Цитала. Сбой программ

Сбой программ.  1994-й

В машине,  наконец, они поймали нужный тон. Он начался с полушутливого осторожного упрека со стороны Полозова: «Зачем же вы меня, как подопытного, как на ринг тут выставляете…».  Виленович признал свою ошибку сразу, и как-то сразу оба облегченно вздохнули. Однако  извинение все же было немного нелепое: «Ну, как Вы могли не понять, Рустам Георгиевич. Я предполагал, что вы от узко профессионального подхода оторветесь…»

- Тогда бы вы завхоза пригласили! Он в последнее время с Семеном Кустысевым больше всех общается… Если вам профессиональный подход не нужен…
- Завхоз? Это интересно, - крякнул Сурненко. – И с завхозом поговорим тоже…
Они ехали обратно медленно, будто катались. Совсем не коротким путем, а через заводы Гжели, сделав дугу почти в тридцать километров, «Форд» Сурненко остановился у маленьких придорожных торговых рядов. Здесь торговали скобяным барахлом, гжелью и псевдогжелью, творогом и рыбой, запчастями и видеокассетами. В вечернее время торговали и девочками с апартаментами, и оружием. Впрочем, оружие и наркотики можно здесь купить и с утра.
- Бабулю тут одну знаю. Честно торгует хорошим козьим молоком. Всегда покупаю. Себе не хочешь купить? – Сурненко перешел на «ты» еще раньше. Полозов принял переход, и обоим это понравилось. Дурацкий барьер "официальных выканий" был тоже одной из причин настаивания каждым из них на своей недоигранной обиде. И все-таки умные головы обоих не расставались с одним и главным вопросом: Семен Кустысев - кто это? И что с ним произошло?

Сурненко выбросил свою спортивную фигуру из машины. Деликатно хлопнул дверью и, кажется, был даже готов помочь грузноватому Рустаму Георгиевичу выйти из низкого посадочного положения. Впереди них, за фургоном армейского типа белой изгородью выглядывали многоэтажные ряды посуды и сувениров «под Гжель». У самого начала ряда стоял здоровеный рыжебородый дед. Сурненко его немного знал. Они даже кивнули друг другу. Чуть в глубине переулка зазывно коптила весенняя открытая шашлычная. Пора было бы подкрепиться чем-нибудь посущественней, чем интернатовский чай с сушками. Но тут произошли два события, которые заставили забыть про аппетит, про козье молоко и даже про различные взгляды на вопросы о Кустысеве.
Врач и разведчик подошли к рыжему деду, и только Сурненко полушутя-полусерьезно спросил у него: «Ну, дед, а сегодня где «гжель» настоящая, а где фуфло?», как с верхней части двух-трехметрового стеллажа прямо на голову Полозову полетела полупудовая, почти в человеческий рост декоративная ваза с веником икебаны внутри. Как она летит ни Полозов, ни дед, стоящие спиной к стеллажу не видели. Сурненко только успел толкнуть в грудь Рустама Георгиевича, ваза пролетела перед лицом, ударила в грудь врача, чтобы затем пройтись по ногам. Закачавшись от тычка, Полозов своим большим телом задел стеллаж. Тот вибрировал две секунды и, несмотря на попытки удержать его, предпринятые Сурненко и дедом, стал дальним своим углом заваливаться на землю. Вся конструкция выгнулась винтом, и по законам катапульты из стеллажа вылетела чашка величиной с кулак. Пролетев метров пятнадцать в сторону, она раскрошила лобовое стекло чьих-то «Жигулей». Заверещал вьетнамец-точильщик ножей, выключил свой станок и, показывая пальцем на Рустама Георгиевича, что-то быстро-быстро лопотал своему земляку. Тот, наверное, был хозяином авто.

- Ну-у ..морковь тебе в рот! – сокрушенно забасил и заругался рыжеволосый дед. -Здесь же тебе, б…, посуда, а не запчасти!  Вы мне  не  оптовые закупки сделали, а оптовый погром! Да не ори ты, п…с! – это уже к вьетнамцу.
- Не ругайтесь. Не надо матом, - хлопал деда по плечу, немного суетясь Сурненко. – Сейчас проблему поделим.

