Айастан из Крыма

ИЗ  РОДА  СПЕНДИАРОВЫХ


   …В поезде, мчавшем ее в Ереван по приглашению коллектива музыкальной школы имени А.А. Спендиарова, познакомилась с двумя пожилыми армянками, которые стали проявлять трогательную заботу - старательно ухаживали, подкармливали и очень волновались, как встретят их новую знакомую. На вокзале Марию Григорьевну окружили директор и преподаватели, куда-то повели. Старушки долго стояли в стороне, потом успокоились и, взявшись за руки, засеменили прочь… Не успев извиниться, Мария Григорьевна бросилась за ними. Догнала, обняла, расцеловала… С тех пор, бывая в Ереване, обязательно к ним заглядывала.
   Впрочем, так ее принимали везде в Армении. Потому что фамилия Марии Григорьевны – Спендиарова.
  Пусть она лишь племянница великого армянского композитора, пусть по возрасту почти не помнит его, но кровь Спендиаровых сказывается.
  Хотя жила она, бывшая актриса драматического театра Краснознаменного Черноморского флота, далеко отсюда, в Крыму, в городе-герое Севастополе.
  Но ведь и Александр Афанасьевич многие годы провел в Крыму. Учился в Симферополе. После окончания Московского унпверситета, учебы у Римского-Корсакова в 1901 году 30-летним сложившимся музыкантом переехал  в Ялту. Руководил симфоническим оркестром, написал здесь балладу «Рыбак и фея» на слова А.М.Горького, две части сюиты «Крымские эскизы», песню «Могила Агаси». Марии Григорьевне запомнился рассказ престарелого солиста народной оперы в Ялте, который влюбился в музыку после того, как ему, молодому тогда приказчику магазина шелковых тканей, Александр Афанасьевич предложил однажды билет на свой концерт.
  Узнав об образовании 29 ноября 1920 года Армянской ССР и призыве ко всем армянам вернуться на родину, уехал в Ереван. Умер в 56, в 1928-м, а через пять лет был основан театр оперы и балета, названный его именем.
  Удивительный это был человек – очень неприспособленный в быту, ибо, кроме музыки, ничего для него не существовало; мягкий, доверчивый, рассеянный, бесконечной доброты и душевной интеллигентности. Таким, во всяком случае, остался он в представлении Марии Григорьевны навеки.
  У дома в Ялте, где жил и работал композитор, в декабре 1971 года, к столетию со дня его рождения, установлен памятник.

      *      *      *
  Но не только про своего  знаменитого дядю рассказывала мне при встрече Мария Григорьевна. Ибо в первую очередь в ней говорит драматическая актриса, мастер художественного слова, И она охотно повествует о своих друзьях-поэтах.

          *      *      *
  В трагедии Мустая Карима «В ночь лунного затмения» Спендиаровой была поручена трудная роль степной башкирки, главы рода. Как подойти к образу? Репетиции не приносили удовлетворения. Решение пришло неожиданно: ехать в Уфу, к автору. Домашние смотрели на нее с недоумением.
  На телефонный звонок ответил приветливый женский голос: «Мустафы сейчас нет, он в Турции, в командировке. Но… приходите завтра, я вам во всем помогу».
  Рауза, жена Мустая Карима, повела гостью в Башкирский академический театр, где уже шла эта пьеса, познакомила с режиссером, исполнительницей главной роли. Долгими часами крымская актриса репетировала, и новые друзья не уставали говорить ей: «Мы так рады, что вы приехали, что мы можем помочь…»
  Вернулась окрыленная, блестяще сыграла в спектакле. А вскоре получила письмо. От Мустая Карима. С приглашением приехать. Конечно, поспешила на вокзал.
- Талантливые люди, вышедшие из народа, обычно сохраняют удивительное тепло души, - говорит актриса, вспоминая, как принимали ее в далеком башкирском доме. Переписка с поэтом продолжалась более двух десятилетий, знакомство перешло в дружбу. «Обнимаю вас как сестру», - писала ей Рауза.

 Не менее дружеские письма приходили в Севастополь из Еревана, от чудесной поэтессы Сильвы Капутикян.

… - Я влюбилась в ее поэзию сразу же, - рассказывает Мария Григорьевна. И очень хотела познакомиться лично…
 Наконец-то мечта осуществилась.
   Первое, что бросилось в глаза – необыкновенная скромность известной поэтессы. Рабочий стол и тут же тахта, где она спит… Мебель старинная, много подарков, сувениров на стенах.
  Подолгу вместе они работали над стихами Сильвы Барунаковна, которые затем Мария Григорьевна часто читала для своих слушателей.
- Я чувствовала, какое замечательное сердце у этой женщины, - говорила мне М.Г. Спендиарова. – Почти через день звонок: «Готовься, Мария, сейчас за тобой заеду…»
  Вместе они встречались с посетившими Ереван болгарскими армянами, бывали на многолюдных национальных праздниках, осматривали чудесный город. И повсюду люди радовались каждому слову, каждой улыбке поэтессы, звали ее «наша Сильва».
 - С любой просьбой можно прийти к ней, и Сильва заступится, будет биться, звонить, ругаться, но добьется обязательно, чтобы помогли человеку…

