Встреча

          Дарья зашла к соседке с рассвета. Только-только запели петухи. Не спалось ей в эту летнюю ночь. Привычное дело одна в избе. Уже и в годах, не девка, а семьи так и нет. Всё перебирала своих женихов до тех пор пока одна и не осталась. Это при её то симпатичности. И всегда казалось ей, что-то не то, что-то не так. И для кого же она сберегала себя? В эту ночь сон вообще не шёл. Мысли о своём житье-бытье одолевали её неистово. А сегодня еще эта ломота в пояснице не дала ей уйти в сон. Там во сне Дарья иногда видала такую небывальщину, что и стыдно-то рассказывать кому. Ведь немолодая уже, а приснится же такое. Рассказать подруге своей соседке Степанидке и то не отважишься. Но сейчас уже надо. Она накидывает платье и бежит к ней.
          Степанида живёт с семьёй, при мужике с детьми. Счастье-то какое! И мужчина в доме, и дети в доме, а всё не унимается. Видать не выстрадала счастья своего. Да так она бабёнка ничего, понимающая, но всё ей мало. Изба, сарайки, корова, а хочется, чтобы еще рядом баньку выстроить, да две коровы не помеха, да детей бы не двоих, а троих, да мужика посноровистей. Это Василий-то не мужчина. Да он на все сто процентов мужик. Он по первоначалу, после женитьбы, можно сказать, передыху не знал. Итак не каждый-то и выдюжит. У другой бабы ноги бы похудели от такого, а эта всё пышка пышкой.
Одолевали этакие мысли Дарью пока шла к подружке. Да она и знала, что на любую хворь у Степаниды один ответ. Вздохнет этак, посмотрит, склонив голову набок, и скажет: «Замуж тебе надо, мигом всё пройдёт».
          Степанида, пухлощёкая, раскрасневшаяся, ничуть не удивилась раннему визиту. Пододвинула Дарье табуретку, навострилась. Мама сидит этакая булочка тёплая будто только из печи. Появился и богатырь Василий, уже одетый, в сапогах, поздоровался, мигнул понимающе и исчез в дверях.
          Ну вот и одни остались. «Послушай, Степаша, всю ночь ломило поясницу. Может часик только и спала. Да в эту малость снова мне этот прохиндей в алой рубахе приснился. Помнишь, я рассказывала третьего дня».
«А что ты так про него неласково?» — спросила Степаша.
«Да я в тот раз не всё тебе рассказала про тот сон. И надо же так, а? Второй раз во сне является. Помнишь, я говаривала, мол, на колени посадил, да гладил, а я в фате с венком на голове. Знаешь, не явись он сегодня снова, ни за чтоб не стала рассказывать. Стыдно. Понимаешь, я в снах этих не в фате была, а обнаженная как есть. Вот стыдобушка-то какая. Одни волосы и были моей одеждой, ну и веночек из полевых цветочков.
«Волосы длинные были?» — спросила Степанида озабоченно.
«Да, длинные», — насторожилась Дарья.
«Это хорошо, когда во снах волосы длинные. Это очень хорошо.  Значит уважают тебя и любят. Ну, а как же ты, всё-таки, на коленях у него что-ли?»
«Да у него. Он-то хотя и в рубахе, да ниже пояса тоже гол. Вот срамота, а? А так я и не глядела ниже, а всё больше нутром чувствовала. И стыдно-то как! Не гляжу на него, а самой приятно и тепло то от него по всему телу разливается истомой, глаза невмочь открыть. Так вот сижу у него, а сама всё глажу, глажу его кудри, шею его мускулистую. А заглянуть в его лицо силушки нет. Не могу ресниц поднять, больно тяжелы. Меня он как пушинку держит, ах и нежно так, так нежно будто боится расплескать из меня чего. А я так дышу часто всё, часто. А потом чувствую повязал мне поясницу красным бантом. А бант всё сжимает меня, сжимает и уж захотелось встать, а не могу. Проснулась, вся мокрая, поясница болит, а кажись его лицо видела перед собой уже и не во сне. Этак было мгновение только, самую малость. Но поняла, что уже не сплю. Вот оно что, Степанида!»
