Цитала

                Повторы – признаки сбоя

Я уже в Москве. Прощай одиночество двух суток и… сотовый телефон.  Я его то ли в купе своем забыл, то ли ещё раньше – на столике кафетерия…Где? Где? Сейчас не вспомнить. В куртке–аляске я запарился сразу. Снял тут же, на перроне Ярославского вокзала. Даже в распахнутом варианте в ней было невыносимо. Хотя августовский ветер в тот день  был нетеплым. Приложением к спортивной сумке, между её ручек, моя «алясочка» и поехала со мной через пол-Москвы до Выхино.
Собирался сесть в автобус на Егорьевск, когда вдруг здесь на площади у метро,  жаркой, воняющей асфальтом и чебуреками, приготовленными на плохом масле,  мне стали бросаться в глаза «случайные повторы». Вот девушки проходят парами слева от меня – беленькая и рыженькая. А вот в уличном кафе за столиком сидят беленькая и рыженькая. Вот поодаль покупают мороженое … беленькая и рыженькая. Машины с симметричными номерами стоят через две на третью: автобус 858, «Форд», «Лэнд-Крузер», «Опель» - 585… А на другой стороне «Волга» 444, следом «Газель», ещё «Газель» и ещё. Но на третьей опять – 222. Проезжают машины – без симметричного номера, без симметричного и…  «Киа» - 545.

А вот ещё… Бросают мусор в урну, глядя на меня – один, два, три, четыре, пять… восемь,.. одиннадцать. И все попадают. Было бы логично и правильно, учитывая захламленность площади, если б попадали в урну двое из десяти, но попадают все. Не глядя в урну. А глядя на меня. Причем все почему-то бросают в урну, а не под ноги. Как-то «не по-русски» все это, что-то неправильное происходит… Что-то неправильное. Неправильно я еду в Егорьевск. А зачем я еду? Приеду, спрашиваю Полозова, интересуюсь Куштысевым и Самойловым и… через час лежу связанный и накачанный транквилизаторами? Или ещё хуже – выезжаю из Егорьевска и  всё, и никуда никогда не приезжаю… У меня сто шансов из ста исчезнуть вместе с Сурненко, Радостевой, Куштысевым… Как исчезли и погибли люди тренингов-семинаров Володи Попова. У кого и что я могу спросить в Егорьевске? Только у жены Полозова и его сына. Но там ли сын? И ещё Рустам Георгиевич в письме указал, что жена  ведет себя странно. Не случайно же написал. Значит, и к ней обращаться не стоит. Зачем тогда Егорьевск? Во всяком случае – зачем он сейчас, в этот неясный пока момент?
Я не еду в Егорьевск. «Вам нужен билет?». Тетка лет пятидесяти с благодарностью выкупает у меня билетик. Автобус, будто ждал эту тетку (или меня), фыркает и трогает с места… Ну вот, я даже деньги за билет вернул. Не еду… Печет голову солнце. В Москве в конце августа не как в Воркуте. И куртку мою, «алясочку», пожалуй, в пакетик как-то упаковать. Совсем, как олень, тут с нею…

Печет в голову. Приехал тут «Харон в обратную сторону», как написал Полозов. На самом деле приехал человек забывший все. Девять лет выключенный из большой реальности в свою жалкую маленькую обывательскую реальность, работавший с бумагами , с письмами трудящихся и не очень трудящихся, с жуликами, проворачивавшими двойное-тройное получение квартир по программам переселения северян. Разошелся вот за эти годы с женой, в смысле разошелся-то ещё раньше, но эти годы привыкал жить один… Только с сыновьями выстроил контакт, который, кажется, и составлял живую жизнь и труды этого периода.
Рыбалка, немного тренировал боксу сыновей и их друзей, Церковь ещё была, конечно. И продолжал я писать рассказы. Больше работал в стол… Наука, искусство, резервы психики и тайны бытия как-то перестали интересовать вовсе. Недолго  - около года, а потом было Приднестровье, потом Святой Афон, потом ко мне в квартиру стали звонить странные люди не из моей жизни. То какая-то бабуся по совету какой-то родственницы приедет в город, придет и парит мне мозги рецептами трав и секретов заговоров. «Мне, тай, сказали тебе это все передать… А зачем – ме он тэд… я не знаю…». То монах пришел слякотной ноябрьской ночью – с Кубани, говорит, пешком шел. Сам не знал, куда идет, а под Владимиром услышал обо мне в случайном разговоре. И решил меня найти… Зачем? Объясни мне – зачем? Ни фига…Сам не может объяснить. Говорит Господь послал. Компостировал мне мозги «ни о чем», нес ахинею, перевирая Библию. Я его устроил в общежитие университета на две ночи. На вторую он как раз и умер от открывшегося странным образом кровотечения в желудке и кишечнике. И таких вот странных людей, каликов перехожих, народных мистиков и просто придурков прошло перед моими глазами за три года человек триста!