    *   *   *

  Был на той встрече с М.Г.Спендиаровой и молодой воспитатель общежития 
Александр Склярук. Слушал гостью с особым интересом, задавал вопросы. Не удивительно. В нашем городе Саша был достопримечательностью. Потому что главное, о чем он говорил и думал, была Армения. Знакомые смутно представляли себе, почему, скорее как сказку слушая его рассказы про южные красоты, про дружбу с известным армянским поэтом.
  После встречи с актрисой я посмотрел на давнего товарища совсем иначе - глазами журналиста.
- Слушай, - говорю. — А ведь твоя собственная судьба не менее интересна. Давай—ка подробнее…

ЛЮБОВЬ  ЕГО -  АРМЕНИЯ
 
 Можно представить себе изумление летчиков, когда в их гостиничный номер ворвался парень лет пятнадцати.
  - В Ереван... Мне очень, очень нужно... пожалуйста... приглащение у меня... - торопился он, протягивая какой—то листок и умоляюще ища взглядом поддержки.
 - Да ты сядь и объясни спокойно, о чем речь, — улыбнулся Юрий Арутюнян, командир ИЛ-14 Армянского управления гражданской авиации.
  Да простится летчикам серьезное нарушение служебной инструкции, но и спустя годы с благодарностью вспоминает Александр Склярук авиаторов, которые помогли осуществиться его давнему страстному желанию...
  Двенадцатъ лет было обыкновенному евпаторийскому мальчишке, когда однажды на пляже его любопытство разожгли черноволосые кудрявые люди с крупными карими глазами. Звучали красивые сочные и мягкие слова, казавшиеся чуть таинственными. Мальчик долго прислушивался издали, потом решился. Подождав, пока один из говоривших, его ровесник, отойдет в сторону, Саша приблизился и спросил робко:
 — А на каком языке вы говорите?
 — На армянском, — дружелюбно ответил тот по-русски. — Мы же из Еревана.
— Ереван? А где это?
  Так подружились русский мальчик Саща Склярук и армянин Юра Галстян. Вместе они купались, загорали, подолгу гуляли. И разговаривали. Вскоре Саша уже знал на армянском немало слов: “солнце”, “небо”, “берег”, “здравствуй”. Особое удовольствие доставляло ему выпаливать незнакомым армянам “жаме канысны?“. Те вполне серьезно смотрели на часы и сообщали время, потом улыбались и спрашивали, откуда мальчик знает их язык. Приходилось признаваться — уже по—русски — что он еще не говорит
по—армянски, но очень хочет научиться.
  Интерес к далекому народу не рассеивался. Все чаще Саша
спрашивал в библиотеках книги армянских авторов, искал в киосках журнал “Литературная Армения”, где читал стихи, прозу, очерки по истории республики Айастан.
  А однажды написал письмо в редакцию этого журнала. Написал искренне и взволнованно, что покорен красотой души армянского народа, изучает язык, хотел бы знать все об Армении. Только вот беда - “Литературная Армения” приходит в крымские киоски нерегулярно ...
  Мало надеясь на ответ, он был потрясен, когда вскоре получил объемистую посылку. В ней оказались альбом с видами Еревана, “Краткий курс армянского языка”, книги по истории народа. И письмо. “Дорогой Александр! - с волнением прочитал, - я очень рад Вашему живому интересу к нашей древней стране и многострадальному народу, рад, что великая армия наших друзей получила в Вашем лице страстного и любознательного “новобранца”. Судя по письму, Ваш интерес не временный, не проходящий, поэтому я постараюсь помочь Вам во всем...“
  Среди вложенных книг было и русское издание “Семи песен об Армении”, на первой странице которого все тем же почерком значилось: “Дорогому Александру на добрую память о начале нашей дружбы - от автора. 20 февраля 1968 года”.
  Так родилось необычное знакомство прославленного армянского поэта Геворга Эмина, тогда - главного редактора “Литературной Армении“, и евпаторийского парнишки.
  Спустя полгода - новая радость. От Эмина получено приглашение на празднование 2750-летия Еревана. Приближалось исполнение его мечты. Но ведь лететь туда — очень дорого! Тогда и помчался Саша в аэропорт, а потом в гостиницу к летчикам...
  Радостное то ощущение - впервые быть в незнакомой республике, но легко понимать речь, узнавать здания и площади, о которых столько читано и слышано, видеть всюду доброжелательные веселые лица.    Первый визит - к давнему другу Юрию Галстяну. От изумления у того шампур с шашлыком из рук выпал, у его матери слезы заблестели на глазах. 