Степанида выслушала с интересом и настороженно спросила: «Послушай, так это тот самый лекарь.  Вон  как он за тебя взялся. Ещё и слова тогда не сказал ни одного, а уж на колени сажает. Вот нечистая сила! А?»
          Дарья тоже вспомнила: «Да и мне показалось, что он этак улыбнулся мне тогда на сенокосе, так это тихонько, мол свидимся скоро. А глазища у него?! Пристальные какие! А вроде как и светятся».
         Степанида немного помолчала и вдруг выдала: «Я, Дарьюшка, уже выведала, где он обитает. Идём сегодня, а? Как с хозяйством управимся, детишек уложу, так и слетаем к нему, вспомним молодость. Да ты не бойся, не в гости, а так одним глазком посмотрим только. Сдаётся мне, это не простой мужик. Может на чистую воду и выведем. Ведь не женат, а в годах уж будет. А может шарлатан или колдун какой? Не даром мужики наши косятся на него. Откуда он взялся, а?»
         Дарья непроизвольно закачала головой. Нет, нет. У неё еще где-то мелькнула мысль, что весь тот сон сама с тоски женской и придумала. А может, она уже была с ним, и это был вовсе не сон. Фу, какая глупость. Что это я?
Вечер выдался тёмный, тихий, наполненный ароматом скошенных трав. В такой вечер хочется любить и верить в нескончаемость лета.
         Две женщины осторожно приближались к домику на окраине деревни. Свет едва теплился в окнах и какое-то неуловимое чувство спокойствия исходило от их слабого свечения.
Степанида зашептала: «Ни огорода, ни собаки, ни захудалой кошки».
"Даа",- согласилась Дарья. И они смолкли, подходя уже совсем близко. Обе поглядывали  на окно. Оно притягивало их. Степанидка вдруг пригнулась и потянула за собой подругу. Вот так пригнувшись, очень осторожно женщины приблизились к окну. Розовые занавесочки на окнах были задёрнуты, но они были прозрачны, а потому комната казалась вся как бы в розовом тумане.
          Дмитрич всё в той же алой рубахе сидел за столом, читал книгу. Перелистал страничку, опять вернулся, что-то еще раз просмотрел и снова залистал её. Сейчас женщины могли его разглядеть, что называется в упор. Он был, конечно же немолод. Волосы были тёмные густые с проседью. Угадывалась на лице его какая-то едва уловимая грусть. Всё это было таким неожиданно мирным, спокойным и не вязалось с их выдумками. И вдруг стало как-то неловко и даже стыдно за всё. За всё плохое, что выдумали, за то, что подсматривают. И подруги поспешили быстро прочь. И только там, поодаль, когда огонёк одинокой хатки был далеко, они расхохотались. Им стало смешно, настроение было чудесное. Темная ночь скрыла их похождение и от этого делалось особенно приятно. И показалось женщинам, что с доктором всё ясно, а сны, так это блажь женская. Мало ли что приснится.
          Не прошло и недели, как случайно разговорилась Дарья с Феклушей  Скрипкиной, чья хата была ближе всех к Гавриле Дмитричу, сельскому фельдшеру. «Как не знать-то, — ответила тётка Фёкла. Он человек лекарский. Много к нему народу ходит». Дарья насторожилась, а про себя всё думала: "Говори и побольше про него». Но тётка быстро перевела беседу на вязание, про погоду и про всякое такое, что было совсем и не нужным и неинтересным ей сейчас. Откуда это у меня любопытство? Почему он отнял у меня покой? Может обратиться с недугом к нему? Да, совсем спятила. Засмеют. Может всё-таки решиться и пойти к нему? Как же так, разбежалась. Совсем гордость потеряла. Вот так, мучаясь в своих размышлениях, она снова оказалась у Степанидки.