Рядом стоял на карачках Полозов, носок левой ноги был весь в крови. Ваза прорубила своей тяжестью и туфлю, и ногу. Цела ли кость?
- Куда поделим? А что мне здесь осталось? Хрен да гармошка, - бубнил дед, широко разводя перед собой руками, дескать «глядите, люди добрые, меня разорили». Он, как памятник, возвышался над Сурненко, а методически разводящиеся и сводящиеся руки деда делали его похожим издалека на человека, механически танцующего «Сударыню-барыню».
- Не надо матом… - морщился Сурненко и от мата, и от нелюбимого внимания толпы.
- Что матом? Что матом? Я матом не ругаюсь, я матом разговариваю!.. – продолжал месить «барыню» дед-гигант.

Из фургона, который оказался действительно армейским, на выручку Сурненко и Полозову вышел старший лейтенант с эмблемами танкиста, начал объяснять рыжему деду:
- Дедок, у тебя посуда с верхотуры сыплется. Я все видел… Вон тот горшок, блин, упал прямо на голову этому… - он показал пальцем на морщившегося от боли, с окровавленным носком в руке, как с куском мяса, сидящего Рустама Георгиевича. – Если б этот (на Сурненко) его не успел оттолкнуть, так башку бы пробило…
- Иди ты на…! – дед наяривал «сударыню» теперь в наступательном темпе. Если б зацепил ладошкой по уху, то был бы неплохой свинг. – Уматывай отсюда со своим катафалком. Встали перед моим рядом. Стоите уже полчаса. И ни туды, и ни сюды…
И уже почти сочувственно к Полозову с окровавленным носком: «Ну ты, брат, приземлился! Что за денек…».

Он еще минут пять ходил пинал черепки, «сударыни» становилось все меньше и слово, обозначающее детородный орган, он посылал по убывающему числу адресов. Пока дед не утих, успели узнать, что они «педерасты»: а) тот старший лейтенант и солдат-шофер с ним, б) два азербайджанца из шашлычной, в) второй вьетнамец и еще какой-то опухший мужик, вывернувшийся под горячую руку из переулка. В адрес Полозова и Сурненко дед специальных оскорблений не бросал. Просто продолжал уже тихо разговаривать на русском-матерном…
- Что делать-то будем? – спросил дед у Сурненко, - У меня ж тут месячный доход! Был, мля, доход, остались одни месячные… - он тупо посмотрел на носок Полозова. – Щас чистую тряпку принесу.
Рыжий дед принес через две минуты не только чистый кусок простыни, но и йод с полубанкой фурацелинового раствора. Матерился и обрабатывал рану. Грозный по внешнему виду, он, наверное, был добряк в душе, как это нередко бывает с крупными людьми.
Полозов и Сурненко независимо друг от друга отметили, что дедок, не смотря на факел перегара, с раной справился профессионально, как практикующий фельдшер. Повязку он тоже наложил быстро и плотно. Хлопнул Полозова по коленке: «Кость цела. Дней через пять будешь нормально топать…»

Они еще договаривались о том, что покроют полстоимости перебитой посуды, обмениваясь телефонами. Сурненко остался, выгреб из кармана что-то из суммы… А Полозова ждал второй удар. Дед с разведчиком даже не совсем успели понять, что же происходит.
Рустам Георгиевич стоял лицом к машине, опершись о крыло «Форда» перед левой фарой. Позади него почти беззвучно завелась армейская фура и стремительно дала задний ход. Врача размазало бы по капоту и перекусило бы пополам, если б дед, Сурненко, азербайджанцы и торговка вениками единым залпом не закричали, как на стадионе:
-Э-й, эй, эй!!!
Рустам Георгиевич сам не знал, как выскочил из зажатия, но удар в левое плечо все-таки получил. Нетвердо стоявший на одной ноге, он полетел на обочину и куском проволоки поцарапал лицо, ото лба до подбородка.
- Ну, ё-твое-пальто! Я же говорю, они пидарасы! Но это не у меня день говно! У меня, наверное, по сравнению с тобой день просто обычный! – дед на полном серьёзе удивленно смотрел на Полозова - Ты, брат, вчера в карман черту насрал, что ли?
Бледный шофер-паренек и старший лейтенант, отводящий гнев толпы от себя криком на солдата, выскочили из машины и… Что "и"? Солдат стоял, опустив голову, а офицер бессмысленно бегал вокруг машины, будто пытался понять – как, ну как такое могло произойти? « Найденов, йоптать!.. ты вроде водила опытный… Куда сдавал? Ну, куда сдавал? Как в чисто поле…» И рукавом, будто пытался затереть широченную вмятину на капоте. Звенело стекло фары под ногами. Полозов опять сидел. Теперь уже в другом месте. Вытирал носовым платком лицо и капли крови на рукаве.

