Чудеса подсознания

               
  До сих пор мне не понятно, где предел тех чудес, какие может вытворять с человеком его личные Психика, Память и Подсознание?
   Удивление, подкинувшее меня однажды, было настолько безгранично и поразительно, что пришлось срочно этот уникальный случай записать. При этом, постоянно дёргая свою Память «за хвост»: « Вспоминай!». И это было интересно.

   …Каким богом нас троих занесло на эту, забытую людьми и властью, зону строгого режима, не возьму в толк до сих пор?..
   "Мы", - это: хорошо престарелая, но не желающая знать об этом, упорно знаменитая на всю страну, певица «всех времён и народов», с хорошо ещё сохранившимся голосом. Её очередной «муж»-любовник «комсомольского» возраста, инфантильного, желеобразного внешнего вида, на тонких  «ходулях», называвшийся при посторонних почти матерным словом «продюсер». И я; то ли водитель, то ли  менеджер, то ли костюмер-продавец билетов-грузчик и т.д. в одном флаконе. В свои «глубоко за пятьдесят» ещё способный всё это на себе торжественно и безропотно  тянуть.
   Во всей нашей компании значимыми и абсолютно не заменимыми фигурами были только два человека: наша главная "Кормилица" или «Мама» (это кодовое  имя я ей присвоил уже давно) и я, её  единственный паж, «надёжа и опора», под кодовым именем: «Подай-принеси-иди на фиг-не мешай».
   Без Кормилицы, с её голосом и известностью в прошлом, нас, как «труппы»,  не было бы
изначально и в принципе. Впрочем, и без молодого, прыщавого, черноволосого, но уже состарившегося от собственной значимости и апломба,  « довеска» - продюсера, Дела тоже не было бы. Не будь он любовником  «Самой», Мама с места бы не сдвинулась! А так; постоянный скулёж,  хныканье и требование денег «на расходы по организации концертов», толкало её на постоянные «подвиги»: выступать где угодно и зарабатывать.
   «Оно» (как я про себя называл этого "прилипалу") ныло регулярно и систематично. Когда этот процесс начинался, я уходил «с гордо поднятым хвостом» куда-нибудь, чтобы Боженька меня «упас» от постоянного искушения; однажды хряснуть это создание о что-то твёрдое…
   Кормилица долго стенаний выносить не могла.  И мы отправлялись в очередной «чёс» за данью под флагом с девизом: «Куда Бог пошлёт».
   Поскольку, Создателю часто бывало не до нас, то его замещал Случай. И посылал он нашу «творческую группу» чёрти куда. Как и в этот раз.

   Я был Главным  в своём деле. Главным на столько, что Мама относилась ко мне как к родной, с детства знакомой ей… няне: требовательно, безапелляционно, безмерно любя и надеясь, что всё у нас всегда будет ладно. Хотя «няня» из мужика, битого-перебитого, но ещё «о-го-го» на своём шестом десятке, обожающего пиво и «лишних сто грамм», - никакая.  Но я её обожал по-своему и любил, как певицу неимоверного таланта. Как народ – своего Вождя! Я был Главным «На все руки», торжественно неся на себе кучу профессий, умений и возможностей по части организации наших гастролей.
   Наверно, я был доволен  той оплатой, которую выделяла мне наша Кормилица. Наверно… Похоже, она так считала. А мне было жаль эту певицу и женщину. И я твёрдо был уверен в том, что без меня она просто пропадёт. Всё, что  я мог делать, так это дать ей возможность как можно дольше прожить полной, насыщенной жизнью и быть востребованной.  Я приносил свою дань и жертву Таланту целиком сознательно.

   Был и ещё один незаменимый член нашего коллектива, о котором мне следовало бы рассказать во вторую очередь. Без него  просто ничего бы не произошло впоследствии. И  говорить было бы не о чем.
   Наша Мама не могла жить без этого кадра! Так я его и звал про себя: «Член». Просто и со вкусом.
    Английский кокер-спаниэль Кузя, четырёх лет отроду, абсолютно чёрного цвета, был моим наказанием за мою доброту и «общественной нагрузкой», за которую мне не перепадало ни гроша. Эта тварюка была моим другом. И единственным собеседником в редкие часы моих застолий «один на один». Я был вторым в команде, кого она мало-мальски слушалась. Если, – не единственным! Т.к. я единственный мог (если Мама не видела…) перетянуть это «добро» чем-нибудь, - газетой, журналом, поводком, например, да и то любя, -  поперёк хребта, если Кузьму «несло». А несло его постоянно.