          Степанида несла в ухвате котел с красным, пахучим борщом. «Погоди, Дарьюшка», — полная её фигура исчезла в соседней комнате. Передник был у Степанидки красивый: васильковые голубенькие цветочки по всей материи, а зелёная окантовочка подчёркивала деловитость. Дарья знала — это подарок Василия. «Вот мужики, народ без сентиментов, да и дарят не особенно задумываясь, а нам, бабам, всё приятно. Они даже и не подозревают, как нам, женщинам, хорошо от этого бывает. Да разве они вообще понимают, когда нам по-настоящему хорошо, когда мы бываем счастливы. А вдруг он и поймёт, если я вот так вдруг и прийду к нему». «Заждалась я тебя, весь день маюсь», — вынырнула Стапанида, — К нам артисты приезжают. Сходим?» И не дожидаясь согласия добавила: «Видала, как тихоня твой билеты брал».
Дарья возмущенно спросила: «Что два билета что-ли?»
«А я почём знаю, два или три. Видела, что брал и всё».
          На другой день вечером, в сельском клубе состоялся концерт. Ах, до чего же это здорово вот так вырваться с подругой вдвоём и полностью отрешится от всех домашних будничных забот. Нет, это не значит, что им надоел свой дом, нет, просто захотелось им остаться одним с девичьими думами и шалостями.
          Концерт удался на славу. Подругам нравилось всё. Это был какой-то фейерверк из чудных представлений. Кроме того он сидел у них тоже на виду с молоденькой застенчивой и даже робкой девушкой. Да, они были вместе, это точно. Они иногда разговаривали между собой. Но всё это было так, будто они были только знакомые или просто дальние родственники. Странно казалось Дарье, что он её не замечал. Ей так хотелось, чтобы он обратил на неё внимание.
         Концерт закончился поздно вечером. У самого выхода Дмитрич заметил Дарью. Она уловила его едва заметную улыбку. Или ей показалось? И тут-то подруги переглянулись. Что-то неладно и нескладно показалось им в это мгновение. «Дома всё равно уже спят, припозднимся чуток», — зашептала Степанида.
         Под покровом тёмной летней ночи они приблизились к домику фельдшера. Окна, высвеченные слабым светом, были загадочны. Снова занавесочки на окнах наполняли домик розовым туманом. И снова неведомая сила заманивала женщин подойти поближе и заглянуть. И теперь вдруг им стало ясно, что тогда, в первый раз, они обманулись, что именно сейчас будет что-то необычное. Вдалеке незлобно лаяли собаки. Слышалось пение и смех девчат. Степанида прошептала: «Ах, как хорошо быть дивчиною. Гулянье вечерами, танцы». «Тс сс, тс», — Дарья приложила палец к губам.
         Там, за окном фельдшер Гаврила сидел на стуле посреди комнаты. Густые с проседью волосы, белая рубаха, брюки тёмного цвета с широким поясом. «Во вырядился, как нарочно приготовился. Будто нас ждёт»,- не унималась Степанида. Женщины даже переглянулись от неожиданности. «Ой, а что это за малявочка рядом?» — прошептала Дарья едва слышно.
«Да она же была с ним на концерте», — ответила подруга.
Девушка была обнажена по пояс. Одежоночка девичья была аккуратно сложена на неразобранной кровати. Фельдшер совсем тихо разговаривал о чём-то с девушкой.  Она стояла перед ним в громадном смущении,  закрыв груди и не шевелясь. Он ей что-то сказал, и она медленно и нехотя опустила руки. Её обнажённые маленькие белые груди были как у отроковицы. И почему-то Дарье вспомнилось, как в детстве папа принёс из лесу двух белых зайчат-листопадников. Они были тёплые, дрожащие и незащищенные.
         Гавриила Дмитрич достал из баночки мазь, натёр ей грудь. Девушка заметно стеснялась, но слушалась его. Потом он дал ей стакан с каким-то снадобьем. Девушка выпила и снова Дмитрич стал говорить с ней и приблизился к ней совсем близко и смотрел ей в глаза и что-то тихо говорил и говорил.
         Вдруг девушка громко сказала: "Гаврила Дмитрич, стесняюсь я вас очень даже». «Ничего,- отвечал фельдшер, — после этого уже не будешь. Принимай один раз в день. Не больше. А сейчас мы посмотрим, как это на тебя подействует».
         «Да мы его сейчас, — гневно зашептала Степанида, — выведем на чистую воду». «Погоди, погоди, не торопись, погоди», — запричитала горячим шёпотом Дарья.