Никогда я не ненавидел свой лишний вес так, как сейчас, стоя на горячей платформе метро Выхино. Они и рядом ходили, две мысли – резкое и жгучее желание похудеть и мысль, отсекающая возвраты в эти девять лет. Я словно, сделав дугу, выходил на какой-то, теперь мною внятно ощутимый, фарватер своей судьбы. Как специально, с опозданием дошло до меня, что ни в какие остатки отпуска я с этим «приключением» не впишусь, что надо бы знакомых ребят там, на месте моей бывшей работы, попросить перебросить мою трудовую книжку куда-нибудь, где хотя бы формально шел стаж. Но мысль, возвращающую меня в девять «неживых» лет, я задушил, как гадину – всё, нет больше чиновника по переселению северян.
…А к Полозову мне пока нельзя. «И вообще, Жорик, чтоб ты не был, как «бедный Йорик», не делай вид, что ты не понимаешь и не боишься самого главного. А главное в этой истории невидимо – ни на Земле, ни на Небе…».
Конечно… Конечно-конечно… С этого и надо начать. Я сел в метро и поехал обратно, в центр Москвы. Для начала искать видимых на Земле, из тех – главных, кого я знаю – Александра Григорьевича и Виктора Викторовича Рубинова. Все равно главнее не знаю никого. А на Небе – ну, это отдельный разговор…

*   *   *

Храм святого Николая Мирликийского на Мневниках. Не знаю, почему ноги принесли сюда..
«Что я делаю не так? – стоял я прямо перед алтарными вратами, - Бог мой, что я делаю не так? Я ж сейчас, как Иванушка-дурачок, в народных сказках – иду туда, не знаю куда; ищу то, не знаю что… Что мне делать так? Скажи мне, Свет!». Свет молчал.

*   *   *

Молился я долго. И единственный ответ, который вымолил – это пришедшая мысль о том, что «приведи-ка себя сначала в порядок…Ибо не наливают молодого вина в старые мехи…».
С минувшей Пасхи не исповедывался я и не причащался. На службы заходил, вечерами больше-меньше молился. Но зачем врать-то самому себе? Зная, что такое молитва и реальная внутренняя работа, разве назовешь духовным деланием то, что было «молитвой» последние четыре с половиной месяца? А разве была серьезная работа вообще последние девять лет? Иногда кое-что, периодами… Остальное все – сорняк и плевела забили. А в нынешний Петров пост так совсем одно название «постился».
Как бывший боксер, знавший нагрузки изматывающих тренировок по два с половиной часа через день; знавший режим и дисциплину точного подъема, пробежек, гимнастики, отсутствия лишней еды и воды, спаррингов по два-три за тренировку; знавший удары в голову массой выше полутонны и выработанные блоки против естественной рефлексии  страха, когда не закрываются глаза даже от прямого летящего удара в лицо – разве может человек, знающий это, считать тренировкой – десятиминутку с гантелями? Или ограничение себя только в мясе и молоке разве будет он считать контролем за весом? Это даже  в спорте очевидно. В храме же очень похоже. Как в Школе бокса, формально в храме я стою в правильной стойке и даже руками машу очень похоже на действие боксера - воина Христова. И даже долго могу стоять в этом зале на службе-тренировке. Только тренируюсь ли я? Или люблю Бога и тренируюсь, как любят футбол и «тренируются» болельщики - с пивом, у телевизора, с животиком и полной атрибутикой принадлежности к клубу. А – ещё орать надо правильно «Христос- чемпион!». Болельщик, как правило, чаще других учат играть даже судей, только болельщику виднее всего – как правильно играть и как правильно судить…

Стою перед Богом, блудный сын, дерзающий просить у Тренера - позволь мне  выйти на ринг против таких бойцов, которые страшны и неутомимы. Страшнее, чем кажется. И неутомимы они нечеловечески…
Я просто молился. И начал бояться. Это правильно. Это, Георгий, будет потрезвее…

*   *   *

Надо было где-то ночевать, кое-какие деньги были, моя северная зарплата с командировочными не использованными  «под отчет». Идея родилась простая – в конце лета совсем-совсем не все студенты приезжают в свои общежития, а, значит, всегда можно договориться с каким-нибудь комендантом. Я не ошибся. Поехал я на Хорошевское шоссе, в известное мне по судьбе Самойлова общежитие «щуки» и «гнессинки». Устроился. Но на следующий день ушел… Всё-таки тяжело молиться и спать, когда слева поет оперный тенор, справа за стенкой джаз-банда допивает четвертый ящик пива, над тобой долбят степ-чечеточку, а в полвторого ночи полуголая девица появляется в дверях, просит прикурить и с удивлением хищно интересуется, что «ты один? И не куришь? И не спишь? Ну, ваще – каких только «кексов» в этой общаге не встретишь!..».
Мне даже приснилась война в ту ночь. Пятнадцать лет не снилась, а тут пришел убитый Юра Мед и два подполковника, на которых я орал благим матом, когда мы драпали после захлебнувшейся атаки под Дубоссарами. Нас не прикрыли при выходе, не обеспечили связь в развертке, когда мы отбили участок берега и пытались его удержать, и даже при отступлении эти командиры не смогли разобраться, где мы, а где те, кто нас гнал и расстреливал в спину. По нам открыли огонь свои. Казаки на правом фланге вынуждены были прорываться по минным полям, и двое погибли…

