Повесть о войне. Угодчане. ч. 4

У РЕЧКИ, ПОД БЕРЛИНОМ

С Т.М.Дроздовой мы не виделись давно, с тех пор как она ушла на заслуженный отдых. В последние годы Татьяна Максимовна работала дояркой на Трясской МТФ ОПХ «Белоусовское». Пенсионеркой стала в пятьдесят лет как многодетная мать, но и потом лет шесть трудилась в животноводстве, а теперь разменяла седьмой десяток, домашними делами занимается. Вот сколько времени прошло, думала, она меня забыла. Нынешним летом встретила в райцентре, поделилась новостью: идет в отдел социального обеспечения «хлопотать» документы, как она сказала, «малолетних узников фашистских концлагерей», которым установлены правительственные льготы.
- Нашу всю деревню вывезли в Литву, потом в Германию. Ох, много горя натерпелись. Приезжай ко мне, расскажу», - пригласила она.
…В конце сентября в деревне особенно тихо, на улице не видно ни одного жителя. Да и что делать в дождь, если картошка убрана в сухую погоду, с другими работами на огороде поуправились, старикам только и дел, что лежать на печке или сидеть перед телевизором.
Увидев в окне гостя перед своим домом, хозяйка выбежала на улицу в ситцевом платье, в ватной безрукавке, голова повязана платочком. Черноглазая, стройная, выглядит моложе своих лет, говорит быстро и все делает проворно, видно, не забывается давняя немецкая выучка, да простит меня Татьяна Максимовна за это горькое напоминание.
Первым делом хозяйка с радостью сообщила о том, что ездила в Калужский областной архив, там всем членам семьи выдали справки: ей и маме с братом 1937 года рождения, которые живут в Москве. Свою справку сдала в райсобес, ждет надбавки к пенсии, родным отправит позже.
В бревенчатом доме, состоящем из одной комнаты и кухни, у русской печки стояла бездействующая газовая плита, почти все лето в деревню не привозили газовые баллоны, еда готовилась на электроплитке – затевались щи.
- Капуста у меня нынче уродилась хорошая, И картошки много, поросят держу, кур вырастила, продуктами на зиму запаслись. Пенсию 24 тысячи получаю, жить можно, - рассказывала Татьяна Максимовна о своем житье, иногда помешивая ложкой в кастрюле.
Дети выросли. Дочь живет в Москве, один сын в Протве, другой в Белоусове, а Володя и Алексей живут в Верховье, в совхозе механизаторами работают.
У меня семь внуков, - с особой гордостью и теплотой сказала бабушка.
Слушаешь этот нехитрый разговор – и радуешься, что в семье все идет своим естественным чередом, древо жизни цветет и плодоносит.
 В 1941 году Дроздовы могли разделить участь 26-ти миллионов советских людей, погибших в жерновах Великой Отечественной войны.
Глава семьи Петр Иванович, одетый в телогрейку, пришел с улицы, слушал нас, кое-что дополнял или подтверждал сказанное женой.
Оба они из деревни Суглицы Людиновского района Калужской области, что в пятнадцати километрах от райцентра. Родились до войны, в детстве разделили участь изгнанников, узников концлагерей и рабства фашистской неволи. Страшен рассказ Татьяны Максимовны даже сейчас, спустя 48 с лишним лет со дня нашей великой и горькой Победы.
- До войны жили ни хорошо, ни плохо, - принялась собеседница за воспоминания.- В семье было семь человек: отец, мать, четверо детей и бабушка.
В колхозе имелся свой кирпичный завод, поэтому люди жилье строили из кирпича. В деревне из 75-ти домов только пять были деревянные, остальные кирпичные. У нас дом был такой большой, что немцы в него машины загоняли.
Враги пришли в Суглицы в сентябре 41-го года, Татьяне исполнилось девять лет. Успела окончить один класс школы, потом концлагерь, вернулись – не до учебы, так и осталась на всю жизнь малограмотной.
- В нашем районе шли страшные бои, особенно в деревне Букань и в селе Запрудное.
- Немцы стояли до февраля 44-го года, – вставил словечко Петр Иванович и стал внимательно слушать супругу.
– У населения отобрали продукты, скот. Во время боя дома разрушили, всех вывезли в деревню Волое, что в семи километрах от нас. Потом погнали на станцию Судимир, погрузили в товарные вагоны и повезли неизвестно куда.
Это подтверждают справки областного архива, выданные матери Татьяны Максимовны Анне Егоровне и ее брату Николаю, свою она сдала в райсобес для получения надбавки к пенсии. В них говорится о том, что семья Ларионовых в количестве пяти человек с 4 октября 1941 года по сентябрь 1944 года насильно вывезена немецко-фашистскими войсками».
- Везли нас в товарном вагоне, наверное, в марте. Мерзли. Во время остановки на какой-то станции один паренек украл каменного угля и так натопил железную печку, что мы чуть все не угорели. Охранники двери закрывали на крючки, на улицу не выпускали, чтобы подышать свежим воздухом, как только выжили? – удивлялась женщина и продолжила рассказ:
- Пригнали в Литву. Шесть бараков подготовлены. Ох, и наголодовалися там, кормили раз в сутки брюквенным супом. Много наших осталось в литовской земле. От голода умерли бабушка и сестричка Аня, ей всего семь лет исполнилось. Умерла тетя Варя Солдатова и двое ее детей, муж на войне был. Некоторые к литовкам убегали побираться, кого ловили, избивали до полусмерти. Сидели в бараке полтора года, никуда не выходили, на тараканов смотрели, да тифом заражались. Однажды ночью бараки подожгли. Кто не успел выбежать, сгорел живьем, остальных погнали в Германию.