         И еще некоторое время всё повторялось у них. А потом девушка вдруг кинулась на шею своему врачевателю, обняла и ну его, целовать, прижимается вся, а сама дрожит этаким лепесточком. И жмётся к нему и нежно так льнёт.
         А Гавриила Дмитрич уже встал и стоит, и не шевелится, и не трогает молодку. Стоит и в сторону голову повернул, и ничего-то с него не возьмёшь вроде бы. Подруги переглянулись. "Срамота-то какая!" — возмутилась Дарья.
«А всё же каков, а!» — ответила Степанида.
         Тут сбоку комнаты дверца открылась, вбегает к малявочке женщина пожилая толстая и радостная такая, и так громко восклицает: «Оживил дочку, Гавриила Дмитрич, оживил женскую душу, благодарим вас, благодарим».
Гавриила отошёл от девчушки и скрылся в другой комнате. Мать
стала торопливо одевать плачущую девицу. Степанида потянула за руку подругу: "Пошли отсюда. Выйдут сейчас. Заметят, нехорошо будет. Пошли».
          И они поспешили прочь. Дарья всё еще шептала: «Прохиндей, бабник. Тоже мне тихоня, скромник».Она шла в каком-то смятении, спотыкаясь о невесть откуда повылазившие камни. Голос подруги заставил вздрогнуть: «Вот, бесстыдник, а? И в годах мужик, а щупает девку прямо на людях! А мать-то дура и подставила дочку».
          Дарья шла молча, щеки её пылали огнём, гнев переполнял душу. Степанида не умолкала: «Мы, женщины, доверчивы. Мужик мигнул, а мы и фантазируем. А скажет пару слов — уже и за чистую правду воспринимаем».
Как только подруги расстались, Дарья сразу вдруг поняла, что она сама должна встретиться с Гавриилой.
         Она лежала в постели, но сон не шёл. «То же мне Гаврила Дмитрич, специалист по охмуриванию девок.» И тут осенило Дарью. До утра то эти приезжие не уедут. Спрошу, мол, где он принимает, да от чего лечит и как? Вроде как сама тоже на лечение. Тут и разговоримся. Глядишь и кое-что прояснится. Эта мысль еще более взбудоражила её, и она уставилась в тёмный потолок и старалась уже ни о чём не думать.
         Утром она оделась так, будто в город едет. И действительно, на автобусной остановке встретила мать с дочерью. Мамаша оказалась разговорчивой: «Дочь уже года два как замужем, да вот беда: холодна с мужем. Уже пятый раз приезжаем. А вот теперь спасибо Дмитричу. О нём в городе многие знают. А сюда его и спровадило городское начальство. Ничего они там не понимают и человеку не дают развернуться. Ну как всегда у нас велось. Сразу на корню и губят. Вот Гавриила Дмитрич нам травки надавал, настоев. А вы в глаза его загляните».
         Из-за поворота неожиданно появился старый задрипанный автобус и женщина умолкла. Дарья поторопилась к себе. Женщина обернулась; «Вы не едете?» «Нет, передумала», — бросила Дарья и быстро отошла.
Вскоре Дарья повстречала «случайно» соседку фельдшера Фёклу. Разговорились и так между прочим Дарья обронила, что мол к мужчинам равнодушна до ужаса. Каково было её удивление, когда Фёкла очень даже привычно обещала ей поговорить со знахарем. А то городских-то вон сколько всё туды-сюды. И добавила, что берёт дорого. Живёт один, а куды ему эти деньги, кто  его знает».
          Только через долгую мучительную неделю Фёкла сказала, что в субботу вечером в 10 часов примет её. Она говорила, а Дарье казалось, что тётка щебечет и трель эта была ей приятна.