Солдат и офицер, словно спохватились, подошли к сидящему на обочине врачу. Дед орал все в том же матерном стиле: «Ну чё ты полируешь? Полируй не полируй, все равно получишь…! Погонами своими, (ля-ля-ля)…, полируй. Ага. Под дуб, под ясень, под хер дяди Васин…»
Никто не обратил внимания, как резко напряглось и сосредоточилось лицо Сурненко. Взгляд цепко побежал по всем ближним и дальним окружающим предметам: номерам автомашин, лицам любопытных, ворона, сидящего на голой еще осине, женщине, выбивающей ковры во дворе дальнего-дальнего дома… Ни ветерка. Даже дым шашлычной густо висит в переулке… Но по краю противоположной обочины ровно, как велосипедист, прокатился еле заметный смерчик. Шевельнул песок, поднял фантик, колыхнул сухую прошлогоднюю траву и ушел к осине. Ворон развернулся на ветке. Будто упал, но пошел над самой землей за сараем, за горячим, в соснячок с солнечной поляной… Больше ничего. Все остальное – просто происшествие. И просто шум людей.

Сурненко стремительно подошел к своему «Форду», открыл двери со стороны пассажира, помог еще более погрузневшему Полозову сесть. Коротко сказал старшему лейтенанту: «Я вашу часть знаю. Заявлять не буду. Но за деньгами заеду. Понял, товарищ старший лейтенант? Договоримся по-хорошему».  Старший лейтенант понял. Благодарно козырнул.
Дед оторопел, что пострадавшие смываются так быстро (наверное, предполагал еще и выпить за компанию по случаю происшествия), орал за тридцать шагов:
- Лучше домой его! Ну на х…! Это не его день. Щас еще метеорит, б…, на башку ебнется… Эй, эй! А меня спроси тут у любого. Пигаш моя фамилия. Запомнил? Пигаша все знают… Каждая собака… Ты же, б…, записал. Спроси любого, когда приедешь!…
«Форд» выскользнул из-под фургона. Из этой очереди торговых рядов и проклятого места. Через сорок метров Сурненко уже включил третью, а через восемьдесят – четвертую передачу. Километра два ехали молча.

- Н-да, попили молочка, - философски брякнул Рустам Георгиевич. Он шарил под ногами, пытаясь найти туфлю, которую туда забросил Сурненко.. И продолжал шутить. - Надеюсь, ты меня домой все-таки довезешь не на носилках.
- Надеюсь, - не принимая шутку, серьезно ответил Вадим, - тут, кстати, тоже статистика…  У каждого человека в году есть два супер счастливых дня и два супер-несчастных.  Даже если на прожитые годы взглянуть глазами статиста, то примерно такой расклад и обнаружишь… Сегодня день твоей негативной статистики. Это точно.
- …А если мимо моей головы пролетел метеорит, но я просто этого не знал? Или по чистой случайности вместо двух таблеток аспирина не проглотил две, например, феназепама. Тогда как? Чушь это все. Не статистка чушь… Не обижайся. Чушь, когда в нее пытаются затолкать человеческую волю, мега-факторы мысли, спонтанное действие алкоголя, например. И так далее, и тому подобное.

