Первый

               


              Литературный сценарий полнометражного фильма 


Сцена 1. Утро. Натура.

Дождь прошел недавно. Он стекал еще по окну, и в доме пахло сыростью. Сейчас на улице неприятно. Мокрая  трава тяжелит ноги. Крупные капли  капают с деревьев. Топить печь не хотелось, да и дров было мало. Петька, как всегда шумно, ворвался в дом, бросился к Сергею.
- Любка оказывается точно проститутка. Она там мужиков принимает, дальнобойщиков. Бежим смотреть.
Сергею вставать не хотелось.
 - Да, у тебя сапоги. А у меня ноги будут мокрые.
Сергей был младше, и его воображение было тише.
- Дурак, Серега. Никто еще кроме нас не знает.
Петру тревожно было идти одному. За окном хмуро светлело.

Сцена 2. Утро. Натура.

Они вышли вдвоем. У Сергея тут же стали мокнуть  ноги. Он старался ступать широко, но Петька торопил его.
-  Давай быстрей, упустим.
Они подошли к дому Любки. Это был покосившийся серый от времени дом бабы Нюси. Нюся умерла в прошлом году, и Любку выселили сюда из города. Были разные сведения за что. Кто-то говорил, что квартиру она пропила, кто-то считал, что за безделье, кто-то подозревал в ней дешевую проститутку. Дом был совсем плох, и было непонятно, как Любка проживет здесь зиму. Она же не задумывалась об этом, и все решили, что Любка еще и дурочка.
Хлопнула дверь, и на крыльцо вышел дородный мужик. Он хмуро оглянулся, резко махнул рукой, кого-то приглашая,  сошел с крыльца. Вслед за ним в дом, не оборачиваясь, скользнул суетливый мужичонка в пиджаке не по росту.
- Видал.
Петька толкнул локтем Сергея.
 - Во, дает! Как на станке. Пойдем, посмотрим.
Вверху  сиротливо серело небо, обещая продолжение дождя.
- Да неинтересно мне.
- А что тебе интересно? Да ты просто зассал. Ты что,  маленький? Они же там ебутся! Пойдем, я тебе покажу, как можно все увидеть.
Петька за руку потащил  брата ближе  к дому. Петра колотила нервная дрожь.
 - Можно подпрыгивать, и тогда все будет видно. Давай, погнали!
Сергей поежился.
- Слушай, Петь, тебе интересно, ты и прыгай. Мужик выйдет – тебе надает.
 - Да будет он за мной бегать. Они поебались и разошлись. Да что я с тобой время теряю, олух!
Петр так увлекся, что уже не смотрел на Сергея, рванул к окну. Под ним затрещали  старые сучья, доски, у окна он подпрыгнул. Ему не хватило одного раза, и он прыгнул еще. На его лице дрожал нервный восторг, когда он обернулся к  Сергею.
 - Я все видел! Они там голые!  Чего стоишь?
Сергей рванул к нему, запрыгал у окна. Там  было тускло, голые люди мерно тыкались в друг друга где-то недалеко. В глубине мелькало веселое лицо Любки, ее  грудь болталась.
Сергей отошел в сторону – ему сделалось скучно.  Петька продолжал прыгать.
 - Они кончают!
Он восхищенно смотрел в лицо  Сергея.
-  Сейчас он выйдет. Ну, что, видел? Круто!
-  Мужик волосатый.
Сергей не мог объяснить, что ему не нравилось.  Брат ехидно посмотрел на него, хохотнул.
 - А тебе какая разница?
Сергей рассердился.
- Дура она, и мы идиоты.
- Не зли меня, понял? Ему тут жизнь показывают, а он кривляется. Самый умный, да? Петр быстро заводился. Их разногласия прервал выходящий их дома мужичонка. Он как-то потерянно улыбался, изредка мотал головой, словно чему-то удивлялся, уходил.
- Пойдем, посмотрел, как она там.
 Петька загорелся снова. И Сергей не хотел возражать. Ноги его были уже насквозь мокрые, и  сейчас это почему-то нравилось ему. Сквозь утреннюю муть начинало парить солнце. Они осторожно подошли к окну. Любка  лежала на кровати. Она развалилась на спине и сейчас не шевелилась. Братья уже не прыгали. Они тянулись, разглядывая жизнь за окном, но видно было мало.
 - А давай мы ей дом вымажем краской.
Петька все не мог успокоиться.
- Я где-то читал, что шлюхам всегда дом мазали чем-нибудь. Возьмем на ферме краску и вымажем. Пусть все знают!
- Но ей, наверное, будет неприятно.
Сергей возражал неуверенно.
- Да ты что? Она же шлюха! Кто ее о чем спрашивает! Не будь ребенком, Серега. Их давить надо! 
Петр ошалело мотал головой.
- Но она, может, не виновата, что шлюха.
Сергей чувствовал, что нарывается.
- Ну, все! Ты достал! Если ты ее так любишь, дуй к ней!
Петр был старше Сергея на два года и был гораздо крепче его. Он схватил Сергея за шею и поволок его на Любкино крыльцо. Сергей упирался, как мог, но брат уверенно дотащил его до дверей, втолкнул в дом и уперся  плечом в дверь.

Сцена3.Утро. Интерьер.

- Что там?
Голос у Любы был низкий и одновременно легкий. Сергей упорно бился в дверь, но брат его не пускал. Люба, не одеваясь, вышла в коридор.
 - А вот оно что! Это вы тут носились под окнами? И что вам надо, дети?
Она лениво  потянулась за дверь и накинула на себя что - то.
- Ничего.
 Сергей, продолжал биться в дверь.
 - Все шутите? Да ты не рвись так, я тебя не съем.
Люба говорила мягко, но не ее хотелось слушаться. Сергей отпустил дверь.
- А я и не боюсь.
Люба усмехнулась, протянула руку.
 - Ну, иди сюда.
Сергей, чтобы не трогать ее руку, вошел в комнату сам. За окном  слышно стало, как запели утренние птицы.
- Ну, говори, что вы тут увидели.
Люба начала жеманится.
 - Ничего, мы просто шутили.
Сергею было страшно смотреть на нее, страшно было находиться в этой неопрятной комнате, видеть грязную посуду на столе.
 - Ну и как, вам было весело?
Люба  грустила, а, может, ей было и впрямь интересно. Сергей отрицательно помотал головой.
- А кто там с тобой еще был?
- Брат.
Почему-то Сергею Петр сейчас не казался братом. Это было не потому, что он его здесь запер. Они оба молчали. Слышно было, как на кухне капает рукомойник, как темнеет старое дерево дома, что-то шуршит на чердаке. В комнату медленно вкрадывалось утреннее позднее солнце.Люба всмотрелась в Сергея.
 - Да ты мотылек. Белый и легкий. Я тебя сейчас поймаю.
Она потянулась к Сергею руками, и он задрожал. Люба схватила его и завернула в покрывало, которым была укрыта.
 - Вот ты и попался.
Сергей забился, волна озлобления затопила его. Он с силой откинул ее от себя и схватил лежащую на столе вилку.
-  А ну, отойди! 
Люба испугалась не за себя, за него, натянула на себя оброненное покрывало.
- Дурачек, ты что? Ты же мотылек. Не бойся. Смотри, что у меня есть. Мне сын подарил.
Она бросилась к тумбочке, схватила баллон с краской и принялась брызгать им на потолок.
 - Хочешь, я тебе подарю?  Ты можешь стены разрисовывать. В городе подростки так делают. Не волнуйся. Мне в самом деле показалось, что ты – мотылек.
Люба говорила торопливо, чтобы успокоить Сергея. Сергей отложил вилку, ему сделалось здесь нестерпимо душно, гнило. Он опрометью кинулся прочь. Дверь была свободна.

Сцена 4. День. Натура.

Брат растерянно стоял неподалеку. Мутное солнце светило на него сбоку.
- Что у вас там было? Я думал тебе помочь, потом думаю, а вдруг тебе там нравится. Ты извини, если что. Я думал, посмеемся,.
Он стыдливо хихикнул. Сергей, опустив голову, прошел мимо него. Мокрые кеды неприятно липли к ногам, хлюпали.
- Чего ты молчишь, Серега?
Они шагали вместе по направлению к дому. Сергей остановился. Он мало знал обидных слов и сейчас выкрикнул первое, что пришло в голову.
 - А ты – мудак!
 И впервые за много лет  брат в ответ на оскорбление не двинул ему. Петр криво улыбнулся.
- Ну ладно тебе.
Почему-то сил на большее у него не было. Наверное, они оба устали. Солнце продолжала распаляться, спрятавшись за дымку.

Сцена 5. Утро. Натура.