    Кузя был «ртутью» по натуре. Весёлого, «пацанячьего» возраста. Совершенно тупой в смысле воспитания и дрессуры, но добродушный и лизливый пёс.  Посидеть на одном месте минуту равноценно было для него расстрелу.  Его обвислые уши жили своей жизнью, хвост – своей, язык постоянно норовил облизать кого-нибудь. Да хоть табуретку! И в поездках он был постоянным членом команды, т.к. считалось, что Маме он помогал снимать стресс после выступлений, переходя потом под мой надзор и заботу буквально в течении последующих тридцати минут, после "снятия стресса". Больше она его вынисти не могла.
   Почему, - «Кузьма»?  Знать не знаю. Но, догадываюсь, что получил он свой «позывной» благодаря какой-то давней, несбывшейся любви «Самой»…

   С чихом и пыхом наш  раздолбанный  «РАФик», после целого ряда утрясаний, процедур и формальностей для заезда на режимное учреждение, под моим чутким руководством, подкатил к бараку-клубу. Сопровождающий нас «режимник» чинно вывалился с переднего пассажирского сиденья и также, исполненный важности,  выгрузил Кормилицу  из авто и повёл в клуб. За ними потрусило «Оно» с Кузей под мышкой и я приступил к  переносу аппаратуры на сцену.
   Вывеска «Клуб» и тысячу раз перекрашенный плакат: «На свободу – с чистой совестью», предавали мне силы и вселяли надежду на скорый отдых. Под  водительской «седушкой», не смотря на «строгий инструктаж»,  у меня был припрятан фанфурик пивка. Случись чего: "Не знаю!"; "Не мое!"; "Враги подкинули!"; В крайнем, - "Завалялось с прошлого году!"...
    Я принялся за свою ишачью работу, тихо радуясь тому, что мне на этот раз не придётся настраивать  «музыку»; в помощь мне были выделены два шустрых зэка из радиорубки колонии для установки и наладки. Значит, я получал уйму времени.
   Проходя в очередной раз мимо выделенной «гримёрки» с грузом, я едва не напоролся на отлетевшую с треском дверь, из которой  пулей вынесло Кузьму. Тот радостно  тявкал, смешно подпрыгивая (уши – влёт!), нёсся  к открытой во двор двери,  лишь, на ходу,  выдав мне визгом, что, очевидно; «Он меня уважает, но он - сейчас, ненадолго, на минуточку!». За  скотинкой, мимо меня,  на ногах-"ходулях",  скакало «Оно», поскуливая: «Кузенька! Постой! Куда?!». В дверях это чучело перехватили пара прапоров-«попкарей»: «Не положено!» и «Оно» повисло, забилось, в их натруженных руках, как скрученный в рулон старый ковёр. А Кузьмы, в этот момент, и след простыл.
    Из «гримёрки» раздался вой  хорошо поставленным, зычным "Маминым" голосом:
    -  Ой! Люди!! Кузенька! Сыночек! Поймайте! Прошу вас!..
   Атмосфера накалялась. По коридору началось броуновское движение. Пошла бурная деятельность, не выходящая, однако, за пределы клуба. Время щёлкало.
    Я выскочил на улицу. Охрана на меня не среагировала. т.к. я и так сновал мимо них с аппаратурой: "Значит, - разрешено!". Пса, - как корова языком слизала. Растворился. У выхода «Оно» что-то пыталось втолковать двум, интеллигентного вида прапорам, которые молча смотрели поверх его головы и даже не друг на друга.
    Волноваться уже начал я:
   - Пока вы тут квохчете, от Кузи может даже шерсти не остаться! – неосторожно брякнул я, глядя на «режимника», - Читал как-то, что некоторые очень даже полюбляют собачатинку…
    За стенкой «гримёрки» что-то грохнуло:
   - Саныч! Миленьки-и и-и-й! – раздался родной голос.
«Режим» отреагировал мгновенно. Подтащив ко мне ближнего прапора за рукав  кителя, он процедил, уставившись тому прямо в глаза, но явно обращаясь ко мне:
   -  Саныч? – я кивнул, -  Вот вам – он ткнул пальцем в  «одоробло»  в его руках, - сопровождение! Переройте всё! Но, собачку (на этом слове он неловко запнулся, т.к. наверное,  впервые его произносил…) из под земли достаньте! Я вас ОЧЕНЬ прошу!
   При этих словах начальство нежно потрусило кулаком стоящей напротив личности.