         До субботы еще было время, и Дарья сначала не задумывалась, что и как произойдёт у них там. Но когда наступила суббота, она вдруг ощутила беспокойство. Всё валилось из рук, всё попадалось под ноги. И уже к обеду она из сил выбилась. Затем легла на кровать и уставилась в побелённый известкой потолок. Это еще дядя Ефим с её отцом монтировали эти балки. Она тогда была девчушкой-отроковицей, бегала рядом, помогала, то гвоздей подаст, то инструмент какой. Странно, но именно воспоминания из детства остаются в памяти на всю жизнь. И благо тем взрослым, которые вошли в эти воспоминания навсегда и в добром образе. Вот и дядя Ефим. Что он только не вытворял. Однажды переоделся в лешего, да подкараулил маманьку, да так напугал её, что та заикаться стала. Сперва все хохотали пуще прежнего, а потом смотрят, а оно всё не проходит. Перепугались, а затем уж и ругать принялись дядю за его вечные выдуривания. Потом повезли маманьку в город. И она, Дарьюшка, тоже поехала в клинику. Там только руками развели, да стали упрекать с негодованием того же шалуна. Потом кто-то посоветовал к знахарю обратиться. Искали, искали и нашли они его. Бородатый дядька такой. Да, чёрная борода и красная рубаха. Точно, тоже в красной рубахе. Почему тоже? А кто еще? А фельдшер наш, Гаврила Дмитрич! Это же он и был, помоложе только. Конечно он!
         Полудрёма слетела. Дарья даже привстала с кровати. Это же он и есть. Маму он вылечил сразу, хотя она и была в каком-то «задумывании» первое время. Даже дядя Ефим испугался, не перестарались ли?
         Странно, оказалось, что даже в своих детских воспоминаниях «он» присутствовал. Ей, тогда девчонке, и то странно показалось, что денег за излечение маманьки он не взял. Долго так пристально смотрел на неё, Дарьюшку, потом угостил шоколадкой и поцеловал в маковку. И тоже это у него так длинно и тягуче получилось, что даже всем как-то неловко стало.
         Но это неожиданное воспоминание вселило ей уверенность в том, что Гаврила Дмитрий всё-таки человек неплохой и действительно лекарский.
До встречи оставалось очень мало времени, и не пойти она уже не могла. Фельдшер стал еще таинственнее и, как много было загадочного вокруг него. И страшновато было одной идти в такое время. Быстро собралась и постучала к подруге. «Не могу, ребёнок прихворнул, да и Васька сегодня не в духе. То ему не так, это не то», — оправдывалась Степанида. «Тогда я тоже не пойду», — сказала Дарья и от калитки соседки прямиком пошла к домику фельдшера. И чем ближе она подходила, тем шаги её становились неуверенными. А когда до дверей осталось совсем уже близко, дрожь охватила её. Из окон лился загадочный тёплый красный свет.
         Под ногами трава прохладная. Освещенная светом из окна яблоня сказочна. Глубоко вздохнув и поправив локоны русых волос, Дарья подошла к двери и тихонько постучала. Тишина. «Может, спит, забыл? Еще постучу».
         Послышались неторопливые, даже тяжелые шаги и дверь открылась. «Здрасте, Гаврила Дмитрич», «Добрый вечер», — ответил хозяин и глянул в её широко раскрытые глаза, И показалось Дарье, что эти глаза до боли знакомы ей. «Проходите, — доброжелательно предложил фельдшер и улыбнулся, — Как вас зовут?»
«Меня Дарья» — и подумала: «Неужто не знает?»
И снова он глянул ей в глаза своим глубинным взглядом. «Какое у Вас красивое имя». Дарье сделалось очень приятно от этих слов, от этого взора, от того, что они вот так оказались, наконец, вдвоём,
«Садитесь, я сейчас», — фельдшер удалился в другую комнату,
И всё же Дарье показалось, что он вроде бы как нарочно не узнаёт её. Неужели она нафантазировала всё.
