О моём детстве

Родом я из северного шахтерского городка. Городок состоит из многих маленьких поселков разбросанных у подножия сопки, и называемых местными жителями зонами: Третья зона, Пятая зона. Из чего можно заключить, что обосновали городок на месте лагерей.
Из первых лет своей жизни помню очень ярко несколько моментов.

    У меня есть старший брат, он для меня авторитет. Володя старше меня на полтора года. Мама отпустила нас с компанией Володиных приятелей за голубикой. Все дети запаслись кто бидончиком, кто банкой, привязанной на веревке через плечо. У меня в руках кружка, мне всего четыре с половиной года и много ягоды я набрать не могу. За поселком мы разбрелись по болоту, собственно далеко ходить и не надо, ягоды столько, что все болото до самого горизонта кажется синим. Ягода набрали быстро, а болото так и осталось синим. На обратном пути дорогу нам прегродил огромный бык, он рыл землю копытом, поглядывал на нас из-под доски, привязанной к рогам, и ревел, раздувая ноздри. Дети бросились врассыпную. Спаслись все. Потом собрались на дровах у нашего барака, ели ягоду и шумно обсуждали, кто как не испугался. Володя молча поглядывал на всех. Когда бежали, он упал и рассыпал свою ягоду. Мне стало очень жаль Володю, он и коленку расшиб, и остался без лакомства. Я хотела поделиться с ним ягодой, отсыпать из своей кружки в его бидончик, но брат отказался. Он ведь не маленький нюни распускать из-за какой-то голубики, ему уже шесть лет.

*
Я стою у подножия сопки. Сопка очень высокая, просто огромная. И вся розовая. -весна, и багульника столько на всех склонах, что дух захватывает от его кипени. Я запрокидываю голову и долго всматриваюсь, пытаюсь определить, где же на этом склоне скрылась моя мама. Она точно где-то там, но я так и не смогла её увидеть. И уже слёзы лились по щекам, а мамы всё не видно. Мой крик гулким эхом раздался по всей сопке:"Мамочка, ты где?". И тут же мама отозвалась, совсем рядом:"Да здесь я, доча. Я уже иду."
Не помню, сколько мне было лет. Но отчетливо помню своё горе от одиночества и покинутости, а потом всплеск счастья - мама рядом.
Мы шли домой, мама несла букет багульника, я не отпускала её руку.

*
Мы с братом гуляли. Кто-то нам сказал, что приехали наши родители - они уезжали к бабушке. Мы мчимся домой. Я просто-таки врываюсь в квартиру и на пороге застываю в нерешительности. Рядом с мамой, прижавшись к стене, стоит маленькая девочка. Такая хорошенькая, круглолицая, с большущими синими глазами, с конопушками на щеках. Но почему-то она не в платьице, а в брючках. Я кидаюсь к маме, обхватываю её за ногу. Мама наклоняется, чтобы обнять меня, а я шепчу ей на ухо:"Мама, а это кто?"
- "Ты забыла?! Это же твой братик."  И меня охватывает радость, это мой младший братик Валера! Он не умел ходить, когда его увозили, а теперь ходит! Ну как настоящий ребёнок!

*
Там же, в далеком детстве я узнала о Боге, о Его всемогуществе.
Я что-то соврала маме. Мама огорчилась моему вранью, стала объяснять как это не хорошо обманывать, тем более маму:"Ну обманешь ты меня, а Боженька всё видит и слышит. Он ведь там." И показала на небо. Я долго стояла среди двора и смотрела на синее небо, на пушистые облака и думала, что на таких красивых облаках Боженьке наверное очень нравится жить.
Мимо меня шла женщина, и тоже стала смотреть на облака. Я радостно сообщила ей, что там на облаках Боженька и если кто-то будет врать, то Он обязательно услышит.
Вот так я и живу, всю жизнь поглядывая на облака. Но в церковь пришла совсем недавно, шесть лет тому назад.
 