- Ты человек неверующий. Психиатров верующих не бывает. Это не только советская школа… Почти общемировой факт… статистики.
- Ну, почему… - Рустам Георгиевич обиделся, будто его обвинили в какой-то человеческой неполноценности. – Я верю в Высший Разум… Не по-рериховски… По-житейски. Натурфилософия, если хочешь.
- Нет. Неверующий. – Уверенно отрезал Сурненко. – Это ваша профпатология. И вы – врачи – это знаете.
Они опять ехали молча. Рустам Георгиевич обдумывал уверенное утверждение разведчика-статистика, а Сурненко собирался мыслями. Видимо, решал – говорить или не говорить нечто этому психиатру, и может быть, лучшему из психиатров, потому что почти за тридцать лет работы в этой сфере он не стал циником. И даже – ишь ты – обдумывает критику, принимает… «Открытая система. Живой», - окончательно определил разведчик-электронщик.
- Рустам Георгиевич, кхе-кхе… У тебя и правда сегодня еще могут быть странности.. Опасные странности. Домой довезу в порядке… надеюсь. Но странности, пожалуй, будут…
Полозов вопрошающе взглянул на Сурненко, и тот ответил своим ценным взглядом в «десятку» зрачка своего раненного пассажира.
- …Ты принял решение помочь мне. А как только принял это решение, когда мы уже уходили из интерната, так сразу же мир, в который я пытаюсь вторгнуться и найти двери – этот мир начал реагировать… И полетела тебе в голову ваза, и улетели наши деньги, и пострадала машина, ноги… И обматерили нас с ног до головы. Голова и ноги. Ноги (колеса) и голова – вот направление удара. Подозреваю, что и метеорит где-то вправду тоже шлепнулся. Где-то рядом...
- Я тридцать лет работаю с этим миром…
- Нет, не с этим, - опять безапелляционно, не давая шансов спорить и обсуждать, сказал Вадим. – Мир, о котором я тебе расскажу… Возможно, это не один мир, а миры… Это не экзистенц индивидуумов. Это объективные параллельные реальности. Их обнаружение – свершившийся факт. Но не меньший факт, что мы ими обнаружены гораздо раньше. Они к нам в гости ходят, а мы к ним только случайно попадаем. Как Семен Кустысев… Впрочем, это мы еще проверим. Я собираюсь поехать туда, в Коми, найти место, людей… Хотя бы одного свидетеля. А теперь, Рустам Георгиевич, просто факты. Навскидку несколько. Абсолютно достоверные, насколько они могут быть проверены силами нашего, например, ведомства. И не только…