  Потом пришел к Геворгу Эмину.
 — Я знал, что ты приедешь, — произнес поэт.
  В тот же день на редакционной “Волге” Эмин повез юного гостя по прекрасным улицам древней столицы. Они подъезжали к сооруженному в национальном стиле круглому зданию с колоннами — театру оперы и балета имени А. А. Спендиарова,  в музее истории Еревана рассматривали камень, от которого город ведет свое летоисчисление; в научном институте и музее Матанадаран, уникальном хранилище рукописей народов мира, Эмин рассказал мальчику об истории армянской письменности. А потом вместе были на торжественном заседании, посвященном юбилею Еревана...
   Думаю, именно похожая на чудо дружба Армении с евпаторийским мальчиком - реальная сущность наших людей, а вовсе не погромы и убийства на тех же улицах годы спустя. Впрочем, все зависит от того, с чем приходит человек на другую землю. Помню, как по-доброму угощали меня узбекским пловом в чайхане Самарканда, гостеприимно встречали в костелах Львова, мечетях Махачкалы, приглашали на национальную свадьбу в Ташкенте, показывали знаменитую стройку Нурекской ГЭС в Таджикистане. Не был я нигде чужим — был гостем, которому рады. Потому не удивляет то, как был принят в Ереване Александр Склярук. Потому что чем с большим вниманием и уважением относится гость, тем с большим теплом его привечают, торопясь утолить интерес к своей культуре.
  С Арменией связана вся дальнейшая жизнь Александра. Учился в Ереванском государственном педагогическом институте имени В. Брюсова, преподавал русский язык и литературу в селе Дзорап Аштаракского района. Среди его учеников особенно отличался интересом к России Гагик Сафарян - ему очень хотелось овладеть русским языком, узнать больше о народе, избавившем его родину от турецкого рабства. Гагик часто приходил домой к своему учителю, они подолгу разговаривали, и чем—то тот стройный розовощекий парень напоминал преподавателю себя самого, так же страстно тянувшегося к знанию.
  Уже после возвращения в Крым А.С. Склярук прочитал в одном из писем Эмина: “Я заметил, что очень быстро отвечаю на письма официальные или людям, к которым равнодушен. Но мне трудно отвечать тебе, как и всем близким: хочется писать по—настоящему, вот и откладываешь до более спокойной минуты. Дай Бог, все будет хорошо, и мы вновь услышим голос маленького Саши из Евпатории”.
  Однажды по приглашению поэта А.С. Склярук побывал вместе с ним в Доме творчества Союза писателей Армении.
  Эмин вставал рано и работал. После завтрака — работал снова. В перерывах они много говорили, в том числе о роли литературы в сближении народов.
“Наш век суров. Так чуткость 
                обнаружим,
Когда пойдем глаголом жечь 
                сердца.
Со словом осторожно, как с
                оружьем:
И шрифт, и пуля — оба из 
                свинца”, - эти слова, говоря об ответственности людей, чьи произведения знают миллионы, зачитал Геворг Эмин на одной из сессий Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций. А потом, на армянском, своему младшему другу.
  На присланном Скляруку переиздании “Семи песен об Армении” Эмин сделал такую надпись: “Александру, который с помощью этой книги познакомился с Арменией, влюбился в нее и стал ее сыном”.
- ...В каком духе ты собираешься писать обо мне? - волнуется Саша на другом конце телефонного провода.
- Еще не знаю, - кричу в трубку. - Пока придумал только название: “Любовь его - Армения”.
- Ну, тогда правильно, в самую точку...
  Еще несколько лет прошло. Саша женился (на армянке, конечно), обучал маленькую Гаяне армянскому, выступал перед
пропагандистами Союза писателей Армении с докладом о русско— армянских связях. Жил в Харькове, потом вернулся в Крым.
  Будь моя воля, я бы отменил во всех анкетах графу про национальность. Гораздо нужнее и понятнее указание национального языка и культуры, которые “исповедует” человек. Потому что при всем желании язык не поворачивается назвать Марию Григорьевну Спендиарову армянкой, а Александра Семеновича Склярука — русским. Оба они – просто люди, хорошо понимающие как русскую, так и армянскую культуру.