   Прапор покрылся багровыми пятнами. Похоже, от усердия. Или, по привычке, при виде «аргУмента» высшего руководства.
    Времени уже не было. Мы рванули по «стометровке», как две ищейки, получившие команду: «Фас!». Это была местная, «Главная улица», по которой  ЗэКа выводили на работу из жилой зоны  в  рабочую. Справа шла глухая, кирпичная стена, С «колючкой» на верху,  высотой, примерно, метров пять. С наблюдательными вышками для часовых  в начале и конце  «улицы». Слева, - спальные бараки, разделённые между собой «колючкой» на локальные мини зоны с  закрытыми на замок воротами для  прохода отрядов.
    Моё "Сопровождение" бросилось на ворота первой «локалки», как Тузик – на прохожих за забором. Народ с той стороны начал с интересом  нас разглядывать.
   - Слыш, ты! – прапор ткнул пальцем в какого-то знакомого ему зэка, -  Ты собачку такую, маленькую, чёрненькую, часом  здесь не видал?!
    Заискивающий тон, просящие, почти ласковые глаза «попкаря», ввергли публику в ступор. ТАКОГО зона отродясь не видывала и не слыхивала!! Я понял это по изумлённому виду зэков в локалке. Они, как завороженные, начали придвигаться к воротам локзоны. Молча!
   Прапор взвился:
    - Вы шо? Языки позасовывали?! Уроды!
Во! Всем стало немного легче. Люди стали дышать:
    - Ты чё,  гражданин начальничек, погнал наглухо, чи как? – почти вежливо и, почти, -  с заботой в голосе,  спросил ближайший.
   - Не захворал? – раздались голоса позади.
   - Урою! Гады!  - попрощался прапор, отрываясь от ограды. Мы помчали дальше.
    Так продолжалось почти до последней локзоны. Вслед нас нёсся хохот и коментарии. Даже я начал психовать. Время неумолимо бежало, а  о собаке ничего не было известно.
   У последней, перед «рабочкой»,  локзоны, мы притормозили уже – в мыле. «Мой» сделал очередную стойку и попытку:
   - Мужики! Кто чёрную собачку видел?
   - «Мужики» - на брёвнышках! – прозвучал в ответ тонкий намёк на лесоповал. Люд загоготал.
   - Поскалься мне тута! Заразы! – озверело гавкнул в ответ «Мой» -  Я дело говорю! Чифир с меня!
   Вперёд выдвинулся, стараясь никого не задеть, инфантильного вида молодой зэк, явно с женскими ужимками, и промурлыкал прапору, проявляя всем своим видом собачью преданность:
   - Гражданин начальник! Я видел!
  Хоть и начал говорить он эту фразу, только подойдя к воротам, но заканчивал уже, прижатый «мордой лица»  к ним,  в ласковых руках «попкаря»:
   - Где, сука?!!
Стало хорошо видно, что «петух» серьёзно пожалел о сказанном.
   - Тих, тих, тихо, уважаемый! - Вмешался я, улавливая, что мы напали на «жилу» и отдирая прапора от зэка:
   - Всё хорошо. И, - где?- обратился я к "жертве", как к последней надежде.
  Почувствовав защиту и поддержку «петушок» пропел:
   - Его мужики из пилорамы замели! Я видел!
«Язык» был извлечён из локзоны и уже трусил впереди нас, как натянувшая поводок,  собака на незапланированной прогулке.
   На пропускной «вахте», у входа в рабзону, стоял скучающий прапор и грыз гнилыми зубами семечки, сплёвывая луску прицельно в район сваренного из листовой стали мусорного бачка. Выглядел он помято, в засаленной от постоянной носки, выцветшей форме.
    «Мой» заорал издалека, на подбегу к вахте:
    - Петрович! Псину чёрную, заразу, - мать-перемать её и всех её родичей! – не видел, кто захомутал?! «Режим» сказал, что разорвёт всех, если не найдём!
    Такая перспектива, даже не смотря на полученную «пятёру» взятки  за «закрытые глаза», явно не светила Петровичу:
    - У Сипатого, «бугра» на лесопИле,  глянь! – тут же сдал Петрович своего «пятёродателя».
    - Если успеете… Часа с полтора уже цуцык у них… - добавил он, отводя глаза.