         Вскоре Дмитрий вернулся, «Рассказывайте, Дарья и подробнее». Она еще не знала, что говорить, как он вдруг взял стул и сел перед ней. «Смотрите мне в глаза и говорите», — услышала Дарья добрый спокойный голос, — я буду слушать, а вы говорите». Дарья всё более чувствовала, что её охватывает неодолимое желание смотреть в эти глаза вечно. Она всё ещё не знала, что говорить, но неожиданно губы стали сами шептать горячие слова. «Что это я говорю?» — пронеслась затерявшаяся испуганная мысль, но ответа неоказалось. Она говорила и говорила, медленно,  не переставая, непривычно растягивая слова. Это была правдивая, льющаяся из глубины души исповедь. Всё, что волновало её сейчас, обо всём она хотела высказаться. Но вот знакомый настойчивый голос нежно произнёс: «Просыпайтесь, Дарья, просыпайтесь». Но она еще говорила все же: «Здравствуй, моё солнышко, здравствуй». Да, это был её голос. Это точно. Это она говорит ему, но вроде бы и не совсем ему. Почему? И продолжала снова: «Здравствуй моё солнышко, родимый мой Никола. Как давно ты ушёл от меня. Я же долго так без тебя мучилась и ждала, всё ждала тебя». И вот, наконец, Дарья глубоко вздохнула. Голос Гаврилы Дмитрича нежно, но настойчиво попросил: «Хватит Мила, довольно. Поспи чуток. Довольно много на первый раз, Мила».
Дарья открыла глаза: «Где это я? Что это? Зачем я здесь? — промелькнуло в голове. — Где была? С кем?» И тут же всё восстановилось в памяти. Она вспомнила, что её называли Мила. Это так ласкательно что-ли? Странно».
          Гаврила Дмитрич стоял рядом. Дарья смотрела на него так, будто он вот-вот только появился, а до сей минуты она точно ощущала, что говорила вроде бы и не с ним. И еще Дарья заметила грустные глаза Дмитрича. Более грустные, чем до сна её. Он посмотрел ласково на неё и тихо произнес: «Хватит для первого раза. Приходите через неделю. Отдохните пока. Много и для меня будет. Мне тоже надо собраться с переживаниями своими».
Дарья еще раз молча взглянула на своего врачевателя. Он тоже молчал. «Но какие же у него знакомые и родные глаза».
         Дарья поблагодарила Гаврилу Дмитрича и попрощалась. «До скорого свидания, Мила», — сказал тихим нежным голосом, Дмитрич, обращаясь к ней, Дарье. Он вышел и проводил её до самого дома. Они шли молча, каждый думал о своём. Ночная прохлада освежила женщину. Мысли стали яснее, решительнее и смелее. «Странно всё это. Что я там наговорила. Почему я ничего не помню. Да так можно все секреты выложить. Нет, второго свидания у нас не будет. Довольно с нас и одного». И так она вдруг обозлилась на себя за весь этот сеанс, что гнев переполнил её сердце. У калитки Дарьиного дома Дмитрич  попрошался и исчез в темноте.«Почему же я так осерчала? Что это со мной происходит? Отчего?» И так вконец уставшая от всего этого она упала на кровать и погрузилась в крепкий сон.
         Неодолимое желание видеть Гаврилу Дмитрича всё более укреплялось в Дарье. И уже через неделю она не сомневалась, что вторая встреча должна всё же состояться. Былое беспокойство пропало, а вместо него укрепилась мысль, что всё она делает верно.
         К подружке Дарья не забегала всю неделю и желания поделиться своими переживаниями с кем-либо у неё не было. Почему-то вдруг всё стало ясно. Не было сомнения, что она делает что-то не так. Да и по хозяйству у себя Дарья за эти дни всё делала спокойно и деловито. Она окучивала картошку в огороде, когда её окликнула Степанида: «Дарюша, что-то ты притихла совсем. И ко мне не забегаешь». «Да запустила тут всё, одно сделаешь, другое уже на очереди», — слукавила Дарья. Но Степанида уже продолжала: «Знаешь, мой тут на днях на тракторе припозднился, возвращался домой, уже темно было, так он твоего фершала чуть не сбил трактором. Стоит посреди дороги и будто пьяный. Остановил тарахтелку свою, выбежал и давай на него мать перемать, а тот стоит посреди дороги в слезах весь и вроде как и не видит и не слышит его. Всё повторял: «Мила, Мила, ты моя». Наверное, по той малявочке худосочной тосковал». Дарья насторожилась и перебила подругу: «А когда это было? В какой день?» «Сейчас припомню. В пятницу. Нет, вру. В субботу. Вечером в пятницу Ефим приходил и сказал, чтобы Василий в субботу вышел, поработал. Ну вот он весь день и пахал. А поздно вечером и повстречал».