Следующий день начинался без дождя, вчерашние остатки туч относило далеко в сторону. Сергею с утра было неспокойно. Он долго ворочался в постели, а потом вышел покурить. Курить он начал недавно и поэтому долго кашлял после первой затяжки. Но дело наладилось, и Сергей с наслаждением вдохнул посвежевший после затяжки воздух.  Петр возвращался с работы, задумчив. Он медленно подошел к брату, ткнулся своими коленками в  его.
- Слушай, я вот подумал, надо как-то потренироваться. А то вдруг окажешься  в ситуации и не сможешь. Одно дело сам по себе,  - он сделал  характерный жест рукой возле  своей ширинки, - другое дело с кем-то.
Петр выглядел уставшим и одновременно деятельным.  Сергей напряженно улыбнулся.
- Ну и как ты будешь тренироваться? 
Петр оживился.
- Там, в лесу вроде дерево есть подходящее, я  замечал. Вот надо с деревом и попробовать. Да ты не лыбься. Пойдем, попробуем.
Петр нетерпеливо затоптался на месте. Сергею не хотелось огорчать брата, и  он согласился пойти с ним.
В лесу трава была еще мокрая после вчерашнего. Темные силуэты деревьев влажно скрипели.  Сверху уже не капало. Петр никак не находил дерево.
 - Слушай, потерял, не помню, где. Ну, ладно, давай это.
Он выбрал достаточно тонкую осину с углублением в стволе. Сергею почему-то стало жалко не брата, а дерево. Петр  зачем-то огляделся, приспустил штаны и пристроился к дереву.
Сергею показалось, что деревья вокруг  замерли, застыли. Петру было мало дерева, он зачем-то хватал себя за руки, за плечи, за  бока – ему не хватало живого.  Сергей осторожно заглянул за плечо увлеченного брата и увидел там надувшийся, суетливый член. Кожа его краснела, покрывалась царапинами.
 - Что вы тут делаете?
Сергей обернулся и увидел отца Никодима, сельского священника. Как он тут оказался, было не сразу понятно. Петр раздраженно оторвался от дерева, запрятав свой  израненный член в штаны.
- Вам что, заняться нечем?
Никодим подходил ближе, ребята пятились, готовые убежать. Неожиданно поп рассмеялся, погладив дерево, которое мучил Петр.
 - Силен ты, братец.
Петр заулыбался.  Никодим подошел еще ближе и резко схватил Петра за руку, с силой дернул.
 - Ты что блудишь? К чертям хочешь? Ты же тело свое оскорбляешь? Мир Божий пачкаешь.
Петр попытался вырваться, упал на землю, отпихиваясь ногами. Никодим держал его крепко. Сергей осторожно  осматривался, чем бы хватить назойливого попа. Никодим смягчился.
 - Удаль свою показывать надо не по-дурному, понятно?
Тихо шумел лес, тени деревьев протяжно егозили по траве, солнце осторожно перебиралось с ветки на ветку. Парни молчали, объятые страхом расправы. Никодим опять раздражился. Не отпуская Петра, он стал шарить по земле.
 - А дай-ка я тебя лучше палкой поучу.
Петр отчаянно задергался, Сергей опередил Никодима, у него уже была палка.
 - Отпусти Петьку, батюшка! Пусти!
Сергей  надсадно кричал, и палка в его руках дрожала. Священник усмехнулся.
 - Никак ты мне угрожаешь?
Он двинулся к Сергею, таща за собой упирающегося Петра. Петр цеплялся за землю, кидал в попа все, что находил под рукой. Но Никодим был силен, он тащил Петра и улыбался.
Сергей не стал отступать. Когда Никодим приблизился к нему, он взмахнул палкой и со всей силы опустил ее на руку священника.
-  Ах, ты, негодяй!
Сергей отскочил. Никодим  понял, что ему не схватить Сергея, и он вцепился его двумя руками Петра за уши, стал трясти.
 - Племя бесовское! Глаза бесстыжие! Нет на вас управы! Душегубы!
Петр уже орал, ему было больно,  вырваться он не мог. Сергей еще несколько раз огрел священника палкой, но помешать не мог. Слишком были слабы его удары для здоровой спины деревенского попа.  Сергей закричал.
 - Смотри!
Он вынул свой член, и стал им тереться там, где еще недавно терся брат. Никодим остановился,  резко отпустил Петра, будто боялся обжечься.
- Господи, да в вас совсем  Бога нет.
Он растерянный и печальный сел на траву, перекрестился, зашевелили про себя губами. Петр с горящими ушами вскочил на ноги и бросился к Сергею, он отшвырнул, может даже слишком сильно, его от дерева.
- Бежим!
Сергей быстро заправился и побежал вслед за братом, радостно переживая освобождение. Никодим потрясенный сидел в лесу один, остановившимися глазами смотрел перед собой,  и слезы текли по его щекам, бороде. Он шептал и шептал.
-  Засранцы, звери, душегубы, бесы, бесы.
Ему  было стыдно, он раскачивался в такт деревьям.
В поле за лесом Петр остановился, подождал брата.
 - Покажи, сильно оцарапался?
Петру не терпелось сравнить повреждения брата со своими. Сергей уставился на горящие  ярко-красные уши брата и рассмеялся. Петр рассвирепел, но опять ничего не мог сделать младшему. Ему было неудобно почему-то перед ним, он  рассерженно развернулся, просипел.
 - Ну,  и черт с тобой. Ты мне, как не брат совсем!
Петр резко пошел прочь, он не знал, что сказать еще. Сергею сделалось неприятно озлобление брата, и он  долго не шел за ним, смотрел, как тот с трудом шагает сквозь высокую траву. Солнце припекало, но Сергею было холодно внутри еще со вчерашнего.



Сцена 6. Утро. Интерьер.

Братья спали в одной комнате, и Сергей просыпался вместе с будильником Петра. Но в этот раз будильник не зазвенел. Просто зашлепали босые ноги брата, и Сергей услышал.
 - Иди сегодня вместо меня на работу. Я тут на тебя вкалывать не намерен.
У них бывали такие разногласия,  и Сергей мог подменять Петра на ферме. Но обычно они всегда долго переругивались,  Петр чуть ли не тумаками отстаивал свое право на незапланированный отдых. Сегодня же Сергей будто ждал этого предложения. Он легко вскочил и, не глядя на брата, пошел одеваться в сени. Петр, готовый к борьбе, растерянно сел на кровать.
- Там у меня – завтрак. Возьми.
Петр едва успел  прокричать в захлопывающуюся дверь. Стало тихо. Было только слышно, как сопит бабка. Петр заметил -  много у них пыли,  лежала везде  многолетним невесомым грузом. Стало тоскливо.
Петр маялся, ему казалось, что кто-то зажевывает его жизнь, грызет мелко-мелко. Он бессмысленно побродил по кухне, пока не услышал, как его зовет бабка. Он подошел к ней.
 - Откуда поп узнал, что мы в лес пошли?
Бабка осталась у них одна из родных. Она уже давно не вставала, и братья  должны были ухаживать за ней. Но больше за ней ходил Сергей. 
- А что случилось, Петенька?
Бабка говорила еще разборчиво и была уже испугана неприветливым тоном Петра.
 - Ты зачем ему про нас наболтала?
 - Ну, соколик мой, он сказал, что вы к этой Любке ходили, спросил, где вы. А я слышала, как вы собирались в лес зачем-то. Да и к  Любке зазорно вам. Как бы не случилось греха. Вот и сказала отцу Никодиму. Он же приходит ко мне, как я могу от него таиться? А вам ребятки рано еще, да и зачем вам к этой грязной?
Петр поморщился, вздохнул.
- Мне что-то грустно, бабка. Ты не знаешь, где городские вещи мамы? Ну, когда она молодая еще была.
-  Петенька, ты забыл? Так она и не старая еще умерла. А вещи ее на дне комода, вот  не выкинула. А зачем они тебе?
Бабка даже приподнялась от неожиданности. Петр молча пошел искать. Вернулся он с охапкой ярких, выцветших чуть вещей. Он потянулся к бабке и стал стягивать с нее одежду.
- Ты зачем, Петь? Вы же мыли меня недавно.
 - Будешь у нас нарядная, молодая.
Петя тяжело улыбался.
- Да, что тебе в голову пришло, внучек? Зачем мне это?
Бабка уже сердилась.
- А это, чтоб ты не лезла, куда тебя не просят.
Петр был непреклонен. Под стоны старушки, он стянул ее чулки и кофты и стал напяливать на нее оранжевую мини - юбку, блузку с глубоким вырезом, красные туфли-лодочки не лезли на ноги, и он их просто их повесил на ступни старушки.
– Петенька, да мне это и на Маринке было противно видеть. А ты на меня одеваешь эту ересь. Не позорь меня на старости, зачем тебе это? Мне же неприятно.
Старушка почти плакала.  Петр нашел еще и парик и водрузил его на голову бабке.
- Не хнычь. Мне тоже плохо. Понятно?
Бабка затихла, только тихонько, почти беззвучно ныла. Петр сидел рядом, он ждал, что будет дальше.
- А  как Сережа увидит  этот позор?
Петра внезапно охватила ярость.
- Да пошел он, твой Сережа! Увидит и увидит, не сахарный, не растает, может, посмеется  тоже.
Бабка полностью затихла, глубоко обидевшись. Замолчал и Петр, ему было приятно воображать, что рядом лежит его мать, которую он уже начал забывать.
Медленно тянулось время. Бабка привыкала лежать в клоунском тряпье, Петр мечтал о чем-то. Солнце неторопливо ворошилось на половиках, устилавших пол, подсвечивая легкую, как насекомые  пыль.


Сцена 7. День. Натура.

Время  остановилось, и Петру больше незачем было сидеть дома. Он вышел пройтись  за деревней. Дорога была разбита, и грязь легко приставала к сапогам Петра. Нестерпимо трещали птицы. Легкий ветер чуть приподнимал края нечистой рубахи. Он пошел дворами и где-то за фермой заметил шевеление. Стоял трактор, Петр подошел и увидел яму. Там копошился  с лопатой Анатолий – тракторист.
- Че  ты тут делаешь?
Анатолий поднял голову, он уже  был пьян, говорил много и сбивчиво.
- Да, вот, понимаешь, Силыч говорит, подправь яму. А то у меня дел других нет, как ямы копать. И в подмогу никого, мне тут неделю копаться.  Да и земля здесь. А тебе, что? Чего ты Серегу вместо себя послал? Тамара ругалась, говорила -  в последний раз. Понял?
Петр критически осмотрел яму.
 - Подравнять надо.
Он решительно спрыгнул вниз.
 - Давай лопату, помогу.
Петр стал колошматить вдоль стен. Анатолий расслабленно повалился на стену, закурил.
- Давай, давай. Работать полезно. А  то сидишь, как в нужнике – голову не вынуть, как будто туннель роешь до Москвы.
Петр послушал и  отставил лопату, высунулся из ямы -  посмотреть. Далеко до леса расстилалось уже желтеющее поле. Анатолий, продолжал мечтательно.
 - А я люблю один работать. Мне с ними – в тягость. А так – один, и никого над тобою.
Петр задумался.
- Слушай, давай я докапаю, а ты мне ружье принесешь. Ты давно мне обещал дать пальнуть, давай сейчас. А то – сколько можно?
Анатолий  подозрительно сощурился.
 - Любишь ты везде выгоду находить, Петя. Ну ладно, ладно. Только ты хорошо копай.
Анатолий выбрался из ямы, пошел, пошатываясь, к дому. Петр снова взялся за лопату.  Камни поддавались с трудом, земля забивалась в рот, но Петру хотелось серьезных усилий, и он старался. Вернулся Анатолий.
- Все бы тебе  в игрушки  играть. Не перебесился ты парень. Вот в армию пойдешь – там найдет коса на камень. Держи, только стреляй в сторону леса и один раз.
Петр вылез из ямы, пошатываясь.
- Да что ты  ссышь? У тебя все равно заряжено дробью, давай.
Анатолий, усмехаясь, отдал ружье. Петр небрежно забрал его, повертел.
 - Древность какая.
Петр приложился к стволу, осмотрелся, встал на носки в поисках цели, зажмурился  глаз и спустил курок. Раздался треск, повалил дым и Петр заорал.
- Придурок, ты что мне дал?
Петр выронил ружье, затряс обожженными руками.  Анатолий нагнулся к выгнутому ружью, дотронулся до него, глянул на Петра.
 - Чего орешь? Ты мне ружье сломал.
-  Да ты дурак. Я себе чуть голову не оторвал.
 Петру было больно, лицо его было испачкано копотью, руки горели.
Анатолий поднялся, внимательней оглядел Петра.
 - Ничего с тобой не случилось, не верещи. А ружье старое, может, ты что-то не так сделал?  Ружье жалко.
- Да иди ты. Чуть не убил меня и рассуждаешь тут. Ружье пожалел, а меня значит не жалко?
Анатолий сгреб обломки ружья, хмыкнул небрежно.
 - У тебя еще отрастет.
Петр покраснел от озлобления, развернулся и пошел прочь от Анатолия, в поле. Он отошел недалеко, остановился,  прокричал.
 - Идиот!
Анатолий продолжал возиться с ружьем.




Сцена 8. День Натура.