Простой, легко проверяемый факт. В передаче «Третий глаз» на канале НТВ среди магов, шарлатанов и экстрасенсов, среди малоинтересной всей этой шелухи промелькнул сюжет… Запись, если хотите, могу показать. Так вот, в этом сюжете рассматривалась проблема стирания памяти, исчезновения и появления людей ниоткуда. Там наговорили массу глупостей, но среди дилетантов вдруг дает комментарий ни больше, ни меньше, как генерал-лейтенант Красноверов, эксперт-криминалист, член Комиссии при Генеральной прокуратуре. Он дал статистику. Сразу скажу – она очень достоверна, с нашей независимой по сбору информации, она совпадает почти полностью. На сто случаев исчезновения людей приходится около двадцати (каждый пятый), где невозможно объяснить перемещение людей на довольно большие расстояния, где нет взаимосвязи между родом их деятельности до исчезновения и после появления, где холерики превращаются во флегматиков и наоборот порою всего за шесть-восемь часов… И это не все. В трех-четырех случаях из ста исчезновение людей вообще находится вне известных физических законов. Не как в цирковых фокусах с ящиками. Похлеще… Далее генерал-лейтенант произносит фразу: «Нам известны, как минимум, два случая – в Ленинграде и в городе Сокол Вологодской области – когда на глазах десятков свидетелей люди растворились в воздухе… В Ленинграде это произошло, например, на Невском проспекте в солнечный день, на глазах более, чем двадцати свидетелей».
 - Думаю, что тот генерал получил хорошую головомойку. Он еще генерал? – усмехнулся Полозов.
- Да. В отставке. Ты прав. Реакция оказалась мгновенной. Уже на следующий день наши люди получили в Останкино запись передачи, где генерал-лейтенант Красноверов приводил совсем другую статистику и совсем другие примеры.
- Дуристикой попахивает. Ты хочешь сказать, что приходили из параллельного мира?
- В Останкино утверждают, что приходили из КГБ… ФСБ…
- И что здесь таинственного?
- В ФСБ сказали, что у них на пленке генерал Красноперов говорит не то, что было в эфире. И они тоже не могут понять, кто был до них… Но главное, у них вопрос с Красноперовым закрыт, так как трансформировалась и запись, сделанная спецами самого ФСБ. А у нас не трансформировалась…
 Сурненко многозначительно выдержал паузу. В ней была корпоративная гордость причастия к особым умникам и умницам.
- Разница в режиме хранения. У нас электромагнитный экран-реверс в четырех режимах. На Лубянку эта штука только-только поступила для подразделения «R»… Теперь будет такая компьютерная контрразведка.
Рустам Георгиевич про себя усмехнулся. Осторожно попытался осадить Сурненко.
- Но о подразделении «R» ведь давно говорят…
- Да. Подразделение существует давно… У него даже есть «папа» и есть свой «дедушка». Пятое управление ОГПУ, например… Изыскания Глеба Бокия и его конторы, по-моему, немножко преподавали даже в институтах специализирующихся в сферах информатики и психологии…. Так вот системы контрдействия, поиска и шифровки были и есть. Они и вправду лучшие в мире. Но если система дала сбой, значит… Что значит? Либо появилась подсистема, либо надхаос, сломавший или перемешавший системы… Я сложно говорю?
- Тут целое государство, как система, полетело вверх тормашками… Бакатин, вон ни за понюх табаку новейшие системы слежения сдал американцам… Читаем, слушаем – не совсем же в колхозе живем, - Полозов все еще рефлекторно боялся фанатизма Сурненко. Была, как ему показалась, какая-то зацикленность у этого симпатичного, честного… кажется, честного… человека. А любая зацикленность ведет к понижению самоконтроля, к сужению панорамного видения. Как профессионал в своей области Рустам Георгиевич понимал, что и интересен он, как профессионал. Значит, пока его главной задачей профессионала была… Что же главное? Что ждет от него Сурненко? Сопоставлений фактуры, выданного директором интерната самим Сурненко? Анализа? Может, Сурненко загружает его сейчас чем-то, что поможет Семену Кустысеву? Нет – ни первое, ни второе, ни третье. Тогда – что? « Критик – вот кто ему нужен. Сурненко привлек меня к своим копаниям в роли оппонента, - Полозов это уже почувствовал раньше, но сейчас оформил смысл своей роли. – Если он знаком с системами эффективных ролевых команд (а он, пожалуй, знаком…),  то он будет создавать квадрат. Он – генератор идей, я – критик идей, нужны еще двое: исполнитель и… Исполнитель, кстати, чего?» – что-то холодное и постороннее зло хохотнуло под сердцем.
- Подождите, Рустам Георгиевич, - словно успокаивая его внутреннюю тревожность по вопросу и возвращаясь к теме, командирскими нотками  Сурненко вернулся к примерам статистики.
- Мы еще о многом поговорим. Сейчас я вам накидываю в котомку информацию, - он постучал пальцем по голове, - которой или нет в открытых источниках вовсе или присутствует разрозненно и бессистемно.  Про доклад закрытой комиссии ВВС США не слышали? Пентагон уже рассекретил эти документы. Они стали появляться преимущественно в третьесортных изданиях и, что особенно любопытно, сразу же перевираются и обрастают художественными домыслами… Но научные круги за разработку фактуры, известной по докладу, как контакты четырех разных уровней с существами из НЛО тоже взялись. Более менее известны труды АэНБэ… простите, Агенства национальной безопасности… США могут спокойно хлопать в ладоши лет семь-восемь – с их подачи научная мысль в остальных странах пошла  не по столбовому пути, а по тупиковому. Похоже вброс данных закрытого доклада… в докладе главное было двух частях приложений и в расчетной записке – с комментариями… До записки, сразу скажу, мы пока не добрались, - в слово «мы» Сурненко вложил не «мы – наша Родина», не «мы – наша разведка», а что-то третье. Это было, типа «мы – избранные из разведки». Сурненко и вправду был один из немногих, кто концептуально считал, что если, образно говоря, нет расчета между высоким, холодным и красным, то его нужно искать в кефире с одноатомным кислородом и делить на число Пи (т.е., совсем в другом измерении, в другом алгоритме). «Не слышишь ушами – нюхай локтями», - лозунг  на бронзовой табличке величиной со школьный пенал стоял на его рабочем столе. Но рабочий стол был отнюдь не в Москве, где в Министерстве обороны формально у него был кабинет и три стола для него с двумя сотрудниками. Основной адрес работы был почти на двести километров западнее Москвы – в Тверской области.