… В общежитии «Щуки» я не выспался. С чугунной головой и небритый я утром уехал в другое общежитие – на Ярославское шоссе, в общежитие полиграфистов. Но ещё вчера вечером я позвонил Виктору Григорьевичу Рубинову. Думал, что придется напоминать ему – кто я, когда и по какому делу пересекались. Думал, что «а вдруг за эти годы он поменял и телефон, и квартиру, и страну? Многие ведь так делали… Или, тьфу-тьфу, прости меня Господи, исчез так же, как исчезают многие из той истории с тренингами».
Ответила на мой звонок жена Виктора Григорьевича. Я её красивое имя Стефания запомнил тогда, в 1999-м, когда однажды позвонив, так же случайно попал на неё.
- Аллё! Здравствуйте… А можно к телефону Виктора Григорьевича?.. - я не успел представиться.
- Можно. А кто спрашивает?
- Георгий… Он знает… Я из Сыктывкара.
- А-а-а… Это Вы, Гоша? Извините, я по-простому, Вас, наверно, друзья Гошей зовут?
- Нет. Гогом.
- Ох-ты… - Стефания рассмеялась. А я немного оторопел, - Да-авно Вас не слышно, не видно…Сейчас…Витя-а… Георгий объявился! – и сказала это она так радостно и подразумевалось, что тот Георгий, о котором они знают и помнят и говорят, что у меня ёкнул сердце: «С чего бы?». Но потом я понял, что причины «радости» Стефаниды было две. И они обе были просты и понятны, как трусы по рубль двадцать. Это был типичный и хорошо отработанный светской львицей московский стиль «радушия», который ни к чему не обязывает и никого не напрягает. А вторая причина, которую я пойму позже, в том, что я был «персонажем» семейных рассказов Рубиновых, в их «экзотике знания своей страны» - эдакий слегка «прибабахнутый» северянин со сверхсенсорикой, «слегка Распутин, слегка Анастасия в штанах». Глупости, конечно, но москвичам почему-то все эти глупости нравятся. Может, дуреют  на асфальте.

Бросив вещи в общежитии полиграфистов, я поехал на метро ВДНХ, к гостинице «Космос». С Рубиновым договорились встретиться в кафе «Золотой колос».
Он уже ждал меня в уютном розовом зале с картинами русской жизни на стенах, сделанными мокрой акварелью и от того похожими на импрессионистские выходки  французов. Виктор Викторович имел все тот же свежий «борцовский» вид, только седым этот человек стал совсем, даже брови его были теперь белыми. Дежурные фразы «ты все такой же…где устроился? По каким делам?», но потом, когда загрузили официанта и вошли в кафейные ритмы, он уже не дежурно, а как хороший старый знакомый спрашивал о республике, о том, как я умудряюсь жить один – есть ли женщины…(«женщины есть – Женщины нету»), пишу ли… («пишу, пишу…эх»). Отвечал я без подробностей, но они, похоже, Рубинову не особенно-то и были нужны. Было в нем что-то новое. Не сразу понял. В нем была ухоженность. Он и раньше-то был, как с картинки, но сейчас в нем было дорогое – образ жизни у этого человека был явно дорогой. Чтоб был такой цвет и качество кожи лба и щек, надо правильно питаться, пользоваться суперскими кремами и не менее двух раз в году валяться на курортах Испании. Часики выглядят внешне просто, но – золото и… ну, да – тысячи полторы «зеленых» стоят, не меньше. Полувер даже в упор смотрится, как прорисованный в компьютерной графике до каждой нитки. Ботиночки  - я  это тоже в фойе заметил - дороже всей моей бытовой техники в доме, включая телевизор и холодильник.
- Ну, Вы знаете, что я на тех тренингах отбор не прошел. Хотя все было интересно. Непонятно, в какие конторы и агентства забрали ребят… и кого отобрали? Но было интересно.. – Я выдержал паузу, пытаясь понять, ЧТО значит для Виктора Викторовича сам смысл тех тренингов.