Это мне очень не понравилось. Как и то, что «Мой» слегка обалдел от этих слов и засуетился. Надо было срочно выручать друга Кузю. Если ещё было кого…
   Лесопилка находилась в конце «рабочки» и представляла из себя сбитое из почерневших от времени досок, двухуровневое сооружение, полу-засыпанное,  за годы эксплуатации, опилками и пылью. Из нижнего яруса в верхний тянулась лента конвейера для подачи опилок с пилорамы в верхний бункер-накопитель.
   Молва, пробежавшая «впереди паровоза», уже вывела бригадира пилорамы по кличке "Сипатый" нам навстречу, как только мы ввалились туда.
    Сипатый был тем уникальным типом ЗэКа, по которому можно было сказать только одно: он родился, вырос и умрёт своей смертью на этой зоне и на этой лесопилке! Перед нами стоял невысокого росту, но жилистый, казалось, покрытый  чуть ли не корой-кожей мужичёнка, в блатной  кепке-«восьмиклинке»,  «на глаза», с лёгкой, седой щетиной. Дошло: кожа казалась «корой» потому, что весь он, с головы до ног, был покрыт слоем древесной пыли. Глаза хитрющие, уверенные, наглые.
   - Сипатый! Где?! – выдохнуло моё "Сопровождение", на последних  остатках энтузиазма.
Но тот так глянул на прапора, что тот осёкся. Стало ясно, что разговор пошёл «не в то русло». И ещё чуть-чуть и нас убедят, что собаки на зоне вообще НЕ БЫЛО! И легко.
   Я придвинулся к «бугру» почти вплотную, но – без захода  «на охранную  территорию личности» и максимально доверительно поведал:
   - Слухай, дядя, базар есть! – при этом  жестом я выметал своего прапора «на выход». Тот явно был не доволен: На ЕГО-ТО  территории!! И командовать?!Но, своя шкура оказалась дороже и он, нехотя,  поплёлся к воротам. Боковым я засёк одобрительный кивок и взгляд «бугра» в мою сторону. Контакт налаживался.
   - Тебя уже «слили»,  бугор, - доверительно поведал я ему, сунув пачку только начатого «Мальборо», « без возврата», ему в руку, которую он принял, словно куробочку с обручальным колечком и предложением "руки и сердца".
   Я старался максимально включить память и выхватить из неё уроки моего «дикого» детства, в котором  был наш маленький, когда-то бывший рабочим лагерем для военнопленных немцев, барачный двор, где почти каждый второй старший  на то время: «Был»; «Привлекался»; и «Отбывал», внося в нашу малолетнюю житуху блатной говор, манеры и понт.
   Не смотря на сигареты,Сипатый напрягся, но поверил моим честным глазам, полным сочувствия и человеческого участия. Тем более, говорилось вполне понятным для него, лЮдским языком.
    - Из-за этого собачки вся зона ваша, – уже «на ушах  стоит». Я тебе говорю! – продолжал додавливать я,  сделав ударение на «Я».
   - Эта тварюка, – певицы, что на зону с концертом приехала. Она ж людЯм душу хотела погреть, а тут такое…Не хорошо получается. Пацаны  не поймут. – поставил я жирную точку, глядя прямо в глаза «бугру».
   Может быть ему было безразлично горе залётной певички, но то,  что « Пацаны не поймут», было для него весомым аргументом.
   - Доброе слово и коню приятно, – ответил  философски Сипатый и вздохнул, - хорошая собачка попалась, ласковая.
   Первые звуки его голоса сразу же подтвердили его кличку. Сипел он капитально! Это было ни на что не похоже.  Скрип его голоса непроизвольно заставлял напрягаться и вслушиваться в этот звук, ждать следующей фразы. Было интересно. Я догадывался, что такой голос ему «подарила»  годами оседавшая в его горле, лёгких, смоляная, древесная пыль.
   - Так шо  решать будем, мужик? Ведь  скотинку бабе аж с Англии привезли! В подарок.
 Ценная получается. – Добавил я, рассчитывая,  что слово «Подарок» проймёт душу «бугра», как незнакомое по жизни и волшебное. И не ошибся.
   Врал я безбожно. Кузя и знать не знал, что есть такая Англия на белом свете, и где она находится. Но надо было выручать дружбана любыми методами.
    Сипатый почёсывал небритый подбородок в самой глубокой задумчивости, на которую был только способен. Он занял Позу, нащупав мою проблему, и начал «нагнетать атмосферу». Пора было включать козырЯ.
   Я демонстративно медленно достал из внутреннего кармана пиджака вещь, один вид которой, должен был ввести «бугра» в нирвану. Этой вещи он не видел тыщи лет! Это было  портмонэ очень неплохого внешнего вида.