- Зато приложений было достаточно, чтобы понять: американцы нашли или почти нашли контакт с существами из другого мира. И цель американских разработок – получить новые способы доминирования в этом мире. Теперь уже с помощью других миров. Первой, естественной и благородной по человеческим меркам целью были цели безопасности человечества, но по приложению номер два стало понятно: во-первых, существа из другого мира агрессивно ведут себя только по отношению к ним и… к нам. Да, к русским,… в смысле, к россиянам. Это, якобы объявлено самими люденами… Давай, Рустам Георгич, я буду придерживаться этого термина. Он у нас в ходу. людены – это те, что не из нашего мира по рождению. Есть еще людемоны. Это те, кто родился у нас, но побывал в гостях там. Кустысев, если все подтвердится после моей поездки, из них – из людемонов…
Полозов нервно засмеялся.
- Я после нашей поездки могу оказаться в одной палате с людемоном Кустысевым… - он махнул перед собой рукой с носовым платком и в движении его было что-то бабушкино–растерянное, печальное и безнадежное, как осень.
- Причина хоть известна, за что нас так те… - он показал куда-то вбок, - Те за что нас не любят?
- Нет. Не известна. Но Кустысев и некоторые другие нам это понять помогут… И все-таки о статистике. Факты. Например, очень яркие. На таможенном переходе Кассо дель Корво между Мексикой и США 13 мая 1988 года в зале задержания сидели 116 мексиканцев. Под круглосуточным видеонаблюдением. Были там в том числе и семьи с маленькими детьми. Они исчезают из запертого охраняемого зала на шесть с половиной часов. Камеры видеонаблюдения (на некоторых работали таймеры) зафиксировали, как зал за две минуты заполнился туманом высокой плотности. Когда туман рассеялся, в зале не было даже пустых пачек сигарет, фантиков и банок из-под пепси. Через шесть с половиной часов происходит обратный процесс. В поведении вернувшихся людей произошли следующие изменения. Полуторагодовалые дети, которые говорили только первые слова, заговорили, как трех-пятилетние. Женщины просились в душ и некоторые из них, будто стеснялись чего-то. Стеснялись в том числе и друг перед другом. Поменялись лидеры в этой толпе. Были три предводителя, а по возвращении, как в порядке вещей, самоорганизацией своих земляков занимались уже три других человека. И главное – никто из мексиканцев не хотел теперь гражданства США и вообще ехать в Америку. Все просились домой. В прессу этот случай попал совершенно в изуродованном фантастическом виде, а потому промелькнул на уровне сказок про НЛО. На самом деле в Кассо дель Корво по этому делу столкнулись интересы нескольких ведомств. От НАСА и АНБ до миграционной службы и Комиссии Сената по соблюдению закона… Там эта Комиссия, естественно, интересовалась массовой кадровой чисткой в таможне, чистку ради страховки явно инспирировало АНБ… Хотя это так, наше предположение… Впрочем, это для нас не важно…
Над Европой только за 1988-1992 годы зафиксировано четыре тысячи восемьсот сорок явлений НЛО. На тысячу триста из них есть видеозаписи, они задокументированы наземными службами аэронавигации, часть - радарными установками ПВО стран НАТО. В шестидесяти двух случаях поднимались самолеты. В двух случаях были выпущены ракеты с самолетов, в двух – с земли… И это только в Европе. Над Северной Африкой, на Северном Кавказе, в Северных морях вокруг Скандинавии и России – своя не менее впечатляющая статистика.
Во время войны между Ираном и Ираком, еще задолго до «Бури в пустыне», прямо на линии фронта, на расстоянии прямого артудара с обеих сторон, потерпел аварию или был сбит какой-то объект. В радиусе шесть на восемь километров уже десять лет нет ничего живого, хотя взрыва не было. Две военные экспедиции, посланные Аятолла Хоменеи в район катастрофы, ушли «в никуда»… Не много – не мало, в экспедициях было более батальона военных. Четыреста с лишним человек. Тегеран обвинил Багдад в похищении своих людей. Но не особенно настаивал… Хусейн тоже отправлял туда людей, и они не вернулись… Сталкер там еще не родился. То, что написали Стругацкие в своем «Пикнике на обочине», становится невеселой правдой. Но никто пока не может этого утверждать однозначно… Пикник на обочине есть в Венесуэлле, в Испании… Да-да, - Сурненко почувствовал удивление Рустама Георгиевича. – В Испании есть зона, где массовое дежа вю, где время, как в кривом зеркале – то скачет, то почти останавливается. Возможно, это остатки от раны на Земле, сделанной давным-давно. А потому «шрамы» этой раны не так заметны как у Персидского залива. Нет, Рустам Георгич, на все про все – рассказать мне для вас ни языка, ни времени не хватит, - будто отчаявшись, Вадим Виленович хлопнул обеими руками по рулю. А потом знакомым жестом покрутил кистью у головы, - У вас компьютера дома, конечно, нет?
- Нет. А что это ты на «вы» перешел? Я произвожу впечатление кретина или безнадежного скептика? – Полозов без разрешения закурил и жестом показывал – дескать, где тут у тебя кнопочка, чтоб стекло опустить?
Сурненко опустил стекло и вывернул стенки идеально чистой пепельницы под левым локтем врача.
- Я к тому, что привезем мы тебе компьютер и подключим к интернету. Пользоваться сможешь? – Электронщик заметно притормозил. Заметно настолько, что Полозова подало вперед на разбитую ногу, и он поморщился, упершись свободной рукой в бардачок. Сурненко, впрочем, тут же выровнял ход машины и, видимо, переваривая что-то про себя, буркнул не как обычно – «для себя – для всех», а по-настоящему тихо, почти про себя: «Уже четвертая…» Он быстро и цепко зыркнул в зеркало заднего вида и продолжил:
- Если что – пользоваться научу. Тебе надо погрузиться в тему. Будешь лазать в сети бессистемно – забьешь голову мусором и сказками. Системно – это… Я бы начал с фольклора. Все, что известно в фольклорных преданиях на тему «Исчезновения – появления»». Потом наверное, религиозные дела… В исламе, например, кроме ангелов и бесов-шайтанов, есть мир джинов. И в этом мире есть поклонившиеся Аллаху и не поклонившиеся ему, действующие в помощь человеку, нейтрально и против человека… Ну, это так, для примера…
Рустам Георгиевич все-таки не удержался и обернулся. Хотя с больной ногой и его весом это было сделать не совсем легко. Кто же четвертая? Кого сосчитал Сурненко? Он ничего не увидел позади машины, кроме УАЗика, следующего за ними метрах в пятидесяти и домов за неровными заборами. Однако это волнение разведчика – притормозил ведь – Полозов запомнил. Он теперь ясно чувствовал, что и его это каким-то образом касается, как уже коснулся мир и  солнечный апрельский день, разорвавший монотонность и предсказуемость жизни провинциального врача. Его включили  в какую-то безнадежную, но интересную игру. «Возможно, это главная игра, для которой я родился… Играл тридцать лет в «шахматы» с человеческим мозгом и душой, а тут вызвали вдруг на битву… Теперь мужик, слоны будут настоящие. Кони и пехота тоже… Так бывает, когда подросток вдруг обнаруживает – детство кончилось. Только жутковато, если все, что говорит Вадим, в самом деле реальность, но они, как сказка».