         Дарья помнила, что фельдшер её тогда, в субботу, проводил до дома . Значит он был в слезах от их встречи. Она ничего не понимала. Но какое-то доброе чувство по очень близкому человеку захватило её полностью. «Что с тобой? — послышался вдруг голос Степаниды. — Ты что бледная такая стала? Что с тобой? Идём приляжешь. Я же говорю, уработалась ты совсем. Не замечаешь, а со стороны оно заметно». Немного погодя добавила: «Может, вечерком прогуляемся как тогда? А Дарьюшка?» «Нет, нет, никуда я не пойду. Может завтра забегу», — тихо отвечала Дарья.
         Как только подруга ушла, Дарья глянула на часы. До встречи её с Гаврилом оставалось еще время. И вдруг она подумала: «Как же ему было всю эту неделю тяжело без неё». И как только она это поняла, то уже не сомневалась больше, что он её ждёт. И что она для него значит много. И что надо прийти, наверное, сейчас же. И поторопиться. Эта мысль не давала ей покоя.
         Дарья одела своё самое красивое платье, подошла к зеркалу. Оттуда, из зеркала, глядело красивое, утомленное волнениями, лицо. Дарье в этот момент показалось, что будто это и не она.
         У самой калитки краем глаза увидела удивлённое лицо Степаниды. Она стояла, застывшая в изумлении. Но Дарья ни на миг не задержалась и прошла так будто ничего и не видела.
         Мигом добежала до заветного домика. Вот она у заветной двери. Сердце взволнованно забилось. Дарья постучала, но ей никто не ответил, а дверь только приоткрылась сама собой, впуская гостью. Она еще раз постучала и невольно ступила за порог.
         Чисто и уютно было в комнатке. «Даже не похоже, что здесь живёт одинокий мужчина», — подумала Дарья. Скатерть на столе была новая.
Она не была разглажена, а просто развёрнута, будто только из магазина. Это было заметно. Дарья прошла к столу. На нём стояла выцветшая от времени фотография. На ней молодая пара: девушка с венком из полевых цветов и парень. Девушка загадочно улыбалась, а парень нежно обнимал девицу. Видно было — они были счастливы. Дарье показались эти лица знакомыми и, чем больше она всматривалась, тем более была уверена, что знает их. Она взяла стул и села напротив фотографии. Ей показалось, что это она совсем юная. Но с кем она? Кто это с ней? Когда же это было? Может это Дмитрич в молодости? Надо спросить его об этом. Странно, как похожа на меня эта девушка. Вспомнила. У меня даже почти такая же фотка есть. И с венком тоже, только без этого парня. Дарья обернулась и увидела Дмитрича. Он стоял на пороге и внимательно наблюдал за ней. «Здравствуйте», — почти шёпотом произнёс он,  глядя ей в глаза. Дарья почувствовала вдруг, как она соскучилась по этим глазам, по этому голосу и по воспоминаниям. Ей захотелось, чтобы он снова, как тогда, смотрел в её душу и вызывал из неё эти странные признания. И ей подумалось: «Ты только скажи, и я тебе всё буду рассказывать. Всё, до самой малости. Что? Портрет? Да, я видела его. И уже точно знаю, кто там. Это мы с тобой. Много лет назад». Слова её снова становились тягучими. Она уже проваливалась в воспоминания. «Меня тогда звали Мила, а тебя Никола». Голос Дмитрича взволнованный и нежный шёпотом повторял: «Говори, говори, Мила. Я чувствовал, что найду тебя снова. Но как долго мне пришлось ждать тебя». Дарья говорила о жизни Милы и Николы. И им от этого делалось приятно и грустно. И всё больше вспоминалось. Нет это было не второе свидание их душ. Они давно знали друг друга и очень близко,  когда родились ещё первый раз. И они ещё вспомнят тот роковой для них день, который  разлучил их в той прошедшей  жизни. Они уже давно были любимыми. Гаврила нежно обнял Дарью и поцеловал её робко прямо в губы и погладил её  щеку. «Спасибо тебе, Мила, что пришла ко мне. Как же мне спокойно  с тобой. Как же радуется сердце моё по тебе», — прошептал Никола и обнял Милу. Они ласкали друг друга, повторяя свои прежние имена в той, первой своей жизни. «Мы с тобой никогда теперь не расстанемся», — говорил он. «Никогда, никогда, милый мой», — повторяла она.
