Когда отшумели все праздники 14

                Когда отшумели все праздники 14


     Накануне фестиваля Ирине позвонил Левицкий, и сказал, что хлеб и масло, которые были на ней (фонд «Русский Мир» почему-то именно в этом году отказался финансировать мероприятие), купит и привезет Волкова, потому что у Волковой булочная у дома и машина:
     - Что ты будешь тащиться через весь город с пакетами, - пояснил президент, - да еще на третий Пражский Международный литературный фестиваль, посвященный 65-летию со Дня Победы.
     Ирину это растрогало.
     Не такие уж и большие деньги – две пачки масла и восемь хлебов, - но и тех у Ирины не было. Вообще накануне фестиваля денег не было, а были только восемь книжек «Не клянись», крохотный тираж которой князья-издатели выпустили к Ирининому юбилею. Десять экземпляров они подарили ей тогда, на корабле, на «чтениях» (но это отдельная история, и вряд ли я когда-нибудь о ней расскажу), десять экземпляров! – Ирина сдуру на следующий же день два приволокла на станек, похвастаться, что ли, и уж не знаю, с какой радости подарила одну книжку Фире, а другую Павлинке. Уж Павлинке-то вообще на мучения. Чешке.
     И еще долго не могла Ирина заснуть накануне.
     С платьем-то ерунда, платье одно, черное. Она его в первый раз на творческий вечер Малкиной надевала. Потому что переливалось. Да ведь и День Победы - это праздник со слезами на глазах. Переливается. А вот выбранные отрывки на восемь минут из последней книжки не давали покоя. Один был трагический, а другой веселый, оба о войне, но Ирина не могла решить, какой именно. Мысленно пробегала строчку за строчкой, и представляла, как бы, например, мог реагировать Левицкий на тот или иной пассаж, а потом решила, что спросит у публики, и уснула. Однако, поздно.

     Регистрация участников Фестиваля происходила в РЦНК с 9.00  утра до 9.45-ти, и все равно она умудрилась опоздать на пятнадцать минут.
     В Хрустальный зал влетела, когда уже выступал Посол РФ в ЧР, благороднейший Алексей Леонидович, а в зале было не продохнуть от мундиров и фраков. Четыре женщины алели в этом зале – две участницы из Германии, помощница  Карела Сиса, председателя Союза чешских писателей-коммунистов, и несравненная Галина Свинцова. Даже Гейловой не было.  Ах, была еще Яна – вот уже в третий раз добровольный фотокор Фестиваля – но она не алела, она серой мышкой юркала по целому залу. Карел Сис имел собственного фотокорреспондента. И все. Никаких СМИ. С самого начала Фестиваль взял такой серьезный тон, что Ирина сразу поняла – шуткам здесь не место. Кроме того, в зале находилось несколько ветеранов-участников ВОВ, они пришли с наградами за настоящие бои и стихами, которые об этих боях написали. Даже Трескин, любимый Иринин писатель, со своим рассказом о послевоенном детстве, казался мальчишкой на их фоне, что уж говорить об Ирине. КОГДА ОНА РОДИЛАСЬ, ВСЕ УЖЕ ДУМАЛИ, ЧТО ВОЙНА ОСТАЛАСЬ В ПРОШЛОМ.

     Нужно было, чтоб прошло не пятнадцать лет, когда люди просто радовались жизни под мирным небом, а шестьдесят пять, чтоб осознать, что это не жизнь.