*
Рядом с нашим бараком за красивым деревянным забором стояла школа. Утром дети спешили в школу, мы - я и моя подружка Аллка, с нетерпением ждали,  когда у них начнется переменка. Под нашими окнами мы устроили магазин, дети выходили на переменах за ограду и всё у нас раскупали. А товар у нас был...!!! Крупные щепки - это селёдка, ломти коры - камбала, опилка - рис, крупный шлак - чернослив, песок - сахар, щепочки,  завернутые в фантики - конфеты и т.д. Был и штучный товар: коробочки и бутылочки от духов и одеколона, баночки из-под крема, лоскутки, поломанные игрушки и прочие драгоценности из детства. Звенел звонок, дети бежали на перегонки занимать очередь, расплачивались с нами нарисованными "купюрами", старыми пуговицами. Иногда угощали чем-нибудь вкусненьким. Кто-то из детей подосадовал, что в нашем магазине нет ничего съедобного.
На следующей переменке их ждал сюрприз. Мы продавали редиску, лук, чеснок за нарисованные деньги. Товар разошелся мигом. И дети, и мы с Аллкой были рады. Но тут из Аллкиного огорода раздались причитания её мамы. Я убежала домой. Аллка к бумажным деньгам получила добавку ремнём. А мне пришлось вечером стоять в углу. Ноги подкашивались, глаза закрывались. Проснулась я утром уже в своей постели. Долго лежала с закрытыми глазами, слушала, как мама готовит завтрак: что-то помешивает ложкой, передвигает кастрюли, наливает воду в чайник. Лежала пока не услышала привычное:"Де-ети-и, пора вставать!" Из репродуктора звучало знакомое:"...А теперь правой ногой! И раз, два, три. И раз, два, три..." Я еле передвигая ноги шла к маме:
- Мамочка, прости я больше не буду.
- Что не будешь?
- Аллкин огород рвать не буду.
- А наш?
- И наш не буду.
Магазин пришлось закрыть. Но дети из школы были добрыми, они нам свои "деньги" и так отдали, без товара.

*
Нас у мамы было трое. Она устроилась  работать на завод, там изготавливали силикатный кирпич. И вскоре от маминой косы в руку толщиной остался тоненький хвостик. Мама сильно уставала, работа была физической и посменной, но нас надо было кормить и одевать. Часто мама работала по две смены подряд, приходила уставшая до изнеможения. Она всегда была с нами добра,  и только один раз я от неё услышала:"Когда же вы вырастите?.. И я смогу обрести покой". А ночью, когда мы засыпали, мама давала волю слезам. Я спросила у мамы, почему она плачет. Мама сказала, что это, наверное, сон приснился плохой, вот она и плакала во сне.
Мама ушла из жизни рано. Мне было семнадцать лет, Володя служил в армии, младший брат учился в восьмом классе.

*
На зимних каникулах по утрам можно не торопиться  вылезать из под одеяла. Можно просто лежать и слушать, как завывает ветер за стеной, как мама топит печь, хлопает входной дверью, потом возвращается. Звенят банки - мама процеживает молоко. Зашумел чайник на плите. Пора вставать, но не хочется нарушать привычных звуков. Мама почти всегда пела, когда занималась делами одна. Пела русские народные и украинские песни. Увы, я петь не умею - нет ни голоса, ни слуха. Но до сих пор пою мамины песни, маминым голосом. Не вслух, а там, внутри. Помню до мельчайших подробностей каждый звук её голоса, только как его воспроизвести?
"Бежит река, в тумане тает..." "...Ветви берёзок полощет, сон нарушая лесной." "Расцвела под окошком белоснежная вишня". "Степь да степь кругом, путь далёк лежит..." И ещё много-много других. Все немного с грустинкой.

Зимними вечерами к маме  заходили соседки попить чайку. Мама нас не баловала - пришли взрослые, значит нам надо идти в детскую. Нечего уши развешивать. Но уши тянулись сами услышать что-нибудь интересненькое. Взрослые часто пускались в воспоминания, в свою молодость, в детство. Из таких разговоров я узнала, что мама очень рано - в тринадцать лет осталось сиротой. Дедушка - мамин отец, работал в колхозе кузнецом. Его репрессировали - ушёл на работу и никуда не пришёл, по дороге в кузницу его арестовали. А бабушка, оставшись с четырьмя малыми детьми, начала часто болеть и умерла в тридцать семь лет. Мама в детский дом уезжать отказалась, младших сестрёнок увезли, а братик крепко уцепился за шею своей любимой Наты, его оторвать не смогли. Мама сама воспитывала своего братика. Ей пришлось бросить школу и пойти работать в колхоз за трудодни. Они голодали, но с помощью соседей выжили. Это были военные годы. Когда маме исполнилось семнадцать лет, она прибавила себе год, завербовалась и уехала работать в Охотск.
Учиться маме больше не пришлось, но малограмотность не помешала ей долгое время проработать на заводе мастером, на такую должность обычно брали инженеров.
Других подробностей из маминой жизни я не знаю, а сейчас уже и расспросить некого.