Петр шел быстро, ему было трудно  унять дрожь недавнего  испуга. Он скоро устал и присел, стал оттирать травой руки и лицо. Потом откинулся навзничь,  вытянулся, чтобы его не бил озноб. Понемногу он успокоился, встал и пошел ближе к лесу. Чем ближе он подходил, тем громче раздавался стук топора. Петр шел на звук и вышел к окраине леса. Вера, деревенская девчонка,  со смешливым и беспомощным лицом с усилием махала топором, подрубая некрупную сосну.
– Браконьерим?
Вера ойкнула, инстинктивно схватилась за топор, выдохнула с облегчением.
 - Нет, нам директор разрешил. А ты что пугаешь?
Петр осуждающе покачал головой.
 - Давно стучишь? Тебе то зачем такая махина?
Вера думала было отвечать, но, всмотревшись в Петра,  прыснула.
 - А ты чего такой чумазый?
Петр нахмурился.
 - Да идиот один дал пострелять, а ружье у него сломанное. Ты не слышала?
Вера отрицательно помахала головой.
- А что сильно измазан
- Нет, не очень, вот тут только.
 Вера заботливо потерла Петра по скуле.
 - Вот и все почти, дома домоешься.
Вера стесненно улыбнулась.
 - Ну, мне доделывать надо.
Они стояли друг напротив друга, и обоим было слегка неловко. Вера смущенно повернулась и принялась рубить дерево дальше. Она стеснялась, и у нее получалось рубить  хуже прежнего. На ней было светлое простое платье, легко окружающее Верину плотную фигуру.
- А как увезешь?
Петр спросил после долгого молчания.
-  А у Михаила Ивановича лошадь есть.
- А дерево тебе зачем?
- У нас строители баню плохо сделали. Верхний венец надо поменять.
Вера оторвалась от работы, поднялась, чтобы отдышаться.  Она  насмешливо уставилась на Петра.  Петр не поддавался на иронию. Вера театрально закатила глаза, вздохнула и продолжила стучать.
- А тебе не жарко?
Петру не хотелось уходить.
- Нет.
Вера стучала, не разгибаясь. 
- Вот смотри – вспотела.
Петр подошел к Вере и осторожно коснулся подмышек  ее платья. Вера резко выпрямилась.
- Вееров, что пристал? Хочется кого-то потрогать -  ты себя потрогай.
Петр натянуто улыбнулся.
 - А ты смешная, Петрова. Просто тебе слабо делать так, как тебе удобно. Платье снять, например. Ведь оно тебе мешает. Вот ты и кипятишься.       
Вера раздраженно хмыкнула.
 - Ты еще не дорос, Вееров, чтобы видеть женщин тогда, когда им удобно.
Она отвернулась, чтобы продолжать стучать по дереву. Петр подошел к дереву и обхватил его руками и ногами там, где его подрубала Вера.
 - Не дам губить живую природу.
Вера рассмеялась.
 - Какой ты настырный Вееров, вырос что ли? Не терпится?
Она насмешливо склонила голову, и мелкие искорки сверкали у нее в глазах. Петр ощущал острое томление.
 - Ну, хоть лифчик сними. Жарко небось? Что ты, как малолетка паришься?
Вера нервно хихикнула, чуть замялась  и повернулась спиной.
- Держи. Радуйся.
Не выпуская  топора, свободной рукой она вытащила из-под платья  лифчик,  лукаво обернулась.
 - Теперь тебе полегче будет?
Петр сжал в руках лифчик и уткнулся глазами в бугорки сосков под платьем. Вера, перехватив его взгляд, засмеялась и нагнулась к дереву. Петр заворожено смотрел, как покачивается от ударов топором под легким платьем полная грудь девушки. Ему было необходимо действовать, а как  - он не знал. Эмоции  захлестнули его, и Петр с девичьим лифчком в руках полез на дерево, которое рубила Вера. Та остановилась.
- Вееров, ты что перегрелся? Ты зачем  полез?
 Петр завязал лифчик повыше на ветвях и стал слезать.
 - Давай топор, помогу.
- Лифчик  зачем повесил?
- А это будет знаменем для меня.
Петр поспешно пояснил  и попросту вынул из ее рук топор. Вера обалдело смотрела, как Петр ожесточенно принялся рубить дерево.
 - Ну ты  точно не в себе, Вееров.
Дерево скоро повалилось. Когда оно упало, Вера торопливо подошла к своему лифчику и отвязала его, но одевать не стала.
 - Спасибо тебе. Вот только все можно было сделать попроще.
Петр потерянно молчал, ему было жаль, что все так быстро кончилось. Вера  вынула из его рук топор.
-  Ну, я пошла? Дерево завтра заберут. Можно его не охранять.
Вера уходила. Она неловко покачивала бедрами, сжимая в руках так и не надетое белье, помахивая топором. Петр заворожено пошел за ней. Он шел  чуть поодаль,  но казалось, что он провожает ее. Вера остановилась, подождала, когда Петя подойдет.
- Меня не надо провожать, Вееров. Дорогу я найду.
-  Я еще хочу побыть с тобой.
- Ты перевозбудился? Так, сходи куда-нибудь, уйми себя сам! Я могу спокойно идти? Ты отстанешь от меня?
Вера взорвалась. Петр резко ввернул.
- А  ты дай мне свои трусы.
Ему было очень нужно, чтобы она согласилась. Казалось сейчас, что он невероятно одинок.
- Вот козел!
Вера почти  молитвенно воскликнула  и побежала. Ей хотелось плакать, она начинала бояться этого давно знакомого  парня. Петр спокойно бежал за ней, он знал – ей трудно было убежать. Они бежали недолго, топор мешал Вере. Наконец, Вера остановилась, она  задыхалась и почти плакала. До деревни было еще далеко.
- Придурок, я скажу отцу, что ты пристаешь. Он тебе голову оторвет.
Вера  почему-то боялась и его, и себя. Обоих.  Петр был близко, но не касался ее, обдавая своим горячим дыханием, молчал.
- На тебе, скотина, ублюдок!
Вера, визжа, нагнулась, стащила одной рукой с себя трусы и швырнула их в лицо Петру, топор она так и не отпустила.
Петр  прижал трусы,  вдохнул их и медленно провел бельем по лицу. Вера  заворожено смотрела на него, а потом  чуть не вскрикнула. От ее трусов по лицу Петра тянулись кровавые полосы. Вера сначала скривилась  от ужаса и только потом поняла, что означали эти полосы. Она  подавленно закричала, кинула зачем-то топор в сторону  и бросилась бежать.
Петр остался на месте. Он растерянно  развернул трусы и с удивлением увидел на них кровь. Ему было приятно смотреть на нее, он даже смочил пальцы этой кровью и попробовал.
Ему понравился  вкус. Он почти любовно  смотрел, как Вера несется от него, размахивая так и не одетым лифчиком. День вокруг Петра был еще яркий и наполненный теплом, но ему казалось, что сам Петр окружен сумерками и смерть где-то недалеко. Он поднял топор и пошел с ним, крепко сжимая Верины трусы.




Сцена 9.Вечер. Натура.


Сергею после работы не хотелось домой. Не хотелось видеть обозленного брата, темноту дома и неподвижность его. Он устал, и вечернее солнце не грело его.
Он пошел к трассе. Асфальт нагрелся за день и даже не казался грязным. Сергея интересовали крупные грузовики, которые иногда с воем проносились по  разбитой шершавой дороге. Сергей вставал на обочине и ждал, когда мимо помчится большегрузная махина. Грузовик приближался, и Сергей стремглав перебегал перед ним дорогу. Водитель отчаянно сигналил, скрипели тормоза, в кабинах отчетливо  и грязно ругались.
Иногда автомобиль останавливался и из кабины вываливался шофер. Он мчался к мальчишке и с разбегу задавал затрещину. Сергей падал, но тут же вскакивал и яростно кидался на грузного дядьку. Он получал еще, но снова вскакивал, кидался, вцеплялся зубами в руки, бился ногами. Его с трудом отдирали, крепко на прощанье ударяли и торопились уехать, начиная понимать, что имеют дело с каким-то деревенским идиотом. Сергей вставал, пошатываясь, медленно отряхивался, осторожно трогал ссадины и ждал следующую машину.
Уже темнело, но Сергей задыхался от яркого яростного чувства. Ему казалось, что он приближает к себе что-то тяжелое, неминуемое, волнующее.
Люба широко шагала вдоль дороги, но вот она остановилась и стала наблюдать за Сергеем. Она смотрела, как он перебегает перед машиной, как он перебегает еще. Она видела, как из кабины  выбегал очередной взбешенный водила и набрасывался на Сергея, начинал его мутузить.
Люба побежала к ним и еще успевала  увидеть, как Сергей бессильно, но бешено кидается на мужика, отлетает. Водитель заметил, что  кто-то бежит, и поторопился уехать. Люба приблизилась к Сергею, помогла ему подняться, отряхнула его, сдерживала улыбку.
- Ты зачем это делаешь? Ты рыцарь? Тебе же прибьют, если не задавят. А ты такой молодой, хорошенький. Зачем тебе умирать? Вот и кровь выступила.
Сергей чуть покачивался, приходя в себя. Затем с силой оттолкнул Любу и поломился в лес. Люба засеменила за ним. Она его нагнала, одернула.
 - Перестань! Ты что, влюбился  в меня? Ты мне скажи, ты от меня что-то  хочешь?
Сергей тяжело дышал,  лицо его саднило.
 - Я хочу, чтобы они тебя раздавили.
Люба  дрогнула, потом неожиданно улыбнулась.
 - А давай мы будем в них кидаться, чем найдем. Мы не будем стоять на месте. Мы будем прятаться, и бежать, и кидаться.
Она засмеялась. Сергей  не поддался ее эмоциям, он подумал и ответил.
- Хорошо.
Они шли вдвоем вдоль дороги, шли вдоль небольшого перелеска, который подходил вплотную к шоссе. Когда какой-либо большегруз приближался, они торопливо собирали палки и сучья, камни. Когда машина подходила ближе, они кидали, что нашли, метя в кабину. Если машина тормозила, они ломились к лесу. Люба держала Сергея за руку, и он не возражал. Они с  трудом пробивались сквозь вечерний лес, но за ними дальше не гнались.
Когда они уставали, они останавливались. Любе нравилось их занятие. Она счастливо и оживленно смотрела на смешно-сосредоточенного Сергея.
 - Ну, что? Хватит?
Вокруг было тихо, они далеко отбежали от дороги. Сергей не знал, что сказать.
- Ты не умеешь целоваться? Хочешь, я научу?
 Люба  любила все делать спонтанно, и она  приблизилась к Сергею. Сергей спокойно принял ее  безвкусный поцелуй. Язык Любы гулял в его рту, как живая самостоятельная часть совсем темного леса. Где-то хрустнула ветка, и Сергею показалось, что язык что-то царапнуло, он оттолкнул Любу. Люба с наслаждением откинулась.
 - Ты та-а-а-кой сладкий! Не понравилось?
Сергею не хотелось смотреть на Любу, неприятно было ощущать вкус чужой слюны. Он осторожно пошевелил языком во рту. Неожиданно Сергей улыбнулся.
 - А я там поцарапался.
 И он кивнул вниз, на брюки.