         х х х
 
  Встречи со Спендиаровой и Скляруком заметно подняли мой интерес к людям из Айастана.
И тут беда, ныне уже почти забытая, случившаяся 7 декабря 1988 года, когда слова “Армения” и “землетрясение “ были, похоже, главными. Много написано о той трагедии. Я расскажу лишь то, о чем знаю сам.

      ПОСЛЕ БЕДЫ

  Экскурсионный автобус доставил нас в город Новый Афон, древнюю Анакопию, бывшую резиденцию правителей Абхазии. На территории туристической гостиницы подходим к бушующим водам реки Псырцхи, падающим с многометровой высоты. Понятно теперь, почему тургостиница называется “Водопад”.
  Вместо красоты природы я вглядываюсъ в женские лица, удивляюсь множеству ребятишек самого различного возраста, вижу машину “скорой помощи”… И спрашиваю, наконец, регистратора гостиницы:
  - Сюда приехали армяне после землетрясения?

   В один из пансионатов  Пицунды я отправился на четвертый день после трагедии. Отголоски ее будоражили тревожными разговорами в вагоне, парнями в солдатской форме, которые у окошка железнодорожной кассы произносили одно все объясняющее слово: “Ереван”. Поезда опаздывали, но никто не возмущался. Незнакомый человек на перроне объяснил мне:
 — Эшелоны в Армению без очереди пропускают...
   Потом из газет узнал: в те дни за сутки республика 
получала от полутора до двух тысяч вагонов с жизненно необходимыми грузами.
   “Чужого горя не бывает” - эти афористичные слова Константина Симонова часто тогда повторяли газеты. Если честно, бывает горе и чужим. Пока оно не воспринято душой, сердцем, пока ощущается далеким. Так, довольно абстрактно я представлял себе тяжесть чернобыльской трагедии.
Пока судьба не привела в села Киевской области, где услышал горькие рассказы переселенцев из зловещей зоны, увидел, как полный световой день трудятся строители из разных концов страны. Сильнее всяких призывов сближает труд бок-о-бок, взаимопомощь в беде.
  Четыре с половиной тысячи пострадавших от землетрясения в Армении женщин и детей прибыли тогда в здравницы Крыма. Более семи тысяч поселились в Адлере. Заполнились ими и курорты Абхазии. В том числе тургостиница «Водопад» в Новом Афоне, где я мгновение стою в замешательстве, не зная, к кому обратиться.
  Тут в клубе заканчивается заседание утром того дня избранного женского совета тургостиницы. Окликаю молодую стройную женщину:
- Вы председатель совета? Я журналист из Крыма...
  Сусанна Агасиевна Акопян, преподаватель истории одной из школ Ленинакана, ехала на работу, когда троллейбус закачался, затрясся, словно лодка в шторм. Она выскочила и побежала к своей школе, где учились и оба ее сына. Но школы уже не было...
  В тот страшный момент ее Карен, четвероклассник, сидел в автобусе, который вдруг на глазах начал разламываться, раскроилась крыша, начался пожар. Все в ужасе стали выпрыгивать через разбитые окна. Кто—то помог выбраться и Карену.
— Я искал маму и брата... И плакал, боялся, что вот сейчас они умирают, — рассказывал мне мальчик.
  Шестиклассник Сурен перед той страшной минутой спокойно слушал объяснения на уроке. После первого толчка учительница велела вскочившим было ребятам сесть на место: сейчас, мол, все пройдет. И тут — второй толчок... Сурену повезло — его, потерявшего сознание под градом камней, быстро сумели вызволить. Он дрожал от боли и страха. Счастье, что вскоре прибежали мать, младший брат и взволнованный отец.
 — Мы хоть живые... Жаль тех, кто погиб. Или без родных остался, — говорит мне Сусанна.
  Вместе они побежали тогда к своему девятиэтажному дому на улице Кутайсян. Но вместо дома дымилась лишь огромная груда обломков.
— Все было, как каша, — тяжело, по—взрослому произнес Карен. - Из-под камней кричали: “Помогите!”
  Держась за руки, на асфальте лежали тела двух братьев — третьеклассников Артака и Аркадика, друзей Карена. Они несли из магазина только что купленные буханки хлеба, когда сверху полетели камни...
  Одну женщину, рассказывает Сурен, они вытащили сами. Но пятимесячный ребенок у нее на руках был уже мертв. Другая соседка лежала под железобетонными плитами три дня. В проделанное отверстие спасатели спускали ей воду и еду, торопясь скорее убрать проклятую тяжесть.
  22-летний Араик, младший брат отца, студент политехнического института, бросился было на крик о помощи — и погиб под новым каменным градом.
 - Хороший художник был... - вспоминает Сусанна.
  Рассказывают они взволнованно, то и дело перебивая друг друга, путая русские и армянские слова. И становится страшно за всех, к кому в мирное время пришла неожиданная беда.
  Помогали родственники и вовсе незнакомые. На улицах еду, вещи прямо с грузовиков раздавали приехавшие на помощь украинцы, грузины, эстонцы, солдатским борщом кормили повара из воинской кухни.
“Берите, берите, - говорили, кушайте”. Волновались, что всем не хватит...
  Был Ленинакан большим промышленным городом с населением в 230 тысяч человек, одним из древнейших, известным с пятого века до нашей эры. Из 21—го предприятия семнадцать исчезли в одно мгновение. Разрушено 120 жилых домов, большинство других - в аварийном состоянии.
  Но Сусанна спокойна: судьба бездомных не грозила ни ей, ни ее детям, как и всем попавшим в беду жителям республики. Мы сидим в светлой чистой комнате на четвертом этаже. Аккуратно застелены четыре кровати — на днях собирается приехать  бабушка Такуш. Отец далеко - вместе с другими мужчинами работает на расчистке развалин. 
  То и дело к Сусанне как председателю женсовета заходят люди — посоветоваться, оформить списки на бесплатное получение необходимых вещей, единовременной денежной помощи.
Уже заглядывал директор местной  школы, приглашал преподавать. А у ее ребят уже на следующий день начинался, вернее, продолжался — только на новом месте — учебный год.
  - Жители Нового Афона тоже нам помогают: приносят одежду, учебники, деньги, очень доброжелательно относятся, — говорит.
  Воистину, когда есть настоящие друзья, пусть незнакомые —
любая беда не так страшна. Не раз проверено. Подтверждение тому, вернувшись, я нашел в Крыму.

       *   *   *

  Вскоре после того, как рассказ о нелегкой судьбе семьи Акопян был опубликован в одной из газет Крыма, почта доставила мне письмо с обратным ново—афонским адресом. Приведу его полностью:
 “Здравствуйте! Получила статью, которая принесла нам большую радость. Мы читали ее всем живущим в гостинице. Здесь все нормально. Дети ходят в школу и очень стараются, чтобы мы чувствовали себя как дома.
  Проводим КВНы между этажами, спортивные игры. Новый год для нас был грустным. Сидели за праздничным столом без мужчин при зажженных свечах, вспоминали близких, которые уже никогда не будут с нами. Детям раздавали подарки, а они читали стихи, пели, танцевали.
  Нам выплатили материальное пособие на каждого по сто рублей, потом должны выдать еще по 150. Обслуживают с большим вниманием, не по обязанности, а от сердца. Большое спасибо за участие к нам от всех проживающих в гостинице. С уважением Карен, Сурен, Сусанна Акопян”.