Полозов, как неожиданно проголодавшийся, вдруг захотел перечитать свою диссертацию, поднять карточки и черновики… "куда же я все это распихал? Неужели Нина выкинула или Славик по молодости где-то забросил?». Жену  Нину Михайловну, Полозов пугать своими ранами не хотел. Хотя она как раз была бы кстати – детский ортопед. В поликлинике просидит еще до семи вечера. «Позвоню с дачи», - решил Рустам Георгиевич и попросил Сурненко свернуть на Нововязово. Строго говоря, там была совсем не дача, а хороший загородный дом. В свое время сильно запущенный (даже береза-семилетка на крыше выросла). Они со Станиславом, старшим сыном – ему тогда лет двенадцать было, можно сказать, без помощи профессиональных жестянщиков сами перекрывали крышу, а Михайловна с Алешкой драили три комнаты и кухню. Сказать о кухне на даче – это ничего не сказать – она  величиной с хорошую помещичью гостиную… Алешке тогда было восемь. Сейчас заканчивает третий курс Военно-медицинской академии в Питере… Интересно, уболтает или не уболтает Собчак переименовать Ленинград в Петербург? Уболтает, небось… А, пожалуй, правильно. Все равно его даже советские студенты звали Питером.

- Подведем итоги, - Сурненко вел под руку Рустама Георгиевича к зеленой калитке из сетки-рабицы. – Что мы должны были сделать? Что было до? Что после? И что остается «заданием на дом»? Ты, Рустам Георгич, не обижаешься, что я так вот взял и втянул в сомнительное дело, не спрашивая - хочется ли тебе всем этим заниматься и все это знать? – Он чуть выдержал паузу, понял, что у Полозова нет однозначного ответа, и что он точно не обижается. – Сегодня утром я для вас… для тебя был «из Комиссии». Днем – дилетантом из военной конторы с выраженной профпатологией, в дороге – лектором и ментором, безапелляционно обрушившим на тебя особую информацию, а сейчас – заговорщиком, втягивающим в уже совместные продолжительные планы. Но я ведь с этого начал, Рустам Георгич. Я утром тебе сказал – нам, видимо, придется вместе поработать…
- Я тебя так просто не отпущу. Чай попьешь, - приказал Полозов. Недоговоренностей было так много, боль в ноге и хаос в голове, плюс отложенный и болезненный вопрос – «я взят вашим ведомством просто потому, что судьба методом «тыка» дала мне в пациенты Кустысева? Или все-таки в диссертации есть что-то еще, любопытное с военного ракурса?». Но даже для себя неожиданно он задал другой вопрос, - Что ты там посчитал на дороге? «Четвертая» – ты сказал…