Сцена 10.Ночь. Интерьер.

Сергей пришел домой, когда было совсем поздно. Тело его приятно болело от побоев и внимания к нему Любы. Он удивился, увидев на кухне Петра, сидящего без света. Сергей зажег свет.
- Что-нибудь случилось?
Сергею было все равно, что случилось с братом, но он не мог не удивиться какому-то зачумленному выражению  на лице  Петра. Рядом с ним лежал чей-то топор, на щеках брата темнели следы крови.
Петр потерянно молчал и Сергей прошел в комнату. Там он пошел к старушке, и Петр услышал, как та запричитала. А потом на кухню ввалился разозленный Сергей.
 - Ты что сделал с бабушкой? Она тебе клоун? Тебе повеселиться не с кем?
Петр сегодня был не настроен конфликтовать.
- Ты знаешь, в самом деле, как-то скучно у нас. Деваться некуда, как в могиле. Уеду я отсюда. Он чувствовал себя неловко, перепачканный кровью, пропахший ею.
- А бабка при чем? Что она тебе сделала? Ты то, чего весь в крови?
Петр расплылся в самодовольной улыбке
- А это менструальные Верки.
Сергей сразу успокоился и как-то вытянулся.
- У тебя что, с Веркой что-то было?
Петр принялся отряхивать себя неизвестно от чего.
 - Да вот, засадил ей.
 Сергей недоверчиво заулыбался.
 - Да, засадил… А топор зачем тогда?
Петр хмуро посмотрел на топор, будто только сейчас его заметил, потом улыбнулся и вынул из кармана перепачканные кровью трусы.
 - А это видел!
Сергею было неприятно видеть эти следы чужой близости, грязь чьих-то чувств. Он пересилил себя и подошел к Петру, взял у него трусы.
 - Так она, что девственница была?
Петр с тихим восторгом кивнул.  Сергей устало сел рядом.
 - А я сегодня с Любкой был.
Петр напрягся и заерзал, но Сергей молчал.
- И что?
В кухонной тишине неожиданный вопрос Петра прозвучал невпопад. Сергей не сразу понял, о чем спрашивает его брат.
- Ну, она меня учила там кое-чему.
Петр отчего-то  вскипел, швырнул Верины трусы на пол и принялся методично рубить их топором. Грохот и возня заполнили маленькое помещение кухни.
- Ты чего?
Сергей улыбался. Петр неохотно поднял голову.
 - Да, суки они все – Серега!
Это сообщение  сильно впечатлило Сергея. Он тихо задумался, успокоился и Петр. Петру казалось, что он сказал что-то важное младшему. Им было приятно сейчас сидеть, думать каждому  о своем. На полу валялись изрубленные остатки трусов.
 Неожиданно Петр горячо зашептал.
 - А помнишь, как отец играл с нами в машину?
Сергей интенсивно закивал головой.
 - А хочешь. Сейчас поиграем.
Сергей кивнул еще раз.
- Тащи стулья.
Петр широко прошел  в большую комнату и вернулся с  двумя стульями. Сергей притащил еще. Из стульев они соорудили сиденья - подобие дверей, накрыли конструкцию занавесками. Петр ткнул перед собой швабру, уперся в нее ногами  и  стал крутить  швабру движениями водителя.
 - Ветер давай.
Кричал он, усиленно веселясь, и Сергей махал перед его лицом полотенцем.
- Деревья промчались!
Натужно придумывал Петр, и Сергей тащил мимо цветочные горшки с чахлыми растениями.
- Дождь пошел.
И Сергей разбрызгивал вокруг себя воду. Сергею было невесело, он плохо помнил эту игру. Петр хмурился, затем он  резко  откинул швабру и раскидал стулья, с силой сжал кулаки.
 - Лажа получается.
Петр скрючился и замер. Сергей осторожно подошел.
 - Это потому, что мамы нет?
Петр растерянно кивнул. Он с усилием смотрел в окно, чтобы Сергей не заметил на его глазах слезы. Сергей тихо вышел из кухни.
Вскоре Сергей вернулся, одетый в одежду, которую он второпях снял с бабушки. Он вышел сияющий и покрасневший, замялся. В женской одежде его синяки и ссадины, полученные сегодня,  стали заметней. Петр сначала хохотнул, потом напрягся, приняв игру.
 - Люся, ты?
Сергей смущенно кивнул головой.
- Ну, хороша, хороша.
Петр поднялся, заходил вокруг Сергея,  громко восхищаясь. Сергей хихикал.
Вдруг Петр как-то одеревенел и, растерянно  улыбаясь, сходил в сени и вышел с веревкой. Так же улыбаясь и весело косясь на Сергея, он сделал петлю на веревке и перекинул ее через балку под потолком, перекинул еще и еще, дернул. Потом он поставил под ноги стул, поднялся и с удивленьем просунул голову в петлю.
Сергей замер, он смотрел на это, исказившись в лице, и дышал все учащенней, будто вешался он. Когда Петр поправил петлю вокруг шеи, Сергей закричал истошно и выбежал из дома. Петр, обессилено  шатаясь, слез со стула, сел. За стенкой громко причитала бабка.  Весь дом казался Петру  надолго неживым, и поправить ничего было уже нельзя.

Сцена11. Ночь Натура.

Ночь резанула по непривычно одетому Сергею резкой прохладой. Сергей широко шагал в  глубь этой ночи в полной темноте вдоль дороги. Иногда он спотыкался, но все равно  шел вперед. На нем было зеленое коротенькое платьице, желтые высокие носки и жмущие ему красные лакированные туфли. Иди было неудобно, и он часто спотыкался.
Сергей так торопился, как будто хотел выбежать из этого платья, которое было на нем. Иногда рядом с ним  проезжали машины, обдавая его липким светом. Вот какая-то машина остановилась и из нее вышли, и догнали Сергея.
 - Ты откуда здесь, подруга?
Перед Сергеем стоял  чем-то изнуренный парень с нездоровой полнотой в лице и недобро вглядывался в него. Сергей неуверенно посмотрел в ответ. Он с усилием улыбнулся, желая понравиться. Парень недоверчиво спросил.
 - Ты здесь проституткой работаешь?
Сергей  чуть ли не машинально кивнул, быстро пожалев об этом. Парень с сомнением хмыкнул и, взяв Сергея за руку, повел в машину. Когда они сели, парень продолжал рассматривать Сергея.
 - Ты из Видова?
 - Да.
Сергей не стал изменять голос, и он прозвучал так грубо, что Сергей смутился. Парень с трудом справлялся с охватывающим его раздражением. Он взял Сергея за подбородок, притянул к себе ближе. Вблизи глаза Сергея заблестели.
- Ну, что, развлечемся?
Сергей услышал  насмешливый голос парня откуда-то издалека и голос его зазвучал неубедительно.
- Поехали.
Парень до конца не верил происходящему. Он сунул руку вниз и сжал Сергея в паху.
Сергей  молча заскрипел зубами, на что парень сообщил.
 - Клоун, блять, несмешной.
Парень обозлено нажал на газ, и машина рванула с места.  Ехать было страшно. Сергей чувствовал, как проваливается куда-то, и ухватиться было не за что.
Они въехали в деревню и подкатили к какому-то дому. Сергей с радостью узнал дом Любы. Он не удивился, ему было даже легче. Ему перестало казаться, что он один.
- Пошли.
Парень вышел из машины и Сергей засеменил ему вслед на своих неудобных каблуках.


Сцена12.Ночь. Интерьер.

В доме у  Любы было темно, но парень не стал стучаться. Он вынул ключи  и стал возиться  с замком. Они вошли, и парень сразу включил свет.
 - Ну, Любка принимай конкурента.
Люба вскочила на кровати и стала тереть лицо.
- Ты что Коля? Чего врываешься?
- Ты смотри, какого клоуна я нашел?
Парень вытолкнул Сергея к свету.  Люба неприязненно оживилась,  закуталась в одеяло и подошла к Сергею. Сергею показалось, что Люба хочет его ударить, но она рассмеялась, оглядев его.
 - А чего, хорошее платьице.
 - Ты знаешь его?
 - Да. Это Сергей. У него брат еще здесь, они соседи, совсем замучили меня своим половым взрослением. Дети сложные.
Она говорила так, будто Сергей был ей совсем чужим, и его это огорчало. Парень  нервно прошелся по комнате.
- Они пристают к тебе?
Люба снисходительно пожала плечами.
- Им еще приставать нечем.
Коля сел и, видимо, успокоился,  подозвал  Сергея к себе.
- Так чего ты так нарядился, дорогой?
Сергей дрожал, и в глазах у него было темно, ответил невпопад.
- Я не хочу, чтобы вы жили у нашего дома.
Коля озадаченно покачал головой.
 - А почему?
- Я не хочу, чтобы вы здесь еблись со всеми подряд.
Голос Сергея сбился на фальцет, будто он хотел умереть от своих слов. Коля засмеялся. Его забавлял этот бешенный деревенский паренек.
-  Слышишь, Любк? Вот такие у нас теперь морализаторы!
Он наклонился к Сергею, потянул его за юбку.
- А к чему тогда этот твой маскарад? Может ты хочешь, чтобы она еблась только с тобой?
- Это одежда моей матери. Ее отец убил за измену. Он повеситься хотел. А его в дурку укатали. А ****ься надо по любви!
Сергей  кричал, и слезы предательски текли из его глаз. Николай равномерно расталкивал Сергея, намотав его юбку на кулак, внушал.
 - Ты нас, щенок в свои дела не впутывай, сопли мы тебе утирать не намерены. Здесь я решаю, кто с кем будет ****ься. А будешь здесь мешаться, я тебе голову оторву.
Сергей сквозь пелену посмотрел на Любу. Та как-то плотоядно улыбалась, ожидая развязки. Сергей извивался в настойчивых руках Николая. Тот все больше злился.
- А вот если я сейчас возьму тебя, увезу в лес и закопаю, ты под землей тоже будешь любовь искать?
Люба напряглась, ей делалось не смешно. Сергей крепился, он еле стоял на ногах. Ему стало жалко себя, свою жизнь, жизнь вообще и даже Любу ему тоже было жалко.
Он забормотал, словно во сне.
 - Я не хочу под землю.
Люба подошла к Коле.
 - Не пугай его.
 - Добрые вы очень. Не пугать его, а если он еще чего придумает? У него фантазии много! Много у тебя фантазии? Чего они уже здесь устроили? Ты давала им?
Коля спрашивал то у Любы, то у Сергея. Люба пожала плечами, чуть заметно улыбнулась, - Ну, ты еще придумаешь, так, просто флиртовали.
- А ты не лыбься. Ты здесь не для того, чтобы детский сад устраивать.
 - Не надо на меня кричать.
Люба начинала злиться. Коля неожиданно смягчился, ему не хотелось ссориться с Любой из-за этого недоумка
- У тебя есть выпить?
- Возьми на кухне.
Любе  тоже не хотелось ссориться. Коля вышел, за окном уже светало, но свет был каким-то мутным. Люба подошла к грязному окну. Проходя, Люба звонко шлепнула Сергея по попе так, что он вздрогнул. Наверное, она хотела его поддержать. Сергей плохо понимал, что происходит.
– На, пей.
Коля вышел из кухни с бутылкой в руке. Сергей  вяло съежился.
 - Зачем?
- Пойдем, покажу тебе, как жить надо.
Николай выпил и подобрел, он обнял Сергея за шею, втолковывая ему что-то свое. Сергей  устал и глотнул обжигающейся водки. Его оставили в живых, и, значит, желают ему только хорошего.
Николай не унимался, тащил Сергея к выходу. - Пойдем, я тебе на примере покажу, что значит, мужик. Тебе – будет полезно.
- Куда вы?
Люба заволновалась, но Николай только отмахнулся.
 - Мы скоро. Мы тут… по мужски, парню надо вырасти. Ничего, жить будет.
У Сергея все сжималось от этих слов, но он шел. Выходя, показалось, что Люба ему подмигнула, и стало как-то легче.