    *   *   *

  Перечитал написанное. Горько:
в декабре 1988 года я спокойно ходил по улицам Пицунды, Нового Афона, Сухуми, а уже полгода спустя там пролилась кровь абхазов, об обычаях которых я узнал в дни отдыха столько интересного. Хотя уже тогда чувствовались отголоски затаенной напряженности — в интонациях, рассказах о былых митингах и демонстрациях. Но кто знал, что дойдет до взаимного смертоубийства, потому что кому-то не нравились язык и национальность других? Не понимаю...


   Ругаю себя и обстоятельства за то, что не сумел вырваться — хотя уже все решено и договорено было — в село Дзорошен Гукасянского района Армении, где восстановить разрушенные дома и, значит, жизнь помогали крымские строители. Как назло, в редакции, где я работал, почти все сотрудники поразъехались в отпуск или на сессию, или просто заболели, и попасть в заветную Армению ну никак невозможно было. Со слов, конечно, не то, что собственными глазами, но — что поделаешь.

“ХОРОШО КРЫМ СТРОИТ..."

  Уверенным хозяйским шагом вошел мужчина лет под сорок пять. Он придирчиво осмотрел полы, стены, потолки во всех пяти комнатах, подвал, кухню, котельную автономного обогрева, оценил аккуратную наружную отделку, особенно светло— коричневый узорный рисунок вокруг окон, во дворе заглянул в сарай для будущей живности; шагами измерил участок - правда ли, что 24 на 40 метров, не обманули? Только потом приблизился к стоявшим строителям и сказал им “спасибо” за отлично построенный дом, где предстоит жить ему с большой семьей. А когда была внесена и аккуратно расставлена во всех комнатах мебель, на столе появилась бутылка “Шампанского”. В тот момент она была символом долгожданного новоселья. В разговор включилась бабушка. По-армянски она рассказывала о детях, внуках, памятной декабрьской трагедии, благодарила крымчан за помощь - а сын переводил...
  То было 20 июля 1989-го, сразу после митинга, когда строители торжественно и радостно передали жителям из намеченных на весь год 66 усадеб 32, как и намечалось на первую очередь. Хотя нет - 33: рабочие райагростроя Первомайского района Крыма решили не откладывать дело “на потом” и вместо двух закончили все три положенных им дома.
   С непривычки здесь нелегко — все-таки 1500 километров от родного дома, и высота над уровнем моря более двух тысяч метров. Строить надо было на склоне, когда с одной стороны цоколь на 40 сантиметров над фундаментом поднимается, с другой — почти на три метра. И жара, и бытовые неудобства, и...
  Что толкало строителей, когда они не просто ехали — рвались в Армению? Ведь среди них, с мая друг друга сменявших, ни один не отправился без согласия, без желания.
  Не хочется громких слов, ставших штампами, поэтому так скажу: все вместе. И зарплата —втрое—четверо больше обычного, и желание посмотреть незнакомые края, жизнь другого народа с его обычаями и традициями, и сдружиться с товарищами в “походной” обстановке, и просто помочь. Беда границ не знает, дозволения не спрашивает. Крымчане это знают — всего три года назад им приходилось бросаться в края украинские, “причернобыльские”. Кстати, тот опыт очень помог здесь, в Армении. В том числе Валерию Прокопьевичу Коротких, прорабу. Как и тогда, ему досталось самое трудное — завершение работ. И, значит, особая тщательность, качество, уважение к красоте.
  Был у них и еще один стимул, в котором, может, не всякий сам себе признавался. Поездка в Армению означала негласную оценку квалификации, добросовестности, дисциплинированности. Неумелому да разгильдяю не доверят…
  Для гарантии успеха прорабу первым делом необходимо было подобрать себе “правую руку”. Потому он обрадовался, когда подощел Иван Николаевич Несмашный, что возглавлял в те дни строительство 48—квартирного дома в селе Стахановке, и сказал, что хочет поехать на армянскую стройку. "Инициативный человек, всякую работу доверить можно”, - подумал Валерий Прокопьевич.
  - Пойдешь бригадиром? - спросил.
  - Нет, им я уже был. Бери рядовым.
  Короче, Несмашный оказался и отличным каменщиком-монтажником, оправдывая свой пятый разряд.
  На бригадирство согласился Василий Иванович Сопкалов, прежде рядовой строитель. “Умелый каменщик, тоже пятого разряда, два года назад окончил строительный техникум — пора
и расти человеку", - удовлетворенно согласился прораб.
  Алексаццр Соколовский — отделочник, на завершающем этапе стройки человек самый нужный. Уже в Дзорошене долго вместе с проектировщиками мозговал, каким цветом лучше красить наружные стены. Пока не узнал: армяне традиционно любят потемнее, и выбрал коричневый. А когда работа грозила остановиться из—за нехватки обыкновенного песка, крикнул прорабу: “Я найду!”, вскочил в кабину ЗИЛа и, только ему известным путем договорившись с коллегами из Винницы, доставил—таки пять тонн необходимого материала.
 — Какие последствия землетрясения вы застали? — спрашиваю В.И. Сопкалова.
 - К нашему приезду разрушенные постройки уже сменили коробки новых домов. От прежнего Дзорошена осталась полуразвалившаяся церковь да руины телятника. А глянешь вверх — гору разрывает свежая изогнутая трещина метров в шесть шириной...
— С местными жителями поговорить удалось?
— Да когда? - удивляется бригадир. - Придут, посмотрят, как мы работаем и, чтобы не отвлекать, уходят. Чаще со словами: “Хорошо Крым строит...”.