- Да, жаль, что тебя отвлекли тогда и выпал ты из работы – перспектива там очень внятная была, закачаешься! По-моему, все ваши хорошо пристроены. Не ошибся Александр Григорьевич, создавая тот проект… Создавал, правда, не совсем он. Его (а он – меня) попросили посодействовать в подборе первого потока и в выработке методик… А сам Фейхов знаешь где? – Рубинов почему-то говорил об Александре Григорьевиче с какой-то гордостью личного участия в его судьбе ,а я, наконец-то, в первый раз внятно услышал его фамилию, - Он сейчас второй посол и руководитель консульского отдела в Мексике…
- А кто из ребят где? – спросил я. И ответ меня убил.
- Ну..э-э.. Конкретно я не знаю. Можно уточнить при желании. Ты ищешь кого-то? – я кивнул: «Да, хочу…  хочу найти, понимаешь ли,..  Возможно, самого себя…». Меня ошеломило чрезвычайно – Виктор Григорьевич, человек, который с таким вниманием и личным участием задействовал меня тогда, пытался помочь мне реализоваться в судьбе, зарядил проект и… ушел куда-то дальше. Не оглядываясь на последствия того проекта. Видно, появились новые дела. И. видно, хорошо он их делал. Не заморачивался, не совал нос, куда не надо. Школа! Сделал свою часть и – дальше. Он же за девять лет не позвонил ни разу! Не позвонил, не дал знать о себе… «Ты для этого офицера, Гог, был одним из тех сержантов, которые помогали брать высоту… - объяснял я все сам себе, глядя на породистую голову Рубинова и на его прическу «волосок к волоску», - Ну, помнишь, в 1999-м брали высоту? Ага… Высота. Орден. Пойдем дальше. А ты, сержант, все ходишь по полям и считаешь пяди, крохи, убитых?...».
Может, в этом и нет ничего зазорного, каждый делает свое дело. Лишь бы делал хорошо. Не мог же, например, маршал Георгий Жуков быть ещё и руководителем «Мемориала». У каждого своя задача на Земле, и Бог спросит за выполнение твоей персональной миссии.
Я так, между прочим, спросил: «А как мне найти Юлию Урусову? Или ещё кого-нибудь… Ваню Рой-Сермежко, например…».
- Сейчас… - спокойно, но, наверно, что-то почувствовав в моих интонациях, сказал Рубинов. Взял со стола телефон, - Просто позвоним. Например, в «Миссию Л»…
- Не звоните. Она погибла. Она была на пятом месяце беременности, когда в машину, в которой она сидела с Сашей Стрижевским, врезался микроавтобус. В центре Москвы. Почти на Тверской. Вы видели, чтоб в центре Москвы автобусы летали на такой скорости, что лобовым ударом заколачивали рулевую тягу в заднюю подвеску. У тех, кто находится между ними – между тягой и подвеской – шансов, конечно, никаких…
Рубинов слушал меня, не опуская телефон. Он понял, что мне есть что продолжить…

- Володя Попов вернулся с предвыборной компании в Иркутской области, где был в штабе губернатора Говорина психологом, раздал долги и средства своим четырем женам, пришел домой и…  умер. Официальная версия – внезапная остановка сердца. Ваня Рой умер в реанимации Зеленограда. Официальная версия – получил от скинхедов травмы несовместимые с жизнью. Вы верите, что Рой, с его спецподготовкой в группе «Окинава» - мастер по кёкусинкай и боевому джиу-джитсу, был избит до смерти четырьмя пацанами? Из них двое, якобы были в изрядном подпитии.. Они побить бы не смогли даже меня… Без спецподготовки. И ещё я знаю судьбу того дядьки на тренинге. Он был самый старый из нас, под шестьдесят ему было… Сонливый такой, помните? Его звали Павел Ильич Руденко. Кто-то выбросил его из поезда в Белгородской области… И ещё…
Рубинов молчал. Его лицо вытянулось в сосредоточенном напряжении человека резко поглощенного неожиданной информацией и пытающегося понять, что стоит за моими претенциозными интонациями. Он был, конечно, не в шоке, но явно все-таки был выбит из радостного благодушного настроения встречи, жевал губами, смотрел куда-то вниз моего лица. Рубинов что-то ворочал внутри своей черепной коробки. И усилие это было не эмоциональное. Было что-то от «профессиональной стойки» в его глазах.
- … И ещё… Всё это происходит за полтора-два года. В 1999-2001 годах. Про остальных ничего не знаю. Приходится думать плохо… И об остальных, и вообще… На зачистку похоже, не правда ли, Виктор Викторович? И я знаю, что после нас был ещё один набор…как минимум, один набор весною 2000 года…
Седые брови Рубинова поднялись, и его лоб проявил весь свой «ландшафт». «Интересно, интересно… так значит… и в информации ты уверен?» - Виктор Викторович теперь хмурился.
- Нет, конечно… Вся информация стекалась ко мне совершенно непостижимым образом. Былые таланты мои тут абсолютно ни при чем. Всё это, так называемые, «случайности». С человеком в командировке столкнулся – он про Урусову и Стрижевского рассказал. На одном совещании представитель пресс-службы МВД сообщил о случае в Зеленограде, и мелькнула знакомая, но редкая фамилия. Там вообще говорили совсем о другом – о нехватке рабочих мест для переезжающих северян, что дома строят, а рабочие места не создают. Это, дескать, ведет к повышенному напряжению в молодежной среде… А потом этот случай звучит. Кстати, знаете, как Ивана Роя обозвали в той милицейской сводке? «Известный журналист…». Товарищи из МВД явно не знали убитого или пошли за чьей-то высокопоставленной версией, сделав Рой-Сермежко «известным журналистом». А журналистика для него была, как для меня бильярд… так, на досуге – пятое-десятое дело.
Я ел. Рубинов смотрел. Я ел от обиды за ребят. Странная реакция, конечно. Но вот у меня иногда бывает. Я ел, словно уничтожал, как личных врагов или застоявшиеся неприятные эмоции, все эти котлеты по-киевски, блины, мороженное, два стакана морса … Рубинов «поддержал» - на еду мы отвлеклись, наверно, бессознательно пытаясь сбить накатившее напряжение.
Он предложил выпить по сто грамм коньяка. Я отказался. Он выпил один.
- Так, значит, ты считаешь, что у этих тренингов было совсем не однозначное продолжение? – спросил Виктор Викторович .