Сцена13. Утро. Натура.


Они шли к лесу молча. Иногда Николай спотыкался и ругался. Бутылку он взял с собой и отпивал из нее. Переодеться Сергею он не дал. Было трудно идти по высокой, мокрой с ночи траве. Он уже не ощущал былого доверия к Николаю, утренняя прохлада рассеяла его.
Они прошли немного вглубь леса, и здесь Николай остановился, огляделся.
 - Пришли, вроде. Видишь, как тихо. Деревья стоят, как неживые. Ты видишь, они тебе угрожают? Нацелились. Тебе тоже надо им угрожать. Тебе надо их испугать, быть жестче их. Надо видеть вокруг опасность и отвечать на нее. Не надо себя любить, трястись над собой, надо все время бороться, понял?
Растерявшийся Сергей неопределенно кивнул.
- Кричи.
Николай заявил и  увидел недоуменный взгляд Сергея, пояснилю
 - Кричи давай.
 Сергей возмущенно попятился.
- Я не хочу кричать.
Николай уверенно выхватил нож и прижал его к горлу Сергея.
 - Кричи, маленькая сука. Я сделаю из тебя мужчину.
 Сергей задохнулся от испуга. Лезвие ножа цепко впилось ему в горло, и он судорожно захрипел. Николай чуть отвел нож.
 - Кричи во всю.
И Сергей отчаянно завизжал. Его визги иногда прерывались хрипами, а когда он ослабевал, нож вновь прикладывался к его шее.
- Не так кричишь, кричи яростно. Твой крик должен найти цель.
Николай  азартно поправлял его и для убедительности царапал ножом горло. Сергей заходился, он ревел, как мог, он трясся от крика и уже ничего не мог соображать, кроме сплошного вопля. Тут что-то сломалось у него в горле, он судорожно  закашлялся, сложился вдвое. Из горла у него показалась кровь, и снаружи оно было расцарапано.
- Ну, вот, другое дело.
Николай  удовлетворительно убирал нож.
 - Ты им показал. Ты заявил себя. Инициативу надо перехватывать, ударять надо первым. Вот так и живи, учись сосунок.
Николай стал добродушнее и потащил еле живого Сергея обратно. Сергей не мог идти и упал. Николай не стал его тащить. Он сел рядом с Сергеем, продолжая отхлебывать из горла. День расходился, поднимался легкий ветерок, чуть покачивая деревья, и Сергею казалось, что эти деревья качаются у него в горле. Николай  отпивал, не предлагая, и весело поглядывал на Сергея.


Сцена 14. Утро. Натура.

Люба осталась стоять у окна. Снаружи неохотно светало и ей захотелось пройтись.  Ночное происшествие настроило е на лиричный лад. Люба вышла, как была, в накинутой простыне и босиком. Она шла  над тонкой полоской тумана, и мир вокруг казался ей выпотрошенным.
Она пошла к дому братьев, стоящему неподалеку. Он темнел среди утра, окна его запотели. Люба подошла поближе, ей захотелось заглянуть вовнутрь.
Ей представилась, будто вся начинка мира, несчастье его, вынутое  из мира, хранится в этом доме, прячется там. Она  подошла к окну, и под ее ногами грохнуло ведро, и почти что тут же в окне мелькнуло встревоженное лицо Петра.
На Любу нахлынуло воодушевление, ей захотелось расшевелить этот сонный дом. Она  подошла к окну, откинула ткань и замерла у стекла, прикладываясь  плечом или грудью, спиной или животом. Любе казалось, что дом вращается вокруг нее.  Ей хотелось проникнуть туда, расцветить этот дом собой. Но войти она  не решалась.  Слишком неживым казался ей дом снаружи.





Сцена15. Утро. День. Интерьер.

Петр заметался, он видел, что Люба несет опасность. Ему чудилось, что в стены бьется что-то хаотичное, вызывая удушье. Надо было выбираться, и Петр схватил ножницы. Он кинулся к бабке, взял крепко ее за голову и принялся состригать ей волосы. Ему виделось, как вместе с остригаемыми волосами, он раздвигает вокруг себя опасную путаницу, расчищает воздух. Бабка заголосила. Она ругалась, плевалась от бессилия  в Петра и требовала оставить ее в покое.
Люба услышала крики даже на улице и ворвалась в дом.
 - Ты что это делаешь щенок? Ты зачем тут глумишься? Отойди от старой.
 Петр тут же направил ножницы на нее, нервно ухмыляясь, стал приближаться. Бабка плакала в голос. Люба, не обращая внимание на Петра, бросилась к старушке, принявшись ее утешать, гладить, целовать – успокаивать.
-  Тише, тише. Все уже, все. Он больше не будет.
Петр растерялся, он ждал борьбы и теперь испугался содеянного, схватил состриженные волосы - хотелось их спрятать.  Бабка, догадавшись, кто ее успокаивает, застыла от омерзения. Люба  тут же поднялась.
 - Пойдем на кухню.
Они прошли вдвоем, Петр судорожно сжимал волосы старушки, будто они могли поддержать его. Люба протянула к Петру руку.
 - Дай сюда волосы и ножницы.
Петр затейливо улыбнулся и сунул отрезанные волосы себе в штаны, ножницы отдал Любе. Он стоял, и сердце его билось все учащенней. Люба оживилась, она игриво и сноровисто сунула руку в штаны Петра и быстрыми пальцами собрала там  отрезанные волосы.
Петр замер от удовольствия, пробовал обнять Любу. Ей приходилось шутливо грозить ему ножницами. Наконец, волосы все были собраны, и Люба вынула руку. Петр остался стоять на месте, только штаны его вздулись.
Люба уже не интересовалась Петром, ей сейчас было важно что-то сделать с этими волосами. Они притягивали ее и отпугивали, будто в них была какая-то тайна. Люба разжала ладонь, волосы были перед ней,  она принялась резать их ножницами, крошить как можно мельче. Скоро у нее оказалась в руках почти пыль из волос. Она заговорщицки зашептала
- Вот так, как будто ничего не было.
Петр хмурился. Тем больше Люба резала волосы, тем неприглядней она казалась ему. Он уже жалел, что отдал ей состриженное с бабки. Возбуждение у него спало, Люба тоже остановилась, волосы она небрежно ссыпала на пол.
Они стояли напротив друг друга,  вновь полные неприязни и угрозы. Люба рассеяно вертела ножницами, ее угнетало это напряжение. Воздух будто застыл между ними, и ни одного шороха не было слышно.
Люба повела головой.
 - Как-то мертвенько у вас. Дух какой-то нежилой. Чего у вас бабушка лежит? Ведь ей, наверное, скучно. А она у вас, я понимаю -  последняя семья.
- Она у нас парализованная, давно уже.
 - Так ей помогать надо -  поднимать иногда, проветривать. Нужно искать  вертикаль жизни.
Люба сделала поясняющий жест, как должна выглядеть вертикаль. Петр раздраженно буркнул.
- Чего мы можем сделать?
Люба по-прежнему была в одной простыне, которую иногда поддергивала на груди. Петр не мог не заглядываться на  волнующий кусок ткани.
 - А давай мы ее веревками аккуратно обмотаем и, когда надо, ее можно будет поднимать, класть обратно.
 Люба  увлеклась своей инженерной идеей. Петр думал о другом.
- Тебе, наверное, неудобно в простыне. Тут от мамы осталась какая-то еще одежда, может, переоденешься?
Люба лукаво хохотнула.
 - А брата своего ты принарядил?
- Ты же не брат.
Люба насмешливо кивнула.
 - Где твоя, вернее мамина одежда?
Пока Петр искал, во что одеть Любу, та огляделась. Старушка уже затихла, мстительно поджав губы. Люба обратила внимание, что в доме зачем-то  много зеркал. Она могла видеть себя отовсюду. Люба пожала плечами.
,Петр принес ворох разноцветной одежды
- Вот, выбирай.
Люба, не смущаясь, скинула с себя простынь, стала выбирать.
- Любила ваша мать пестренькое.
 Петр смотрел на нее, не отрываясь, и не мог не заметить, что тело у Любы  не совершенно. Люба выбрала короткое ярко-синее платье с сильно открытой грудью.
- Давай теперь веревку.
Петр сходил и принес ту  веревку, на которой вешался. Они молча просунули веревку под старушку, опутали ее. Бабка молчала, только беззвучно шевелила губами  - проклинала их или молилась. Щеки ее раскраснелись. Люба  с удовлетворением заметила.
-  Смотри, как бабка помолодела.
Веревку они закинули за балку, под потолок.  Люба тихо скомандовала.
- Поднимай,.
Веревка натянулась. Старушка не выдержала и запричитала. Они не стали ее поднимать дальше. Им важно было понять, что так - возможно. Оставили старушку висеть, перевели дух.
- Понял? Воскресить можно и мертвого. Нет ничего обреченного.
Люба победно вещала. Бабка мерно покачивалась,  казалось, что она парила.  Петр  развеселился.  Он смотрел на Любу с вдохновением.
- А давай мы съездим к отцу. Он здесь в области лежит. А то нам его стремно одним навещать.
Люба скептически наклонила голову.
 - Ты, что меня в мамы зовешь?
Петр смущенно замолчал, и Люба ободряюще потрепала его по голове.

Сцена16. День. Интерьер.