   Сипатый сглотнул и я понял, что настал торжественный момент «ковать железо, пока оно горячо!». А как его «ковать», когда у меня в кошельке, - я-то точно помнил! -  было всего четыре «червонца» и один полтинник. Конец приближался не с той стороны…
   И кто знал, что крутилось в этот момент в, запудренной древесной пылью,  голове Сипатого? Движение мысли, напряжённое, я бы сказал, лихорадочное,  у «бугра» было на лицо. Шли математические прикидки и это меня пугало до холодного пота. А ну, как зарядит сейчас такое,  что и на голову не налезет и Кузьма сразу станет враз  бриллиантовым по цене?.. Головная боль! Как мне потом это до Кормилицы донести, чтоб окончательно не добить её? Пропади «продюсер», она бы за ним горевала меньше…
    Настал момент психологического противостояния. Помог, рыпнувшийся в ворота лесопилки, служивый. Я резко махнул на него рукой и он сделал фокус исчезновения. «Факир, блин…» - подумал я автоматически.
    Из кошеля медленно выполз «полтишок». Сердце моё горько прощалось с ним: уверен был  «на сто» - больше мне его, как и компенсации, не видать…
   - На, «бугор», пользуйся! От души дарю. В него четыре пупыря  водяры  на свободе по цене влазит, братан! Гони быстрее животное, пока мой прапор сюда буц-команду не приволок, видишь; копытом землю роет?!
   Последняя фраза ни как не возымела на «бугра». Видно было, что имел он всех ввиду:
    - Четыре пупыря, говоришь? – продолжал он сипеть, прикидывая заинтересованно.
     - Да шоб мне маму не видать! -   Поклялся я страшной клятвой, положа,  для верности, руку на сердце.
    Сипатый «держал достоинство». Он не стал хапать деньгу, а, нагнувшись в дыру, куда вниз уходила лента конвейера, неожиданно громким, командирским голосом, гаркнул в темноту:
    -  Лёвчик! Гони сюда скотинку!
   Через минуту из черноты вынырнул  Лёвчик, худющий, «метр в кепке», сморчковатого вида, старичок. На руках у него мелкой дрожью било потухшего, потерявшего интерес к жизни, Кузю. Это была уже не та жизнерадостная, шустрая собачонка, каким он был до исчезновения. На руках у деда лежало перепуганное в усмерть цуцынятко, с наполненными горем глазами.
   «А что зона тогда может с людьми сделать за срок??» – Невольно подумал я, но от сердца отлегло: жив!!
   И тут я заметил то, что меня ввергло в шок! На чистом, выбритом боку Кузьмы красовалась ещё свежая, ещё сочащаяся собачьей кровью, наколка: «НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ».
   - Не успели восклицательный стукнуть, - почти оправдываясь, виновато,  прошамкал Лёвчик, с сожалением Мастера, не закончившего свой Шедевр, - прыткий сильно, пришлось пару раз по шарабану малёхо дать…
    Кузьма, увидев родное лицо и почуяв запах,  до боли знакомый, взвизгнув и заскулив благим матом, начал рваться ко мне. Деньга дуновением ветра перекочевала в руку «бугра» и их тем же ветром и сдуло.
   Я стоял на лесопилке. Возвращающееся к жизни, уже приблатнённое слегка,  существо, вылизывало мне лицо, прыгая на моих руках. Я держал его так, как, может, держат  хулигана милиционеры при его задержании и меня резко пронизала мысль, от которой меня и трусонуло:
   - ЧЁРТ!! КАК Я ЭТО – ПОКАЖУ МАМЕ??!!

   Вот с этой мыслью, с этим жутким визгом в голове и в холодном поту я и вскочил «ни свет – ни заря» с постели…
   За окном, на бульваре,  слышался гавкот собачьей своры, которая то ли чего-то не поделила, то ли  кому-то из своих что-то внушала. Визжала какая-то собака, наверное, - пострадавшая в потасовке. На улице светало.
   Заснуть я уже не мог и ещё целый день потом ломал голову над тем, КАК ТАКОЕ могло присниться человеку, который ни разу в жизни(!) не видел вживую выдающуюся и великую Певицу, ничего не знал о её личной жизни и, тем более, не имел понятия о зоне и её устрое!
   Может быть,  это были чьи-то заблудившиеся Мысли? Воспоминания? Взбунтовавшееся в Параллельном мире чьё-то Подсознание?!
    ЧТО ЖЕ ЭТО БЫЛО, ГОСПОДИ?!