- Для меня это очевидно… - он ведь не знал ещё ничего о группе Полозова. Я пока не хотел ему ничего говорить про людей, которые не имели никакого отношения к его и Фейховским проектам, которые заявлены нигде не были, но тем не менее развалены и уничтожены не менее последовательно и почти до последнего.
- Вы мне объясните, - спросил я у седовласого военного зубра Рубинова, он смотрел на меня пронзительно и печально, - Ну выявили у нас какие-то там способности, ну развили бы, предложили бы работу во всяких там аналитических бюро, конторах прогнозов, поиска и т.п…Дальше-то что? Счастье – это в том смысле, что нам бы хорошо платили? И кормили в клетках… Небось, служба-то была бы похлеще военной или ФСБ – сидели бы безвыездно и безвылазно… У нас-то кто спрашивал?
- У достояния нации не спрашивают…
- Ой-ой…Сейчас описаюсь от смущения.
Рубинов усмехнулся:
- Там было бы тебе очень хорошо. Там конкурс больше, чем во ВГИК…
- Да ла-адно…Я не о том. Тайна-то в чем? По всей стране тренинги всякого типа – от сетевых маркетингов до развития личности, памяти, выживания на Луне и в городском автотранспорте. А развитие личности – это что? Не знаю, Виктор Викторович, у меня ощущение бо-ольшой недоговоренности. Как папуасам, выдали нам секрет полишинеля…Психологи и экстрасенсы сейчас выступают и по телевидению, и спортсменов обслуживают. На их фоне мы-то чем были интересны?
Рубинов покачал головой, долго и пространно сетовал, что не до конца я был на тренинге, что наверняка ребятам объясняли смысл и важность их проб, что военные технологии, возможно, использовались, но это не значит, что нас для «военных клеток» готовили.
- Суть проста. По особым признакам искались и проверялись типажи со сверхвозможностями и всякими аномальными способностями. Проект ваш, знаешь как назывался? «Пророк». В вашей группе были все, кто больше или меньше, в тех или иных диапазонах был способен предугадывать ситуации, - Рубинов рассчитывался с официантом, пригубил кофе, нюхал – смаковал, - Ты, например, был максимально эффективен в прогнозах на дистанции восемь – двадцать месяцев. В прогнозах до восьми месяцев процент ошибок у тебя был, как у обычного человека, после двадцати месяце ошибок тоже много, но в прогнозировании на участок «восемь-двадцать» равных тебе не было…

 Рубинов поднял руки, дескать, я говорю только о тех, кого знаю по кадровым поискам, - До вызова тебя на семинар, поверь, мы прочитали и систематизировали много твоих статей и выступлений. Как и у других… Не методом «тыка» мы вас собирали. Совсем не методом «тыка». Была большая подготовительная работа. У каждого из вас была своя «фишка», своя сильная аномалия… Не знаю про всех, но Урусова, например, видела волны распространения информации и плотность этих волн. Наверно, ты знаешь, что одно время она работала у Глеба Павловского. Причем Урусова всегда или почти всегда могла дифференцировать уровни – например, вот тут уровень волн и скорость политической информации, а тут круги и волны бытовой или хозяйственно-экономической.
- И всё? Но это же для чего-то?.. – меня все больше настораживало, что Рубинов не говорит о чем-то самом главном. Он ведь не может не знать, что я если и не слышу его мыслей, то слышу его состояние. И слышу чуть-чуть побольше, чем просто человек. Он вспоминает или крадется к этому главному?
- На самом деле то, что я тебе сказал, уже не мало. Отличие вашего сборища от тренингов всех прочих, от этих самых экстрасенсов и психологов, которые работают со спортсменами и политиками, заключалось в том, что никто из вас и не должен был работать автономно – только в команде. Из вас конструировали механизм, которых позволил бы государству и заинтересованным его структурам…
- … или олигархам… Какое на фиг государство в 99-м? Виктор Викторович…
- … ну, конечно… конечно. Для многих сильных мира сего такой коллективный «пророк» был бы замечательным Циклопом для защиты их капиталов. Есть «пророк» - будут капиталы, и капиталы эти будут преумножены, потому что сильный мира сего постоянно сможет упреждать любые угрозы для себя и своего злата. Нет «пророка» или «пророк» работает на другого сильного олигарха – тогда и капиталы будут таять… -  Рубинов зыркнул на меня коротко и остро.
- И пророки будут казнены… - я тоже взглянул на Виктора Викторовича с неким вызовом-вопросом: «И что – это нормально?!». Тема неудобна для Виктора Викторовича, но не настолько неудобна, чтобы не найти ему оправдание  такому положению вещей. Ведь он же не знает про остальное – про Полозова, Сурненко и всех этих «пришельцев-ушельцев» из других миров. Это совсем не имеет отношения к проекту «Пророк», а потому я не стал говорить об этом.