- Что здесь у вас такое? Ты что здесь Любка делаешь?
Николай  был недоволен. Он вошел с пошатывающимся окровавленным Сергеем и смотрел тяжело. Люба замялась.
- Да, вот. Я подумала, вдруг у бабки пролежни будут. Мальчики-то не понимают.
Люба кивнула головой на комнату бабки и Николай вошел туда. Раздался свист, и Николай вышел, покачивая головой.
 - Ну, Любка ты – шалая. Чего  те вообще сюда приперлась? Тебя звали? Может, ты ребят совращаешь?
Николай заулыбался.
 - Кстати, а что ты нарядилась? Это, по-моему, не твоя одежда. У тебя ж своей полно. Сдирай с себя эти тряпки. Будешь тут из себя корчить невесть что.
 Люба замялась,  стала стягивать с себя платье, чтобы вернуться в валявшуюся  тут же простыню. Она уже не стеснялась здесь никого, все были для нее свои.
- А чего это Серега в кровище?
Петру не нравилось, что Николай тут всем заправляет.  Николай переменился в лице,  быстро подошел к Петру, вынул нож и стремительно приставил его к горлу Петра.
 - А хочешь ты у меня сейчас будешь в кровище?
 - Да пореши ты их всех, родимый. Совсем они замучили меня, окаянные в последнее время, как тут эта шалава поселилась, псы, племя бесово.
Бабка громко кричала из своей комнаты. Слух у нее был хороший.  Николай довольно гоготнул.
- Во, бабка, дает! Вот, только старики меня и любят, один я у них у всех остался - защитник. Со мной не побалуешь!
Николай убрал нож кивнул на Сергея.
- А это у него  от  того,  что он на деревья кричал. А они  ему не поддавались, а он их гнул, г-н-у-у-у-л. Он их перерос  - способный парень. Надо всегда быть сильнее обстоятельств.  Вот он, думаю, мне может пригодиться.
Николай   испытующе посмотрел на Петра.  Петр от неожиданности засуетился, приблизился к поникшему Сергею.
 -   Ты что, с ним пидором поедешь работать?
Сергей затравленно вжал голову в плечи.
- Что он несет? Чем вы там в лесу занимались.
Петр не унимался. Сергей молчал, слышно стало, как напряженно тикают часы. Петр  воодушевленно  кинулся в сени и  выбежал оттуда с топором. Он сначала побежал в комнату к бабке и  перерубил веревки, на которых висела старушка. Потом он вернулся к Сергею, не видя никого вокруг.
- Сколько можно ходить клоуном? Давай снимай это ****ство.
Петр нагнулся к Сергею и стал рвать на нем одежду. Сергей пятился и удерживал куски платья и юбку. Сергею захотелось упасть, раствориться. Ему было стыдно.
 - Не надо.Не трогай меня, я уеду. Он обещал, что увезет меня.
Сергей оттолкнул брата. Петр чуть не упал. Он  недоуменно вертел головой, посмотрел внимательнее - не двинулся ли головой брат. Николай заговорил спокойно
- Отстань от него. Топор положи на пол. Вы теперь не сами по себе. Ты что же, думаешь, что можешь делать, что хочешь?
Николай внимательно  разглядывал Петра.
 -  А у тебя уже пушок пробивается. 
Он приблизился вплотную к Петру и сильно взял его за шею.
 - Какой ты горячий.
И Николай прилип своими губами к губам Петра. Петр как-то сразу обмяк, что не понравилось Николаю. Он сжал его шею еще сильнее и оттолкнул Петра.
 - Фу, гадость!
Сергей  раскраснелся от обиды за брата.
 - Пусть он уйдет!! Не хочу его видеть. 
Он показывал на брата, лицо его горело, покрытое красными пятнами. Николай  лениво  обернулся к Петру.
 - Смотри, как он тебя ненавидит.
- Да потому, что он – шлюха! Я его убью!
Петр лихорадочно сжимал топорище, ненавидяще глядел на Сергея. Сергей надсаживался, - Убей меня, давай! Ты сам - пидор!
Готовых наброситься друг на друга братьев разнял Николай.  Он взял мягко за плечи взъяренного Петра.
 - Ну, зачем тебе его убивать? Если хочешь убить человека – убей то, что для него дорого.
Николай так же спокойно обратился к ошарашенному Сергею.
- А тебе нечего затевать разборки. Не надо тратить энергию попусту. Время вас рассудит.
Братьям было непонятно, то ли Николай смеется над ними, то ли говорит серьезно. Николай продолжал.
-  Вот, например, у вас ведь дом на ладан дышит. Давайте его укрепим. Дом должен быть частью   вашей силы. Там, где он покосился особенно опасно, надо для начала засыпать землей. А?
 И Николай осмотрел всех с редкой для него доброжелательностью.

Сцена17. День. Натура.

Николай утомился кидать землю, лопата выскальзывала из рук, непривычных к труду.
Он огляделся, вокруг дома появлялся небольшой ров.
- Мы здесь не дом укрепляем, мы замок сооружаем.
Веселое расположение духа не покидало Николая. Любе было неудобно  ковырять и кидать землю в уже грязной простыне.
 - Может, хватит, Коля? Смотри, я вся грязная.
В доме тихо лежала бабка, вслушиваясь в стук кусков земли об стенку. Ей казалось, что ее хоронят заживо и она беззвучно что-то шептала. Николай почувствовал прилив недовольства. И он обернулся к работающему рядом Сергею.
- Ты чего суетишься?
Сергей устало поднял голову. Николай говорил снова зло.
- Я хочу, чтобы тоже стал крепче, чтобы ты тоже ел эту землю, а то какой-то ты гладкий.
Сергей  в ответ только заморгал чаще. Николаю хотелось глумления, и он уже подбрасывал лопатой землю, подносил ее к Сергею, подмигивал Любе.  Люба решительно двинулась к Николаю, она чувствовала себя одурело от происходящего.
 - Дай мне нож, Коля. Я себе  надрез сделаю. Я тоже хочу, чтобы дом был крепче. Вот пролью кровь сюда и вернее стоять будет.
Люба с усилием хихикала, ей было жалко Сергея,  Николай недоверчиво щурился на нее.
-  А давай надрез он тебе сделает, чтобы вернее было.
 Николай кивнул на Сергея. Люба сомневалась
- У него руки дрожат, Коля, а тут твердость нужна.
- Ну, один раз резануть можно и нетвердой рукой.
Николай вложил нож в руки остолбеневшего Сергея.  Люба подошла ближе к Сергею, погладила его с жалостью.
 - Так он же – почти женщина.
Сергей, уставший и затравленный, стоял с ножом в руках, и  не решался. Он мутно посмотрел на Любу и прошептал.
 - Мама.
Затем  он бросился и полоснул по ее простыне ножом. Люба невольно отпрянула, но Сергей преследовал ее и размашисто водил по ее простыне  ножом. На простыне выступали красные полосы, она рвалась. Люба металась.
 - Николай, Коля! Чего стоишь? Останови его, он же меня зарежет!
Николай двинулся к зашедшемуся Сергею.
 - А меня зарежешь? Поцарапаешь?
 Он выскочил перед Сергеем, стал дразнить его. Сергей оторопело глядел на прыгающего перед ним Николая и как-то внезапно успокоился. Затем он быстро нагнулся и с улыбкой сунул себе в рот пригоршню земли, стал жевать, весело обводя всех  подурневшими глазами.
Николай замер ненадолго, затем быстро  приблизился к Сергею, сильными пальцами открыл ему рот и  плюнул  туда.
 - Это тебе, чтобы слаще было.
Сергей  перестал жевать землю, но выплюнуть ее не решался, глотал потихоньку. Его веселье  и решимость куда-то быстро  улетучились. Любе было больно и смешно, она прижимала окровавленную грязную простынь к ранам. Царапин было много, но они были неглубокими и вскоре должны были зажить.
Любе захотелось сделать что-то хорошее.
 - Давайте покрасим здесь окна, чтобы веселее было. А то дом какой-то мрачный.
Николай с удивлением посмотрел на Любу.
-  Да, ты рехнулась! Сколько можно быть дурой? Это что тебе – пансионат для умалишенных?  Ты не видишь, как смешна... И я тут с тобой, олухами этими. Тебе что, мало всего этого?
Он обвел  рукой  изрезанную, замявшуюся  Любу, застывшего Сергея в цветном порванном женском тряпье с еще непрожеванной землей во рту. 
Ему никто не отвечал, и Николай, сплюнув,  мрачно взял лопату и пошел вокруг  дома, останавливаясь  у окон и разбивая  ударом лопаты стекла.
 - Окна ей покрасить надо. Душно, душно с вами. Идиоты затхлые! Развели тут детский сад для идиотов.
Сергей с отверженным, испачканным  лицом тревожно  посмотрел на Любу.
 - А пойдем в церковь бить стекла!
Сергей боялся, что Люба ему откажет. За домом раздавался грохот стекол и ругань Николая. Кровь у Любы течь уже перестала,  царапины ныли. Люба охотно согласилась. Они взяли друг друга за руки, и пошли по окраине деревни.
Иди по дороге, им было непросто. Женщина в изрезанной окровавлено-грязной простыне и мальчик в цветной женской одежде шли вдоль накренившихся заборов, заплеванных дворов, облаиваемые ленивыми псами. Люба понесла свою лопату с собой. Тени от них  шли черные, будто кто-то клал глубокие сильные  борозды. Им было так родственно вдвоем, будто они ощущали себя разными частями одного и того же зеркала. Земля, как всегда перед закатом, казалось круглее.


Сцена 18. Вечер. Натура.