  Армяне издавна селились в Крыму. С 30-х годов позапрошлого столетия многие из них перебрались на север полуострова — потому селение, что на пятой версте южнее Перекопского перешейка, с    1736—го называлось Армянский Базар, а с 1921—го — Армянском. Еще раньше, в 1799 году, армянское общество в Старом Крыму получило во владение “12 тысяч десятин удобной земли с водой и лесом”, — сказано в давнем указе.
  Спасаясь от нашествия турок и персов, армяне переезжали на благодатные земли Крыма еще в шестом-седьмом веках нашей эры. Владелец большого поместья близ Херсонеса Варген сумел объединить сторонников и даже стал императором Византии, - уточняет Борис Сергеевич Балаян, переехавший в Крым с отцом—военнослужащим в 19б1 году да так здесь и осевший. В момент нашей беседы Борис Сергеевич был заместителем председателя крымского
Отделекия Украинского фонда культуры. Он мне рассказал о
роли своих сородичей в подъеме культуры Крыма, напомнил о художнике Айвазовском, композиторе Спендиарове… Но еще предстоит, считает Б.С.Балаян, всерьез заняться сохранением на полуострове армянского языка, культуры, в том числе восстановлением полуразрушенных армянских церквей.


  Землетрясение 7 декабря 1988 года и дни последующие ясно показали, кто есть кто. Тот миг не только разделил мир на бедствующих, наблюдающих и помогающих, но и самих помогающих. На тех, кто по приказу и кто — от души.
  Как же встретил Крым чужую беду?


КОГДА ЗАБЫТЫ ЗАБОТЫ “ХИМЧИСТКИ”

  Представляю: Ерванд Сергеевич Торосян, 1954 года рождения, армянин, родился в Тбилиси. Врачи посоветовали отцу сменить климат, поэтому в 1969—м семья переехала в Евпаторию, которая полюбилась по недавнему курортному отдыху. Работал Ерванд в быткомбинате, учился в институте легкой промышленности, женился на русской. В 1986 году стал директором фабрики химчистки и банно-прачечных услуг “Новость”.
  Ерванд Сергеевич узнал о беде раньше многих - из пугающего телефонного разговора с Ереваном. Неужели Ленинакана, где он не раз бывал, где у него много родственников и друзей, больше не существует?! Новость была настолько ужасна, что он не поверил, решил - паника. Позвонил другу в Ереван. Дома того не было. Уехал в Ленинакан на помощь погибающим — сообщили родители.
  Звонок из Симферополя. Норик Мушегович Гевондян, давний товарищ, просит срочно приехать: инициативная группа готовит отправку активистов привезти сто семей, оставшихся без крова и средств, и расселить по квартирам живущих в Крыму армян. Вскоре телеграмма: “Встречайте!“. Вместе с другими он помчался в аэропорт. Среди тех других были городские и областные руководители, которые не без труда убедили организаторов, что пережившим шоковое несчастье людям легче держаться вместе, и их расселят по санаториям и пансионатам Крыма.   
  Прилетали все новые и новые люди, потрясенные несчастьем, измученные холодом бездомных ночей в палатках и на скамейках, неизвестностью будущего, долгой дорогой. Крайне необходимо им слово друга, понимающего их состояние, знающего язык и обычаи. Посредник, ходатай, переводчик - такую роль взял на себя беспокойный Ерванд Торосян.
  Первые дни особенно не обходились без трудностей, накладок, недоумений. Семью поселили в один санаторий, а близких родственников в другой; три женщины и пятеро детей оказались в одной комнате; не хватило одежды и обуви... И Ерванд идет в исполком добиваться сселения одних и разделения по комнатам других, распределяет бесплатно предложенную одним предприятием обувь…  Во время одного из недолгих “передыхов” — еще в первые дни - собрались активисты—организаторы вместе пообедать - и в разговоре возникла идея объединить пострадавших от землетрясения. Название нового общеста родилось сразу - “Спитак”, по имени практически полностью уничтоженного армянского райцентра.
  Отдельные люди, предприятия без всяких указов и распоряжений вносили деньги в кассу, закупали одежду, белье, учебники, выплачивали каждому свои денежные пособия. Когда число прибывших достигло 4,5 тысяч, поняли, что никакого фонда не хватит. И еще — что людям нужнее их моральное участие, помощь в создании нормальных бытовых условий.
В поездках по санаториям к Ерванду присоединилась Седа Цолаковна, его мама. Женщинам было особенно радостно встретиться с живущей в Крыму армянкой — можно представить, сколько было ужасных рассказов, облегчающих слез, пробуждающихся улыбок.
  Как-то Седа Цолаковна узнала: одна из молодых армянок в роддоме, ждет ребенка.  Немедленно высвободила одну из комнат в их квартирке и потребовала от сына ехать в роддом вместе. Естественно, захватили с собой большой пакет с фруктами...