     После кофе-брейка (на этот раз никаких канапе, одни сладкие печенюшки) все перешли в большой зрительный зал, с большой сценой, софитами, бархатным занавесом. Бархатными же креслами. Совдеп, конечно, но так щемит сердце. И бухает. Занавес раздвигается, демонстрируется фильм Союза русскоязычных писателей (автор С.Левицкий), посвященный детям концентрационного лагеря Терезин. Фильм шел от силы минут двадцать, и все двадцать минут Ирина прорыдала.
     Терезин возник как фортификационное сооружение в конце 18-го века недалеко от того места, где сливаются реки Эльба и Огрже. В честь императрицы Марии Терезии форт получил название Терезин. Но с самого начала не был использован по назначению, а использовался как тюрьма. Почти сто лет сидели там все борцы за народное освобождение в центральной и юго-восточной Европе – греки, венгры, чехи. После оккупации чешских земель в марте 1939 года в форте была организована следственная тюрьма пражского гестапо. Сначала основную массу узников составляли чехи, а с 1941 года стали поступать заключенные из Польши, Германии, Югославии и Советского Союза. В основном, евреи. Терезин был перевалочным пунктом – кто-то просидел там три дня, а кто-то и три года, но всех ждала дорога одна – в Освенцим, в Бухенвальд, и что там у них еще было заготовлено. Все дети, о которых рассказывал Левицкий, до освобождения форта не дожили. Но они оставили память о себе в рукописном журнале, номера которого чехи сохраняют в Музее Терезина, как реликвию.
     Потом выступали чтецы, но Ирина была как во сне.
     Правда, после обеда, после двух рюмок водки, если уж быть совсем точной, она умудрилась продать две своих книжки – не кому-нибудь, а Борису, брату Левицкого, который, собственно, и оплачивал обед пополам с Левицким, и, как пить дать, пол-стейка Ирины и так заплатил, и любимчику всех поэтесс Союза русскоязычных писателей Георгию Герцовскому. Когда к ней подкатил какой-то не то писатель, не то поэт Московской писательской организации с предложением «махнуться изданиями», она сухо поджала губы:
     - Извините, могу только продать книжку.
     - Да ведь я Вам бесплатно свою отдаю! – возмутился тот, - Вы что тут, в Праге, совсем без совести?
     - Мы тут, в Праге, совсем без денег, - сказала Ирина, и предложенную книгу попыталась вернуть.
     - Да я же уже  подписал ее Вам, - махнул рукой автор, - Ладно, порекомендуйте мне какую-нибудь более ласковую поэтессу.
     - Гейлова! – заорала Ирина. Тем более, что Гейлова и Волкова к обеду прибыли.
 
     Не потому, что без совести, а потому, что без денег, - повторяла Ирина перед выходом на сцену, она знала, Левицкий предупредил, она первая идет на «Вторые чтения», и тут увидела г-на Ионова,  бывшего директора РЦНК, соучредителя первых двух фестивалей:
     - г-н Ионов, разрешите Вам от всего сердца подарить мою последнюю, пятую книжку «Не клянись», там и про Вас есть маленький теплый кусочек!
     - на сцену приглашается Ирина Беспалова, - воскликнул Левицкий со сцены, где нынче парился совсем один, - на сцену приглашается Ирина Беспалова, приглашается во второй раз!!
     Увидев, что она оторвалась от Ионова, и поднимается по ступенькам, уже более благодушно присовокупил:
     - Ирина пишет абсолютно искренне о таких вещах, какие нормальному человеку даже в ум не придет написать. Например, где-то она написала, что должна мне тысячу крон. По-моему, так и не отдала.
     - Отдала, только не написала, - сказала Ирина, под смех зала, подходя к микрофону, - а вообще-то я Сергею Владимировичу должна уже больше описанной суммы. За все усилия, которые он прилагает, чтобы наша жизнь была интересней, чтобы наша жизнь имела смысл.
     Смех стих. И начала, без всяких опросов зала, трагическое. Со слов «За окном вьюжит и снежит, у меня есть заветных полчаса до выхода на работу, 23 февраля, День Защитника Отечества»… 
      Правая нога предательски дрожала.
      Поднималась волна.
      Не столбик, как когда-то выразился Виталик, а настоящая, огромная волна. Священная волна, способная затопить зрительный зал целиком…


                Ирина Беспалова,
                Апрель, 2010 г.  г. Прага