Петр вошел в лес, небрежно помахивая топором, и лес показался ему слишком шумным. Высоко вверху стояло небо, и верхушки деревьев не дотягивались до него. Стволы были густы, будто росли прямо из своих теней. Петру хотелось кусать кору, от осознания своей отдельности.
Он хотел догадаться, где та рощица, в которой мог кричать Сергей. Но все деревья выглядели одинаковыми. Петру казалось, что деревья нацелены не вверх, а прямо в горло Петру. Он осторожно крикнул, ожидая какого-либо отзвука, нащупывая место, где кричал Сергей. Лес отмалчивался, глухо шумя невидимым хором.
Бешенство овладело Петром при виде этой слитного, неразличимого скопища деревьев. Он яростно захрипел и принялся бросаться на деревья, хватая зубами листву, жуя ее на ходу. Его рот был уже забит зеленой массой, а он все глотал и рвался куда-то. Наконец, его согнуло и стало рвать. Он упал на колени, выводя из себя мучительную труднопроходимую мякоть.
Петр немного пришел в себя и огляделся. Над ним слабо колыхались тонкие осины, чуть шелестя. Он радостно взвыл и кинулся на них с топором.
Петр бросался на них всем телом, будто хотел заслонить весь лес одним собой. Он уже устал, но заметил какое-то шевеление между деревьями. Он обернулся – там пряталась Вера, она следила за ним. Петр крикнул злым срывающимся голосом.
- Ты, что там делаешь?
Вера вышла из-за деревьев, она была в коротком красном платье.
 - А ты, что делаешь?
Вера пугливо улыбалась Петру и сама пугала его.
- Я хочу быть ветром.
Петр говорил первое, что приходило ему в голову. Он был напряжен и лесной ветер уже не шевелил его вспотевшие волосы.  Вера неожиданно быстро подошла к Петру, будто ждала его слов.
- А я  хочу ветер. Для себя хочу.
Она стояла близко, и Петру хотелось мычать от безысходности. Деревья почему-то не шумели вокруг, хотя качались сильно. Вера казалась очень некстати для Петра.
 - М-м-м…Залезай на дерево.
- Зачем?
Петру не хотелось объясняться, он в быстрой ярости  замахнулся топором, закричал.
- Залезай наверх, сука. Зарублю!
Вера, недоверчиво улыбаясь, подошла к дереву и полезла. Вверх она почти не смотрела, она глядела на лицо Петра, забираясь выше. Петр тоже  не смотрел на Веру, он не знал, зачем она ему там. Но он точно хотел, чтобы Вера не слезала.
- Я залезла.
Петя рявкнул, и кинулся с топором на дерево. Он одержимо колотил по стволу, а Вера молчала, судорожно вцепившись в осину. Она не была уверенна, так ли должен был вести себя ветер, как вел себя Петр.
Петр  остановился тогда, когда дерево уже казалось ему качающимся, посмотрел наверх. Высокое, утыканное верхушками деревьев, небо на мгновенье ослепило его. Вера висела неподвижно,  белея лицом. Петру не хотелось, чтобы дерево падало вместе с Верой.
 -  Слезай!
Вере повторять было не нужно. Она почти слетела вниз, обрывая собой ветки.
Она стояла перед Петром и качалась, как качалось недорубленное дерево. Петру это понравилось, и он с удовольствием продолжил добивать дерево. Осина повалилась с тяжелым и жалобным хрустом. Петр обернулся к Вере.
Не выпуская топор из рук, с той же шалой улыбкой, с которой он колотил по дереву, Петр стал раздевать Веру. Он  стягивал лямки  ее платья, Вера молчала. Он сдергивал платье ниже, Вера не двигалась. Не шелохнулась она и тогда, когда Петр стащил с нее белье. Ей не хотелось шевелиться.
Петр внимательно и деловито рассматривал Верино тело. Пока Петр смотрел на тело, взгляд его наливался  неотвратимой тяжестью. Он  с животной грустью посмотрел в глаза Вере.
 -  Тебе не страшно?
Непонятно было, то ли он говорил о том, что Вера висела на дереве, то ли о том, что она сейчас стояла перед ним голая. Вера чувствовала в себе нарастающее раздражение. Ей становилось понятно, что Петр глумиться над ней и хочет ей  плохого. Внутри ее кровь шумела все громче и громче. Мошкара назойливо  летала над их распаренными телами. Воздух, казалось, имел вкус этой мошкары.
- А можно я крикну туда.
Петр показал на низ Вериного  живота и неловко улыбнулся. Вере сделалось спокойнее  и она кивнула. Петр набрал побольше воздуха, нагнулся  и крикнул  в Верино лоно. Он кричал долго и протяжно до тех пор, пока  не охрип, и ему не послышалось эхо.
Он поднялся, вытер мокрые губы и  откуда-то издалека посмотрел на Веру. Девушка стояла, оглушенная его криком.  Крик будто разделил ее пополам, и ей стало трудно соединиться с самой собой.
Петру сделалось весело и приятно, словно он нашел родного человека. Он чуть не подпрыгивал от удовольствия.
 - А хочешь, мы вместе будем рубить деревья.
Большего он сейчас предложить не мог и Вера кивнула.
А потом  повечерело. В вечереющем лесу Петр с Верой, раскачиваясь вдвоем,  стучали топором по стволам, веткам. Им было не столь важно -  срубят они что-либо, или нет. Они шли вперед обнявшись. Им было важно быть вместе и расчищать перед собой землю. Вера так и не оделась. Ее одежда осталась там, где ее снял Петр. Сам Петр счастливо прижимался к Вериной спине и помогал ей, чтобы ее удары были сильнее.


Сцена 19. Вечер. Натура.

Сергей с Любой подошли вдвоем к церкви Никодима. Сумерки опутывали их, и воздух светился от закатного солнца. Над землей стоял легкий пар, словно земля выпустила из себя свое дыхание и умирала. Кровь у Любы уже запеклась, и ей было даже приятно испытывать  боль при ходьбе. Церковь стояла распахнутой, но они не решались войти в нее. Сергей давно знал эту церковь, но сейчас она казалась ему незнакомой и надежной одновременно.
Церковь белела, приглашая войти в себя и одновременно отталкивала своей отдельностью. Чувства восторга переполнили Сергея,  он принялся носиться вокруг церкви, ему хотелось иметь к ней хоть какое-то отношение.
Он обежал  ее всю, и ему не понравилась тусклость церковных окон. Сергею казалось, что высокие церковные окна должны выглядеть веселей. Он продолжал бежать вокруг церкви и начинал срывать с себя свою женскую одежду. Эту одежду он кидал в окна церкви, и цветные красочные тряпки гулко ударялись в пыльные стекла. Люба одобрительно улыбалась, ее оживляли действия Сергея.
У отца Никодима служба недавно кончилась, и он собирался уже уходить. Произошедшее с ним  в лесу  наложило на него свой  отпечаток. И сейчас он был беспокоен. Когда розовая блузка стукнулась в окно, Никодим вздрогнул. У него  появилось предчувствие  большого несчастья. Когда в окно ударилась юбка, он  выбежал из церкви. Он  сразу увидел оживленную Любу в окровавленной простыне и полуголого Сергея с удовольствием стоявшего рядом.
Никодим накинулся на Любу. Он был в длинной рясе, сразу вспотевший от внутренних  усилий, схватил Любу за плечи и стал трясти с силой.
 - Шлюха! Шлюха бесовская! Ты зачем сюда пришла? Что тебе здесь надо? Ты что с людьми делаешь? Зачем их смущаешь? Когда же тебе станет стыдно?
Его одержимость вызвала у Сергея приступ смеха, согнувший его пополам. Но Люба была серьезной. Она тряслась в руках разошедшегося Никодима  и старалась пристальней всмотреться в него.
Когда Никодим остановился, Люба спросила жеманно растягивая слова.
 - Батюшка меня хочет? Отцу *** деть куда-то надо? Истомился, верно, без бабы? Так давай утолись во мне.
Она подалась к Никодиму, и столько в ее голосе было  томной тоски, что даже Сергей прекратил смеяться. Но Никодим, казалось, не слышал Любы. Он только сейчас заметил, что она окровавлена и изрезанна.
– Это, что с тобой?
Люба опять стала ломаться, ей было трудно относиться серьезно к попу.
 - А это – ваши ангелы так кусаются. Им, наверное, тоже не хватает мяса. Да, Сережа?  Люба повернулась к Сергею, и тот торопливо кивнул. Ему вдруг стало стыдно своей голости и он торопливо прикрылся руками. Никодим недобро посмотрел на Сергея и неожиданно схватил его и потащил в церковь. Сергей не успел даже упереться. Они быстро скрылись внутри здания, а Люба осталась снаружи.
Любе показалось, что она всегда здесь стояла вот так, изрезанная и в простыне.  Она стояла спокойно и давно не чувствовала себя настолько умиротворенной. Вдалеке  угрожающе темнел лес,  трава под ногами испускала длинные тени. Люба опиралась на лопату.

Сцена20. Вечер. Интерьер.

В церкви Никодим выволок Сергея на середину и наклонился к нему. Сергей слабо улыбался, ему было страшно. Пустая церковь была похожа на беззубый  рот, стены ее переливались неровностями.
- Ты объят бесами?
Никодим не отступал от мальчика. Сергей растерянно кивнул, он не очень понимал, о чем идет речь. Отец Никодим расправил плечи, затем тут же кинулся к дверям церкви и с шумом закрыл их.
Люба, оставшаяся снаружи встревожилась. Она беспокойно зашевелила лопатой. Сергей весь сжался, но остался стоять посередине церкви. Отец Никодим скрылся за  небольшой перегородкой и скоро вернулся оттуда. В руке он нес тяжелый нож с широким лезвием. Глаза Сергея распахнулись навстречу этому страшному железу, которое закачалось перед его глазами. Он попробовал дернуться бежать, но пальцы Никодима уже крепко схватили его.
- Видишь  какой широкий нож? Таким ножом Авраам был готов принести своего сына в жертву Богу.
Все сжалось внутри Сергея, он похолодел. Никодим размеренно продолжал.
 - Я тебя не буду приносить в жертву. Ты мерзок даже для жертвы. Я буду тебя бить вот этой  плоской частью, плашмя, до тех пор, пока не ошибусь и не порежу тебя случайно. Я буду бить тебя сильно, и ты сам попросишь, чтобы я порезал тебя скорее. Так ты скорее поймешь, что лезвие надо еще заслужить. Ты поймешь цену крови. Я научу тебя беречь себя.
Никодим становился  отвратителен Сергею, Сергей попробовал вырваться еще раз, но у него не получалось. Никодим кончил говорить, и церковь огласили тяжелые густые шлепки железа по мясу. Сергей закричал, Никодим бил размеренно и неотвратимо. А кровь все не появлялась.


Сцена21. Вечер. Натура.

Люба нетерпеливо ожидала снаружи. Она тревожилась за Сергея, а когда из церкви донеслись его завывания, Люба и вовсе не могла найти себе места. Она закружилась там, где стояла и принялась ковырять лопатой землю. Земля из под лопаты высунулась сразу черная, жадная. Так ее беспокойство находила хоть какой-то выход,  идти в церковь Люба не решалась. Появился  Николай.
Он подошел к Любе злой и запыхавшейся.
 - Куда вы от меня убежали? Сказали бы, что пошли, чтобы я вас не искал.
Люба молчала, она продолжала рыть землю.
- Ты чего здесь копаешь? Тебе не остановиться никак? Мы уже все вскопали на сегодня?
Николай приблизился ближе к Любе и услышал крики Сергея из церкви.
 - А это что такое?
Люба буркнула.
- Поп Сергея перевоспитывает.
- А-а-а! Так это просто здорово. Он сначала перевоспитает Серегу.  И Серега будет у нас попом. Ведь ты хотела попа себе? Хотела венчания?
Николай хохотал, а Люба хмурилась, копая все ожесточеннее. Николай взялся за ее лопату.
 - Да остановись ты. Чего ты копаешь тут?
Люба распрямилась и посмотрела как-то сквозь Николая. Из церкви продолжали раздаваться протяжные крики, и это нервировало ее.
- А это я для тебя копаю.
Николай насмешливо присвистнул, отпустил лопату, посмотрел на вскопанную землю внимательней.
- А чего копаешь вертикально? Непорядок.
- А тебе нечего разлеживаться. Вонять меньше будешь.
Люба угрюмо смотрела вниз, ожидая крика, удара, чего угодно. Ей хотелось перечить Николаю. Тот возмущенно сопел, с шумом повертел головой, будто не понимал, что происходит.
 - Это тебя поп надоумил, шалава?
Николай еле сдерживался, чтобы  не ударить, ему казалось сейчас это слишком простым, он зашагал вокруг. Он стал мычать и бить себя кулаком по ладони. Его злые шаги тоже рыли землю. Любе  почему-то  нравился его припадок, заглушавший стоны Сергея из церкви. Николай  шагал и сопел – думал, потом  кинулся к Любе, схватил и нагнул ее лицом в яму, забив ей рот землей.
 - Дыши, сука! Хочешь похоронить меня - дыши! Я тебя сделаю своей могилой, дрянь!
Он кричал и старался вжать ее глубже в яму. Люба сопротивлялась слабо, а потом и вовсе замерла. Николай еще по инерции продолжал толкать вялое тело в землю, затем остановился и резко отбросил Любу. Люба упала на спину и на ее посеревшем лице слабела улыбка со струйкой пузырящейся слюны.
Она лежала, и земля на ее губах становилась холодной приближающейся ночью. Николай нагнулся к ней, вздохнул довольно.
- Жива, гадина! Давай, поднимайся. Я приду сейчас. Ты давай, копай глубже! Сейчас всех тут похороним. Бурильщица!
Он поднялся и заспешил прочь, иногда озираясь, словно проверяя – на месте ли Люба. Люба не стала долго отдыхать после удушья. Она поднялась тяжело и тут же снова взялась за лопату. Небо темнело, будто  с каждым ударом лопаты.

