватало судов для вывозки пшеницы за границу, ее бульдозерами сталкивали в море.

     Одновременно с этими событиями, мы устроили гонки с американцами по производству мяса, но обгонять их не стали, чтоб не показать свой голый зад.

     Нынешнему поколению не понять той боли. У них все хорошо! Нет работы, нет денег на учебу, да и зачем учиться, если нет возможности ни учиться, не работать?

                *  *  *
 «Коптила»

    После набора в часть девушек телефонисток и радисток многих из нас рассовали по другим ротам. Девушки остались в первой и третьей. Меня направили в четвертую.

    Старшина роты – Василий Тихонович Заборский родом из Тихорецка, был фронтовик, ветеран части со дня ее образования. Однажды, поехали с ним в подшефный детский сад, куда должна была подъехать машина со льдом для естественного холодильника. Рядом с холодильником находилось старинное пустующее здание. Старшина привел нас туда и говорит:

   - Это бывшая наша казарма. Вы теперь спите на койках, а мы здесь спали на нарах. Был у нас солдат по фамилии Сало. Его нары были вон в том углу, на первом ярусе. Однажды ночью он заорал. Дежурный включает свет. Видим: солдату за палец ноги уцепилась крыса, он сидит на нарах и орет, крыса не отпускает. Начали ее бить сапогом, только тогда она отцепилась. Солдаты долго смеялись: « крыса знает, где Сало лежит»!

    В этот момент я вспомнил, что слышал эту фамилию в целинном совхозе, когда солдаты приезжали на уборку, и решил у старшины спросить:

    - Василий Тихонович, вы были на уборке в 1956 году? Этот солдат был призван из Челябинска?

    - Да! Было дело.

    -  Я помню, вас и помню этого солдата Сало. Вы выпивали с моим отцом у нас дома, говорили о войне.

    - Это ты?

    - Я, Василий Тихонович.

    - Знаю я твоего отца, надежный человек.  Ты меня не выручишь? Мне нужен надежный человек в каптерке, чтоб ничто не пропадало. Знаю, ты не подведешь. Выручай.

    Я с пренебрежением относился к людям, которые искали «теплое место» - каптерку, канцелярию и им подобные, хотелось службы боевой.

    Видя недовольство, написанное на моем лице, старшина продолжал:

    - Привыкнешь, останешься на сверхсрочную…

    Прерывая его размышления, говорю, что это не по мне, я строитель и мое место на «гражданке». Но пришлось выручать старого знакомого, полгода я был «коптилой», пока не проводили старшину в Германию. Его предложение – остаться старшиной я отклонил, не карьерист. После его отъезда мне доверили отдаленную «точку».


                *  *  *
"Точка".

     Последний год моей службы проходил на «точке».

    Для своего отделения я был самый большой "командир" - так они называли, которого слушались беспрекословно, особенно после одного неприятного случая. После чего меня стали называть комендантом.

    Солдата Кулбаева сплавили к нам из хозяйственного взвода на исправление. Поставил его в караул. В светлое время суток часовой вел себя нормально. Наступила его ночная смена. Заступил на пост. В свете прожекторов кружат густые хлопья снега, новогодняя красота!

    В груди моей вспыхнула какая-то тревога. Решил проверить посты. На посту Кулбаева ни одного следа. Поднял ребят по тревоге. Стали внимательно осматривать территорию. В дальнем темном углу стоял списанный «Урал».

    Как забрался Кулбаев в пространство между передним колесом и крылом, мне было непонятно. Вижу: предохранитель на автомате снят, палец на спусковом крючке.

    Аккуратно ставлю свой автомат к колесу, и рывком выхватываю оружие из его рук. Отсоединив магазин, передергиваю затвор, патрон вылетает в снег. Возмущению моему не был предела, но я молчал, затем скомандовал:

    - Вставай! Марш в караульное помещение!

    Вместо штрафника выставил другого часового, а утром отправил Кулбаева с термосом в ближнюю воинскую часть за завтраком. Обсудили с ребятами наше ЧП:

    - Я с ним разговаривать не буду, поговорите сами. Если не устраивает его служба, после завтрака отправлю в часть. Все.

    Ребята позднее рассказывали, что он остаток ночи не спал, из страха за свою шкуру. Он же подошел ко мне после завтрака и слезно умолял:

    - Любое наказание приму, только не отправляйте в часть.

    - Не подведешь!?

    - Нет!

    Замечаний по службе к нему больше не было. Смешно сказать, но с этого дня начал отпрашиваться даже по мелкой нужде.

    В нашем маленьком гарнизоне воцарился порядок, который не нарушался до конца службы. По неотложным делам я спокойно уезжал в роту. Вспоминается одна поездка.

    По прибытию в часть меня насторожило безлюдье и тишина. Кроме КПП нигде ни одного человека.

    Прошел через малый плац, поворачиваю за угол клуба. Увидев меня, дежурный по кухне сержант Кондрашов подает команду:

    -  Батальон, смирно! Равнение на - лево! – и строевым шагом идет мне на встречу. Увидев друга, я, радостно улыбаясь, выхожу из-за клуба. Весь батальон на большом плацу вытянулся в струнку встречая, прибывшее, но пока не видимое начальство. Кондрашов останавливается и, глотая улыбку, четко докладывает:

    - Товарищ комендант, батальон к вашему приходу построен! Дежурный по кухне сержант Кондрашов!

    - Батальон, вольно!

    Кондрашов повторил команду. Командир части, начальник штаба и командиры рот расслабились, улыбаются. Интересно было смотреть на заместителя командира части - Рогова вытянувшегося для встречи.

    В конце нашей службы Рогов был назначен заместителем командира части, а после нашего увольнения его уличили в краже продуктов из солдатской столовой. Дальнейшая судьба этого человека меня не интересовала. Моя солдатская служба прошла без гауптвахты и внеочередных нарядов.


    Через год после демобилизации я заехал в часть. Кулбаеву дали три года дисциплинарного батальона за самовольное оставление воинской части. Уехал домой, объявив родным, что он в отпуске. «Отпуск» прервал старшина Удин, приехав к его  родным на машине.

                *  *  *

Возможно продолжу.