  Не все шло гладко. В одном из санаториев под видом пострадавших оказалась семья из ... Ялты, в надежде пожить в свое удовольствие за государственный счет. Обратно их пришлось отправлять с милицией.
  Из многочисленных историй про события 7 декабря 1988 года поразил коротенький эпизод: с большим трудом спасатели приподняли бетонную плиту, придавившую чудом уцелевшего под ней восьмилетнего мальчишку. От радости, что остался жив, тот вскочил и принялся плясать на месте. И тут прямо в воздухе плита рассыпалась и обломками зашибла мальчика на глазах у несчастной матери.
- Слишком бурно прыгал? — не понял я.
- Да нет, плита была почти без цемента. Халтурно сделана...
  Похоже, стихия природы погубила меньше жизней, чем привычная стихия нашей расхлябанности. Русской? армянской? Да нет, всеобщей...
  И все же большей частью люди были спасены, любовно приняты и ухожены. Для почти двух тысяч ребят в Евпатории организовали семь армянских школ, действовало 96 классов, преподавали 207 учителей. Около ста ребят получали знания в общегородских школах. 150 взрослых трудились на предприятиях Евпатории -
швеями, медсестрами, врачами, учителями...
  “Уважаемый Левон Георгиевич! - сообщало руководство горисполкома первому заместителю Председателя Совета Министров Армянской ССР Л.Г. Саакяну в марте 1989 года, - в настоящее время в Евпатории размещено 4115 человек, взрослых и детей. Все они обеспечены жильем, питанием, учебой, медицинской помощью, а в необходимых случаях и санаторно—курортным лечением…“


  Постепенно они приходили в себя, успокаивались и разъезжались по родным городам и селам. Через год после землетрясения в санаториях, пансионатах и пионерлагерях Евпатории оставалось всего 258 человек, в основном дети и их матери.
  Один из немногих среди них мужчина - Гриша Амаякович Бегларян. Нет, он не отлынивал от тяжелого труда по восстановлению родного Кировакана, и руки у него драгоценные, руки умельца -одновременно сварщика, механизатора, плотника - к любому труду готовы.
 - Семья многодетная, поэтому не смог уехать, устроился в своем же санатории плотником - всю мебель починил. Главврач не нарадуется, -  рассказали мне в горисполкоме. И очень советовали с ним встретиться.

“БЫЛ БЫ ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКОМ..."

   И вот я стою в коридоре шикарной эдравницы, не зная, в какую дверь постучать - ведь семейство Бегларяна занимает сразу три комнаты. Женщина смотрит на меня доброжелательно-вопросительно, потом недоумение во взгляде сменяется мягкой улыбкой и приглашением войти. Пока занят глава семьи, Арекназ Сумбатовна знакомит меня с тут же прыгающей двухлетней Кристиной, записывает в моем блокноте непривычные русскому слуху имена Армен, Гагик, Эдгар, Патвакан, Смбат. Мал мала малее... Старшему, 15-летнему Смбату, не повезло особенно. Как раз в момент землетрясения на уроке физкультуры он выполнял гимнастическое упражнение. И, упав, в двух местах сломал позвоночник. В те холодные декабрьские дни, плача от боли, он лежал во дворе на скамейке, подогреваемый сбоку пламенем костра. Потом, к счастью, костыли забросил, и боли прошли после массажа, ванн, занятий лечебной физкультурой уже здесь, в санатории имени Николая Островского. Пережить довелось ненамного меньше, чем русскому собрату, чьим именем названа эдравница, который тоже когда—то лечился в спасительной Евпатории.
  Входит улыбающийся Гриша Амаякович.  Пришел он тогда со смены поздно ночью, - рассказывает,  попросил жену разбудить в полдень. Проснулся от ощущения, что куда—то летит с кровати. Оказалось — на пол. Вскочил и, хватая детей, бросился на улицу… 
  В феврале 1989-го они стали жителями Евпатории. Надолго ли? Здесь все хорошо - бесплатное жилье, питание, холодильник, стиральная машина. И соседи отличные, хотя и меняются согласно сроку путевок. Евпатория нравится - чистый город, природа цветущая,
Главное, дети здесь не боятся, успокоились. Долгое время как забегут в комнату, с испугом на стены смотрят — не сыпятся, не трещат, не рушатся ли...
Уехать от своей большой семьи Гриша не мог, хотя его руки очень требовались в родном Кировакане. Но и сидеть без дела не привык. Действительно, умеет делать практически все. Не столько комплексная бригада научила, сколько, смеется, родные дети: все дома ломали, а он чинил. В санатории увидел поломанные столы, стулья, двери — и предложил свои услуги.
 — Меня здесь уважают, — с гордостью.
  Все хорошо, кроме одного – не дома. И возвращаться некуда.
— За детей боюсь... – говорит.
  Не так давно ездил в Кировакан. Мало что там изменилось - всего три пятиэтажных дома построено, а прежние так и стоят полуразрушенные. То стройматериалов нет, то людей, то умения организовать дело... И эта непонятная вражда с азербайджанцами...
  Он сам затронул эту тему, поэтому набираюсь смелости спросить про его отношение к соседней нации.
- Какая мне разница - азербайджанец он или русский, был бы человек человеком...
  Легче у меня на душе стало. Тому, кто думает о детях, о будущем, о жизни, национальная рознь чужда и непонятна. Потому что не она сближает, сдружает, роднит, оберегает...