Очутились мы в восьми километрах от Берлина, там ещё большая речка течет. Названия не помню, нас держали в изоляции, да я еще ребенком была, многого не понимала.
Отдали нас в батраки к «гроссбауэру», богатому крестьянину, по-нашему, помещику. У него имелось много земли и скота. Мы в поле рубили барду для скота (это что-то вроде тростника), убирали из помещений навоз, доили коров.
Поместили нас в каменном здании с каменным полом, наверное, на скотном дворе, 21 человека, огородили проволокой. На хозяина работало много других людей. Даже наши военнопленные, но нам не разрешали общаться. Кормили раз в сутки супом из брюквы. Спали на нарах. Ходили в лохмотьях. Но и среди немцев находились сердобольные люди, немки приносили старые одеяльца, обноски одежды.
Мы сильно исхудали, а работать заставляли много. Однажды копали картошку. Моя подружка Наташа из Смоленска совсем отощала, очень болела и потому не справлялась с нормой. Надсмотрщик Дрецкий, видимо, поляк, потому что у него сын Янек был, раздел ее догола и бил плеткой на железном столе, потом она умерла. Всех провинившихся били на столе, предупреждали, что за воровство будут отрубать пальцы. Я тоже не одолевала работу, отставала от других, не хватало сил таскать корзинку. Тогда Дрецкий накрутил на руку плетку, с ней он всегда ходил, и стал меня хлестать. Потом схватил за ногу, вывернул коленку и бросил в погреб. Я его никогда не забуду.
При этих словах Татьяна Максимовна приподняла подол платья и показала последствия зверства: выросший на колене в сторону, словно сук, толстый хрящевой нарост, который она постоянно прятала от людей, особенно когда ходила в невестах.
- Когда советские войска подходили к Берлину, нас сажали в погреб. Но мы слышали залпы орудий из танков. Видели, как строили мост. Наш бауэр на пастбище отравил своих коров, а которых отрава не взяла, тех пристрелил, потом и сам повесился, - закончила Татьяна Максимовна свой рассказ о жизни в фашистской неволе, который, думается, не нуждается в комментариях.
Хотя в архивной справке и значится, что семья Ларионовых пребывала в немецком изгнании до сентября 1944 года, но в ней, вероятно, имеется неточность: не могли узники в 1944 году слышать залпы орудий советских танков, да и рано еще было бауэру сводить счеты с жизнью и уничтожать скот. Как известно, штурм Берлина проходил с 16 апреля по 1 мая. Супруги в один голос утверждают, что домой вернулись 17 мая 1945 года, долго стояли на польской границе.
…Война отняла у одной лишь семьи трех мирных жителей: бабушку, двух детей (одна сестра умерла по возвращении домой) и отца, погибшего в бою.
В ту победную весну 45-го года Тане исполнилось 13 лет, о продолжении учебы в школе не могло быть и речи. На себе возили лес, восстанавливали дом, от которого хоть стены остались, другие сельчане строили землянки. И колхоз нужно было поднимать, на них с братом выделили норму: вскопать в поле по три сотки земли для посева. Тяжело неимоверно было начинать жизнь на пепелище, при нехватке трудоспособного населения. Когда невольники укрепляли хозяйство «бауэра», их родные поля ничего, кроме мин и снарядов, не рожали и еще долго после войны уносили немало жизней, особенно детских.
Встревоженная военным пожаром родная деревня Суглицы с каждым годом теряла своих работников, люди уезжали в города или в деревни, откуда ближе к станции железной дороги, чтобы можно ездить в город и продавать продукцию со своего подворья, других источников получения денег не было. Так поступили и молодожены Дроздовы. Они потянулись за земляком – «дядей Ваней Солдатовым», который в Литве потерял семью и в деревне Трясь женился на Александре Федоровне.
В Угодский район (ныне Жуковский) они переехали в 1967 году, стали работать в животноводстве. Привезли с собой главное богатство – четверых детей. Толик уже в пятый класс пошел, последний ребенок здесь родился. А всего супруги состоят в браке 47 лет. У них общие переживания – годы, проведенные в фашистской неволе, трудная работа в сельском хозяйстве, но было и счастье – растить детей и внуков. А еще – приносить пользу своему народу. Оказывается, для таких людей, как Татьяна Максимовна, много значил моральный стимул, непопулярный в наши дни, для нее он остался как яркое воспоминание праздника, почестей за добросовестный труд.
- Я была передовая доярка. В область вызывали. Первый секретарь обкома партии Кандренков вручил вымпел победителя соревнования и 900 рублей денег. Такое было почтение труженику!» И как-то неожиданно разговор Татьяна Максимовна закончила вопросом-жалобой: «Лариса, милая, после войны мы досыта не ели, а песни какие, бывало, пели всей деревней! Почему теперь все сами по себе? Люди недружные, перепуганные, словно не у себя живут?»
- Дорогая Татьяна Максимовна! Вряд ли сейчас кто ответит на эти болезненные явления, слишком много крутых перемен происходит, со временем свое слово скажут объективные историки.
…Русский человек не злопамятен, однако, и не беспамятен. Когда находятся новые «летописцы», фальсифицируют историю, пытаются в угоду кому-то ее подсластить, то таким как Дроздовы приходится ворошить обжигающий жар памяти, из-под которого тревожным пламенем вспыхивает речка, что в восьми километрах от Берлина.