*   *   *

Есть три метода познания мира – аналитический, интуитивный и инсайт – откровения, вспышки сознания, Божья благодать или посещение ангелом. Всегда ли ангелы – это ангелы, и кто ещё приходит под их видом или без их вида – это другой разговор. Но инсайтом принято считать и это.
Все спецслужбы всех основных государств мира используют эти методы. Атеистическая идеология СССР и Китая не мешала встречаться Сталину со старцами Лавры. Ден Сяо Пин, Мао Цзе Дун, а также незабвенный идеолог чу-чхе Ким Ир Сен постоянно обращались к мудрецам и посвященным монахам, были весьма внимательны к сообщениям своих спецслужб о любых фиксируемых «аномалиях». Чего уж говорить – внешне рациональные до скучного кошелькового прагматизма спецслужбы США, Великобритании, Израиля, Индии, ЮАР, Мексики вкладывали и вкладывают в «тему» миллионы и миллиарды единиц энергии под названием Деньги.
Теперь уже бывший президент России Владимир Путин как-то очень уж категорично и внятно заявил, отвечая на вопрос об НЛО и исследованиях в этой области: « Я не пью крепкие напитки и про «зеленых человечков» и летающие тарелочки лично ничего не знаю». Все это было сказано с нескрываемым сарказмом и уничижительной иронией. Для чего и для кого он это говорил? У политиков есть такое понятие «давать сигнал». Путин давал сигнал, что он трезвый политик, не поддающийся на влияние всяких шарлатанов, контактеров и прочее, прочее. Это сигнал об автохронности, то есть  самостоятельности политики во времени и пространстве. Но сигнал – это, конечно, хорошо, и это одно дело, а «верю, знаю и вынужден считаться» - это совсем другое… Что делал Владимир Путин на Святом Афоне? Кстати, попал туда лишь с третьей попытки, что само по себе удивительно. Опять «посылал сигнал»? Кому? Российскому обществу, наверно. Что он «свой», православный, а самое главное, что он первый из многих-многих руководителей России, который встал под Покров Богородицы, то есть получил благословление на свое место в мирозданьи, в православном мире и царстве.

Так это он с общественным мнением считается или все-таки «пьет крепкие напитки»? Или всё ещё конкретнее – есть ему с Кем считаться…

… Интуитивно я выехал из Воркуты и не менее интуитивно развернулся в Выхино. Аналитически и только аналитически работали Сурненко, Радостева, Полозов. Инсайт пришел к Самойлову-младшему, к Кустысеву… Какой был этот инсайт – где там свет, а где блики света, не мне судить. Но – стоп. Нельзя так рассуждать вообще. В каждом из нас всего этого добра понемножку. Плохо, когда перекос в одну сторону и когда все остальное «понемножку». Тренинги должны были решить всё и помножку…
Если тело можно облагородить культуризмом  - спортом, бодибилдингом, кремами и парфюмом, то разум – интеллектбилдингом, душу – психобилдингом. И сверхзадача – гармонизировать новый интеллект и новое состояние души. Что на выходе? Сверхчеловек!.. Да ну нах… Я уже это все проходил…

                *   *   *

Слушая Рубинова, я приходил к внятному ощущению. Этот действительно хороший человек, профессиональный военный, патриот, знающий свет, сейчас спит. Как спал я девять лет. И я либо разбужу его, либо он, уснувший в комфорте своего положения и достатка и зажатый страхом потерять этот сон, после этой встречи начнет терять себя. Он свое прошлое оценивал слишком однопорядково – служил, защищал родину, помогал людям и продвигал их. А я пришел и напомнил ему о трупах, которые позади каждого из нас.
- У меня есть возможность проверить «случайность» всех этих смертей, - с интонациями твердого обещания сказал Рубинов, - Но, пожалуй, есть смысл все-таки проверить, с какими структурами работали ваши… однокашники… ну, как их назвать – односеминарники эти… И собирали их вместе после базового тренинга или не собирали? Если не собирали, то проект явно не сработал. Их там устроили куда-то или вовсе распустили… Может, что-то другое сработало? Могло сработать что-то совсем другое, а не «Пророк».
    - Я позвонил вам, потому что хотел попросить найти адреса родителей или семей Роя, Попова… всех, даже Руденко этого, которого с поезда сбросили… И ещё хотелось бы ознакомиться с методиками… Наверно, я наивный человек, но вдруг… Я понимаю, что основные бумаги там давным-давно изъяты заказчиками проекта, но не может же быть изъято всё. Мне кажется, что приблизившись к их записям , я услышу то, что надо.
    А про себя я ещё подумал: удавалось же нам с Иваном Роем и с Киком разговаривать молча. Или одними глазами. Подолгу ведь удавалось…
Рубинов кивнул. В кивке было «понимаю» и «постараюсь помочь».
         Сработал  он быстро. Наверно, я забыл, что надо удивляться - с его-то связями и возможностям то, что мне ещё позавчера казалось почти невозможным Виктор Викторович "расшил" за сорок восемь часов. Он пригласил меня не в "Золотой колос", а в кафешку рядом - простое летнее кафе, я даже названия его не запомнил.
  Надо сказать, что за два дня и я дурака не валял, "засветился" в кафе "Петрович" рядом с Советом Федерации. Там пиаровская братия и, как следовало ожидать,  я увидел пару знакомых физиономий. Информации почти ноль, но кое-что все-таки добыл… Один из менеджеров по "полевой сети" работал с Роем, это мне отрекомендовали его за рюмочкой ребята из "Николы" ("Николо-М" - одна из самых продвинутых контор политического пиара и политтехнологий конца 90- начала 2000 годов. Буква "М" обозначала совсем не Москву, а Макиавелли. Впрочем, она с тем же успехом могла означать и отсутствие принципов Медичи. Лоренцо Медичи - чумовой манипулятор социальными группами разных уровней XVI века, оставивший свой опыт тому самому, знаменитому нынче и "странно модному" Макиавелли). Полевой сетевик с повадками рыси здесь явно не отдыхал, а искал работу. Мои ностальгические вопросы отнимали у него время, и он лишь сухо "слил" информацию, что у Вани Роя дочка ходила  школу художественной гимнастики при "Динамо". "Там у неё какие-то крутые достижения были. « Она ж у него как бы вне брака. А жену не знаю вообще. Фамилия как у дочки? А фиг знает…  Мамкина фамилия-то, наверно. И это же года уже четыре назад, какой там четыре!! Ё-мое, так уже ж семь лет прошло - она сама, наверно, тетка уже…".
  Дочь Вани я нашел через четыре часа. Я помнил звонки Ивана какой-то женщине и в 94-м, и тогда, когда мы в частном порядке встречались в 99-м. Жена-не жена Вани имела необычное имя Стелла. Когда я приехал на "Динамо", то в окошке администратора, где я всего лишь спрашивал, как пройти к секции художественной гимнастики, мне строгая тетка с лицом эсэрки-революционерки махнула рукой в сторону проходящей женщины: "Вон, Стелла Анатольевна вас проведет…  Стелла!! Проведи человека…". Если так надо, то срабатывают нужные линии в человеческих судьбах.