  *   *   *

  Торопятся месяцы и годы. Еще неожиданней сменяются события, не всегда так, как мы бы считали разумно, нормально, как хотелось бы. А люди? Что ж, они растут, взрослеют и, увы, стареют. В том числе "мальчик Саша”, ныне солидный и лысоватый, о необычайной влюбленности которого в Армению и все армянское я рассказывал.
Интересно возвращаться к давно знакомым людям и судьбам, сравнивая мечты и задумки молодости с реальностью бытия.
Много лет минуло с того дня, когда я многое узнал о жизни Александра Склярука.
  И вот снова зову для “профессионального” разговора. Хочется не просто “поболтать" с давним товарищем, но и узнать мнение знающего человека о происходящем.
  Известие про декабрьское землетрясение 1988 года застало его в Харькове. Понятно, бросился звонить в Ереван — но трубка упрямо твердила автоматическим голосом “Направление занято”. Мчаться в аэропорт было заведомо бесполезно, а спокойно топать на работу — не в его мятущемся характере. Склярук поспешил в местное отделение общества Красного Креста со словами: "Владею армянским, жил в Ереване, согласен на любую работу“. И на два с половиноЙ месяца, самых первых и самых лихорадочных, взяв на работе отпуск за свой счет, он стал переводчиком, встречающим и размещающим гостеЙ по специально высвобожденным пансионатам и профилакториям; много раз приходилось ездить за пострадавшими на промежуточные станции в Сочи, Ростов—на—Дону, Краснодар... Всего, рассказывает, Харьков принял более четырех тысяч человек.
 То была беда хоть и страшная, но естественная и потому понятная — стихия. Ужаснее другое — приходилось встречать и устраивать других беженцев, не ощутивших ни одного толчка земной коры. Неслыханная взаимная ненависть недавних мирных соседей и товарищей, дикая резня выталкивали их из Баку, Сумгаита и других азербайджанских городов и селений.
  Одна семья изгнанных особенно запомнилась. Он, Рашид — азербайджанец, она, Ануш — армянка, с ними трое маленьких детей. В бакинский дом врывались его разъяренные сородичи и требовали вышвырнуть жену и детей. Пришлось спасаться всем вместе. Даже в безопасности он был не в состоянии успокоиться, поражаясь, как его земляки, его недавние товарищи дошли до такой бесчеловечности. А ведь еще недавно жили душа в душу, вовсе не интересуясь, кто какоЙ национальности.
  Там же, в Харькове, в январе 1989—го Александр встретился с отцом своего давнего товарища Сергея, студента юридического факультета. Юрий Цатурян много лет жил в Баку, его дети играли с азербайджанскими, его лучший друг тоже был азербайджанцем. Может, остался  бы, если бы тот друг однажды не сказал: "Уезжай, иначе даже я не смогу тебя защитить”. Не все, значит, настолько ослеплены безумием…
  Вместе с женой отправились на Украину. Правильно поступили: вскоре пришло известие о гибели во время одного из побоищ родного дяди Сергея, брата его матери. Долго она не могла прийти в себя после такого удара и в апреле того же года умерла. Так и не осознав, не постигнув, откуда свалилась гибельная напасть на их семью, на их народ.
  - Что все—таки произошло, почему? Откуда такая неестественная злобность прежде обыкновенных добродушных людей? — спрашиваю Александра.
  Я хорошо помню тех людей, с которыми когда-то встречался. Может, ошибаюсь, но часть души Азербайджана я понял тогда не в больших городах, а в поселке Аджикенд, что в 20 километрах от Кировобада. Помогли мне в том и прекрасные горы, ни с чем не сравнимые леса рядом с нашеЙ турбазой, озеро Гек—Гель, соперничающее по красоте с Рицей. Сельский пастух, не знавший русского, явно желал по—доброму поговорить с нами, но запаса его слов хватало только чтобы показать пальцем на важно передвигавшихся животных и произнести "корова". Более всего привлек мое внимание памятник погибшим в гражданской и Великой Отечественной  односельчанам — не официально—громоздкий и стандартный, а самодельный, построенный на средства и руками одного из местных жителей.
  В памяти осталось: с каждым мы там прекрасно понимали друг друга. Что же теперь произошло?! — допытываюсь у товарища.
— Да, я часто бываю в Армении, друзья пересылают газеты и журналы, пишут обо всем... Понимаешь, - говорит — в процессе демократизации народы смогли наконец задуматься о своем положении в государстве, стали мечтать о возрождении. Прежде долгие годы приходилось терпеть несправедливости, вызванные подчас искусственным и даже насильственным единением. Напрасно прежде мы любили гордиться им как союзом равных.   
  Во время одной из поездок Александр Семенович разговорился с жителем Нагорного Карабаха. И понял: в течение десятилетий армяне, составлявшие абсолютное большинство населения автономной области, чувствовали себя “во власти” местного азербайджанского руководства не просто неуютно—униженно. Руководящее национальное меньшинство мешало изучению в школах истории армянского народа, не был построен телевизионный ретранслятор, мало было армянских школ и клубов — короче, в избытке искусственных помех к общению с родными и друзьями. Что, естественно, у местных жителей вызывало протест и стремление быть ближе к родной Армении. Остальное известно…
  А может, мы сами все напутали, разделив себя по каким-то несущественным признакам? В основе своей все мы - люди, значит, едины. Разве не так?





























 


Рецензии