Сцена22. Вечер. Интерьер.

Никодим устал бить ножом Сергея. Тело мальчика уже посинело во многих местах, а кровь все не появлялась. Церковь изнутри тоже скукожилась, словно отдала все силы, соучаствуя в муках мальчика. Сергей уже не кричал, мычал обессилено. Никодим в раздумье поднял нож вверх лезвием. Он намеривался попробовать поранить Сергея напрямую, порезать его острием.
Сергей напрягся, предчувствуя, что пауза, взятая попом, не сулит ничего хорошего. Но только Сергей собирался вырваться, двинуть попа чем-нибудь, ударить, как Никодим сильным и уверенным движением полоснул себя по руке. Кровь брызнула высоко и стремглав заструилась по оголенной руке. В церкви стало будто просторнее.  Никодим отпустил Сергея, тот тут же поднялся и, взглянув на окровавленную руку Никодима, простил его.
Никодим грустно смотрел на Сергея, чуть покачивая головой.
 - Вот, отрок, не хватает тебе крови. Свою приходиться отдавать.
Он мягко улыбался, уставший. Сергею было непонятно, шутит он или говорит серьезно.


Сцена23. Вечер. Натура.

Петр шел с Верой из леса, им было по-прежнему весело вдвоем.  Он залез к Вере под платье, и так они шли вместе. Они будто продолжали ощущать себя в лесу. Идти в наступающей темноте было трудно, и они часто спотыкались, падали. Вечерняя холодная трава приятно щекотала их, отчего они смеялись еще громче.



Сцена24. Ночь. Натура.

Никодим вышел из церкви вместе с Сергеем, когда Люба уже докапала.  Она устало щурилась, но заметила, как по руке Никодима струится кровь. Никодим вел перед собой Сергея, и паренек послушно шел впереди. У могилы они остановились, Никодим разглядел яму.
Любу расстроило их спокойствие, рассердило. Никодим усмехнулся, обратился к Сергею.
- Ну, что отрок. Вот тебе и могилу вырыли. Ты давай полезай, оставь там бесов. А я тебя быстро выкопаю, как только очистишься.
Сергей опять занервничал. Холод шел из черной  разверстой  земли  из под ног Сергея.
Никодим придвинулся к Любе, и та подалась вперед.
- Ты чего лезешь поп? Тебя разве спрашивали?
Ей хотелось говорить грубости отцу Никодиму, по руке которого продолжала струиться кровь. На Любе кровь давно высохла.  Никодим повернул светлеющее в темноте  лицо к Любе.
 -  Ты тела всегда хочешь? Но тело – на твоем языке, держи его чистым и будет тебе – чистое  тело.
Люба оторопело замолчала,  Никодим взял у нее лопату и пошел к церкви. Он подошел к зданию и несколькими сильными ударами отколол некрупный кусок от угла церкви. Никодим вернулся с этим куском к Любе, протянул его.
- Держи, оглашенная. Тебе, как путнице несчастий разных это поможет.
- Зачем мне это.
Люба растерянно взяла кусок. Сергей ревниво и тревожно смотрел за ними. Холод подтачивал его. Он, преодолевая осторожность, подошел к Никодиму, сглотнул слюну.
 - Зачем ей этот кусок?  Дай его мне. Она и так тяжелая.
Никодим улыбнулся, ему было приятно, что люди задумываются о чем-то кроме себя. Он погладил Сергея по голове заживающей рукой.
 - Тебе нужно больше – стены. А стены трогать я не могу. Ты лучше приходи чаще ко мне.
Ему становилось грустно от того, что мир неподвластен ему. Как явственное напоминание этого над головой его стали быстро снижаться ночные тучи, накрывая жадно  собой землю.
Люби скривилась недовольно, подошла к Сергею, водрузила камень Никодима ему на голову.
 - Вот тебе. Не горюй.
Сергей с ужасом глянул на Любу, снял камень с головы и размахнулся в нее. Люба стояла неподвижно. Никодим ринулся к ней и камень, пущенный Сергеем, угодил в него. Никодим охнул, схватился за бок, завалился на землю. Люба неожиданно взвыла, кинулась к Никодиму, принялась стягивать с него рясу, кричала.
 - Душно! Душно с тобой поп!
Сергей тоже бросился к Никодиму, он хватал руки Любы, мешая ей сдирать рясу со священника. Люба начинала хрипеть от усилий, кусать Никодима. Шум их борьбы накрыл шум подъехавшего автомобиля. В салоне грохотала музыка. Из машины вылетел Николай, он торопился к Любе. Хмурый Петр и тревожная Вера вылезали тоже.  Николай был взвинчен.
- Играете тут, пидорасы! А ты, поп, людей  здесь совращаешь? Устроили пляски!
Николай тащил Любу, орал,  приближаться к Никодиму опасался. Люба пришла в себя. Ей было стыдно и одновременно жалко себя. Она подбежала к яме и прыгнула в нее. Лопатой, которая было рядом, Люба  сыпала на себя землю. Николай подскочил к Любе
– Ты что делаешь?
Раздался голос Никодима.
- Уйдите отсюда. Вы – мешаете! От вас зло! Оставьте ее в покое.
Никодим вытянул вперед руки, будто хотел одним их движением отогнать Николая дальше.  Люба продолжала сыпать землю. Николай нагнулся к ней ниже.
 - Ты тоже хочешь, чтобы я ушел? Чего молчишь?
Николай  обвел всех глазами.
 - Вы тоже хотите? А, суки! Сейчас вы у меня попляшете!
Он подбежал к машине и выскочил оттуда с гранатой.
 - Ну, что попяра, станцуем? Сейчас вы все у меня тут удалитесь! Зло от меня? Это от вас гниль и вонь! Сейчас очистимся!
Увидев гранату, Вера ойкнула, спряталась за Петра, тот стал медленно отступать. Люба перестала сыпать на себя землю. Она с недоверчивой усмешкой смотрела на Николая. Сергей зачем-то пошел навстречу Николаю, но тот его не замечал.
Николай приближался к  Никодиму.
 - Ну, что, посмотрим, кто из нас светлее?
Николай прошел мимо Сергея, как мимо неживого уже. Он подошел вплотную к Никодиму и, вырвав чеку, швырнул гранату в открытые двери  церкви.
- Спасай свое барахло, попяра!
Никодим задрожал от усилий, но не двинулся.
- Ну, вот как ты любишь свою веру, недоносок… Прощайся с ней… Понял?
Николай еще шептал, но уже неуверенна была его речь. Прошло еще немного времени, взрыва не было, и Николай смутился.
 - Что за черт?
Люба  стояла в яме и чуть ли не хихикала. Расправил плечи и Петр. Никодим заметил, что Сергей выходит из машины Николая с пистолетом в руках, медленно направляя его на Николая. Никодим двинулся к Сергею, но Николай опередил его. Бормоча что-то неопределенное, он побежал в церковь. Вскоре, Николай вышел из здания, растерянно вращая в руках гранату, тихо ругаясь.
И тут он заметил Сергея с пистолетом направленным на него. Люба выскочила из ямы и не знала, к кому ей бросаться.
– Ах, ты щенок.
Николай шептал и направлялся к Сергею. Гранату он выронил по дороге, глядя в трясущееся дуло пистолета. Никодим хотел было пойти навстречу клокочущему Николаю,  а Люба бежала уже к подростку, как их двоих  отбросило  взрывной волной – они были ближе все к Николаю. Раздался треск стекол.
Когда дым рассеялся, все увидели лежащее разодранное тело Николая. Он валялся, неудобно перегнув ноги. Люба  поднялась,  закричала и бросилась  к нему, ткнулась в его распростертое тело, зарыдала.
А Сергей все не мог выпустить пистолет, его будто, приварило к нему.  Никодим отвлекся, у него гудела голова,  он хотел посмотреть, все ли в порядке с церковью. Вера и Петр заворожено смотрели на поле боя. Казалось, что земля до сих пор гудела от взрыва.
Плотная  ночь цепко охватила  всех, медленно разгрызая человеческие контуры.  Сергей  приближался с пистолетом к поверженному Николаю, но там сотрясалась от плача Люба. Она ему мешала, загораживала Николая. Сергей выстрелил, так и не дойдя до них. Любу отбросило, и она тотчас же замолчала.
Еще не дошедший до церкви, Никодим обернулся и опустился в бессилии на землю. Теперь закричала уже Вера. Сергей стоял  неподвижный и хмурый, не шевелился. Петр понемногу приходил в себя и крик Веры не мешал ему. Он засуетился и стал, торопясь собирать вокруг церкви разбросанную женскую одежду Сергея. Он подбегал к Сергею и нелепо натягивал эту одежду на его голое тело. Тот не сопротивлялся. Всех вяло освещал мутный свет фар автомобиля Николая.
Вера уже молчала, не зная, куда ей бежать. Никодим нашел в себе силы подняться и подойти к Любе. Он перевернул ее на спину и увидел ее хитрое лицо, подернутое неподвижностью. Никодиму даже показалось, что Люба хотела всего этого – своей смерти и смерти Николая, настолько довольной она выглядела. 
Никодим  смотрел на потерянного,  застывшего с пистолетом Сергея, на хлопочущего вокруг него Петра, на Веру, широкими шагами несущуюся прочь, и ему становилось жутко. Может, еще и потому, что он видел, как вдалеке начинал гореть дом Петра и Сергея, с остающейся, еще живой там старухой. Далекие отблески огня уже задевали его лицо, и Никодима охватывала безнадежность. Где-то далеко утробно выли собаки. Ветер расходился, будто собирался снести всех куда-то, где им может быть хорошо. Сергей не видел горящего дома, он стоял к нему спиной. Перед ним расстилалась всепоглощающая темнота полей, начинающаяся как раз после двух трупов: Николая и Любы. На нем болтались женские тряпки, а Петр бежал за Верой, догоняя ее. Никодим вздохнул тяжело и случайно заглянул в выкопанную  Любой яму. Кусок церкви, подаренный Любе Никодимом,  белел там, словно что-то навсегда оброненное и потерянное.

               
                2000г.