  Стелла Анатольевна с удивительным немосковским теплом  усадила меня в своем кабинете, вернее в помещении, где кроме неё были "прописаны" ещё два методиста или тренера. Угощала чаем, спрашивала  - много спрашивала - и не голоден ли, и где мы с Ваней вместе работали, и почему его ищу, и был ли у его мамы, назвала имя его друга, которое я никогда не слышал, но "зашифровал" в памяти сразу - Илья Башкирцев.
Засмеялась, когда я рассказал, что приехал вслепую искать дочку, о которой услышал в кафе "Петрович". Говорили, конечно, и о кладбище и о загадках гибели Вани. Мне показалось, что Стелла Анатольевна смирилась с официальной версией гибели Ивана от рук пьяных хулиганов или, по крайней мере, не хотела со мной обсуждать другие версии и всевозможные слухи. Наслушалась, наверное… Рассказал я ей и о семинарах-тренингах, не поясняя, конечно, задачи тех семинаров. Свел все к тренингам личностного роста для работы с сетями социально-политического мониторинга.
Коротко  стриженная, спортивная двигающаяся даже в длинной юбке и с колье, позвякивающим на её груди, она тем не менее производила впечатление очень мягкого человека, такой ранней бабушки, смотрящей на мир с высоты таинственного пережитого. Я пытался сообразить, сколько же ей лет и получалось у меня, что ей не меньше сорока. Дочери, которую зовут, как оказалось, Валерией, было по моим же расчетам от шестнадцати до двадцати. Стелла спрашивала меня про север, рассказала вкратце, как Иванушка – это она так говорила про Ивана – «Иванушка… У Иванушки…Мы с Иванушкой…» - ездил с каким-то проектом в Мурманскую область и пропадал там у моряков целых восемь месяцев. «Приехал блестящий, как кот от рыбы, - улыбалась Стелла, - Моряки его там баловали».

Но за всем трепом знакомства со Стеллой, чувствовалось, что она чего-то ждет или что-то наоборот в разговоре отодвигает «на потом». Но это «все-таки» проявилось в её последнем вопросе под самый мой уход.
- Георгий, а Вы что ищете? Я не спрашиваю «зачем»… Что? – и взгляд её был напряженным, хоть и все тем же мягким. Не знаю, почему я ответил так, как ответил. Не от понтов, не от того, чтобы продолжить разговор, не потому, что предполагал, что она может быть в курсе…
- Цитала… Я всегда ищу Цитала…
Она встала. Лицо её еле заметно побледнело.
          - Тогда это Вы… Иван Вам кое- что оставил…