         Луна изливала жёлтый нежный тёплый свет. Она была единственным свидетелем этой необыкновенной встречи. Он снова проводил  её до самой калитки и  попрощался.
         Дарья проснулась очень рано. Спать не хотелось. А спала то всего часа три. Она еще раз вспомнила свидание с Гаврилом то есть с Николой, его крепкие руки, его дыхание, его глаза, его слова, Странно, почему-то всё, что было до свидания, стало не главным, а  то, о чём они вспоминают очень даже значимым, важным и ценным, и в то же время очень хрупким.
         Дарья оглядела свою спальню, которая показалась ей немножечко чужой. Даже фотография мамы. «Может, это не моя мама? Нет, нет, как же я так могла подумать. Господи, прости меня. И ты меня, мама, прости. Но я же не Дарья, я Мила. Я раньше была уже Мила, а только потом родилась Дарьей, но как это всё получилось, не помню. Но вместе мы всё вспомним. Он мне поможет. Он мне...» Здесь мысли Дарьины прервал стук в дверь. «Дарьюшка», — послышался голос Степаниды. Дарья вскочила, набросила халат, отперла дверь.
«Доброе утро», — звонко поздоровалась подруга, — «Доброе утро, Дарьюшка. Где ты пропадала? Я вчера три раза всё к тебе забегала». Дарья стояла молча и глядела удивленно на Степаниду. И вдруг она произнесла неожиданно для себя: «Знаешь, я не Дарья, я Мила и Дарья. А скорее Мила». Степанида удивленно вскинула брови: «Ты что, спишь еще что ли? Что ты спросонья наверное? С глубокого похмелья видать. Я тоже была милой со своим, но от имени своего не отказывалась». «Нет, Степанида, нет, только ты уже не пересказывай никому, только никому». Степанида молчала, пристально всматриваясь в подругу. Рука чуть было не дёрнулась у неё, чтобы указательным пальцем покрутить у виска своей головы. Обычно, этак со скрипом, делал её старший сын, когда хотел показать, что у кого-то не всё в порядке с головой. Но подруга воздержалась от этого жеста, не желая обидеть Дарью, потерявшую от любви голову. И она только и произнесла: «Так вот от любви у нас, баб, голова часто кругом ходит. Так мы крепимся, ничего, а вот как случится такое, голову и теряем. Одни только ухи торчат без маковки. Вроде как на проволоке, а головы нет, улетела на седьмое небо». Дарья возразила: «Конечно, я люблю его, но понимаешь, здесь другое». «Да что тут понимать. Закружил он тебе голову».
«Нет, Степанидочка, нет, я любила его уже до нашей встречи в другой жизни».
«Да, бывает такое, — отвечала тут же неугомонная подруга, — нагонишь фантазию и живешь с ней, а он на всё готовое и является не запыляется».
«Нет, Степанида, я любила его еще до своего рождения, когда я Дарьей родилась».«Ну что с тобой, Дарьюшка, — вскрикнула дрогнувшим голосом подруга, чувствуя своё полнейшее бессилие.
          Взгляд Дарьи упал на окно и там, у калитки, она заметила его, Николу. «Извини, Степанидочка, извини, вон Никола ждёт Меня, видишь».
Степанида глянула в окно и увидела у калитки Дмитрича. Он, видимо, ждал уже некоторое время,  когда Степанида уйдёт. И вдруг Степаниде подумалось: «Хоть и с ума сошли, а счастливые. Мне бы так влюбиться, а!?»
         Вскоре она попрощалась и ушла, а Дарья выбежала во двор, заторопилась к своему любимому.Они обнялись посреди двора и замерли «Как я по тебе соскучился», — прошептал Никола.«Любимый, любимый мой», — отвечала Мила.

1991 г.