*   *   *

А с дочерью Ивана я так и не познакомился. Валерия была на спортивных сборах в Белоруссии. Зная адрес, где жила одна из жен  у Володи Попова, я все-таки решил к ней не ехать. Почему-то был уверен, что там меня ждет встреча из серии «А вы кто такой? А ну уходите или вызову милицию…». Ну, не знаю, был уверен и всё тут! Вторую половину второго дня, дожидаясь часа встречи с Рубиновым, я просто шлялся по Москве, убивая ноги, обувь и настроение…
Рубинов привез на встречу две чрезвычайно важные для меня тетради. Одна с записями Александра Григорьевича Фейхова, вторая – толстая тетрадь Володи Попова, в которой, по словам Рубинова, была расписана если и не сама методика, то по меньшей мере – мероприятия с отдельного рода способностями, которые позволили бы один феномен проверять другим феноменом. Виктор Викторович даже пояснил, где он все это нашел. «Всё проще простого. В то время, когда мы тут в полусекретном режиме нянькаемся с проектом  «Пророк», при Московской Городской Думе  существует не менее амбициозный, но открытый  проект «Грядущее» - автор и двигатель этого проекта некий бизнесмен из Люберец Горошко Александр Борисович. Экспертами в области феноменологии приглашены даже товарищи из Главкосмоса и Патриархии… Более того, мне тут немного пояснили, что после Коржакова (бывший руководитель службы безопасности Бориса Ельцина) осталось с пяток проектов самой фантастической направленности – от шаманов до Григория Гробового… Был такой «мессия» - может слышал, против него уголовное дело возбуждено…Но там что-то из финансовых манипуляций. Уж не знаю – сколько там его личных проблем, и сколько на нем заработали аферисты…».
Я, конечно, теперь был просто обязан рассказать Рубинову про  врача Полозова и события не менее странные, а может и не менее трагические , произошедшие со второй группой. К счастью, Рубинов не обиделся и не удивился, что я скрыл от него целое направление в проекте, которым он когда-то занимался, и, как мне представлялось, был в какой-то мере ответственен за тех людей и разработки. Виктор Викторович, кажется, ещё больше проникся моей тревогой, но по профессиональной привычке все-таки успел перебрать каждый факт и просеять всю фактуру через иронию.

- Ну, тут ещё надо разобраться – пропавшие они, или так это представляется человеку с не совсем нормальным состоянием психики, - осторожно и максимально деликатно поёрничал Рубинов, - Знаешь, сколько людей пропадает? О-о!... Но, к счастью, девять из десяти все-таки быстро находятся. Ваш врач ведь даже об этом аномальщике Кустысеве написал тебе в письме так, что непонятно, видел ли  его исчезновение он сам или ему пересказал кто-то… Может, пересказал какой-нибудь больной из соседней палаты?
Рубинов посоветовал мне просто съездить и на месте поговорить с врачами. Идея его почему-то за столиком в кафе казалась здравой, тем более Виктор Викторович предложил своего рода «легенду», если уж не хочется проявлять себя, как человека с каких-то закрытых и полузакрытых проектов. «Например, - предложил Рубинов, - Сделай вид, что ищешь не совсем здорового родственника, который якобы гостил здесь в Подмосковье и что-то говорил о знакомом враче Полозове, к которому хотел заехать… Вот и подумалось, что или родственник здесь гостит, или врач Полозов что-то пояснит». Таким образом и повод для встречи с Полозовым будет, и – в худшем случае – на близкой дистанции можно пообщаться с врачами, узнать, что же с самим Полозовым.
Всё в варианте Рубинова казалось несложным. Чего уж в самом деле усложнять и от чего «шифроваться»? Я даже как-то застыдился своей внутренней игры в важность своей миссии. Тоже мне «спасатель»… И чего это я решил, что есть какая-то опасность? Наваждение какое-то. Но теперь я думал слишком легкомысленно. Как будто не было поводов напрягаться, как будто не было несколько трупов позади, как будто не было людей исчезнувших и в первом и во втором проекте, как будто… да кто остался-то? Гог, ты один! Тебе с психундры в тундру человек написал – берегись!

Я уже был в дороге на Егорьевск, когда сам себе напомнил эту трезвую мысль трезвого факта. И опять стал раздражаться на Рубинова, точнее – на свою внушаемость с его стороны. Я вышел в Люберцах. Автобус, как специально для меня остановился на минуту у придорожного супермаркета, рядом с которым был ряд уличных торговцев. Вышел я спонтанно, но с четким для себя решением – я должен подготовиться лучше. Мне не хватало моей сенсорной силы, мне не хватало осмысления произошедшего с группой, в конце концов мне просто чего-то не хватало, что объяснить себе не мог. Есть старое поучение святых отцов: «Если не знаешь, что делать, - оставайся на месте». Таким образом я уже дважды остановился на пути к Полозову и уже в пятый раз за неделю за меняю место обитания.
… Жилье я снял тут же, спросив у торгашей, которые рядом с супермаркетом стояли с  мелочью, гжелью, тапочками  и скобяным нестандартом. Квартиру сдавала от какого-то «хозяина» женщина из шашлычной в которой сидели пять азербайджанцев, сухой, как мумия вьетнамец и две полупьяные тетки лет тридцати. Всё было бы подозрительным, если б не сама квартира. Строил её явно не бедный человек. Но, видно, недостроил по какой-то причине и теперь сдавал под «гостиницу» своим землякам. На подоконнике лежали бакинские газеты, кусок инструкции то ли на китайском, то ли на корейском – иероглифы. И квартира была почти пуста. Обустроена была только кухня, туалет и ванная комната. Но квартира! Она была квадратов на стодвадцать! Спортзал! Объединенные две комнаты и вовсе создавали эффект офисного помещения, из которого только недавно убрали столы, компьютеры и плакаты с календарями… На диване , сиротливо стоящем у самой длинной стены валялся нелепый, яркий, как новогодняя игрушка, красный плюшевый слон. Стены были с несвежими обоями и с пятнами. Консервы здесь закручивали что ли? Запах уксуса и специй некоторое время преследовал меня, я открыл все окна и вышел прогуляться. Карман полегчал ещё на четыре тысячи. Н-да, голодным я, конечно, не останусь, но как-то с денежкой хотелось бы понадежнее. А они таяли – денежки…