В доме было прохладно, даже холодно. Но у солнечного окна с бликующим и горячим электросамоваром они уселись уютно и как ощутили оба – защищено. Это было не интернатовское, а другое чаепитие. Надменный чай, с тонкими запахами трав, синие чашки в белый горошек и полплитки замороженного в холодильнике шоколада создали в их умах и на столе «микросхему» для продолжения разговора. Брошенные в плетеное кресло-качалку пиджаки создавали ощущение, что «дачники» присели за шахматы и присели надолго. Но на самом деле Сурненко куда-то спешил. На вопрос Полозова, однако, ответил. И даже на скрытый его вопрос – почему ведомство выбрало его? – он ответил тоже.
- Дело в том, Рустам Георгиевич, что у меня действительно есть патология. Только она конструктивная. Профотбор у нас ведь в том числе и по патологиям. Я, например, все считаю. Я не только электронщик, я – статистик. Это моя суть. Игра у меня такая с детства. Она, между прочим, в жизни мне очень помогла. Четвертая?... По дороге из интерната до нашей с тобой катастрофы с посудой, и от посуды до твоей дачи я насчитал четырех женщин, выбивающих коврики. Апрель, понимаешь, все чистятся, выхлопываются… Однако. Все четыре стояли ко мне спиной. Все четыре выбивали коврики монотонно – по пятнадцать-двадцать ударов в минуту… Попробуйте так выбивать.  Все коврики были одного размера, хотя и разной расцветки и все женщины-хлопушки находились от нас на одинаковом расстоянии... В смысле на одинаковом расстоянии от дороги… Каждый факт по отдельности ни о чем не говорит. Но все похожести вместе вызывают… э-э, ну как бы ощущение странности… Теоретически, конечно, и монетка может на десять подбросов десять раз падать решкой, но согласитесь – это статистический сбой вероятности.

- У тебя мания преследования? – Полозов откровенно дразнился, - От инопланетян или от родного ведомства?
          - И то, возможно, и другое… Но только не мания преследования, а мания… возможно, мания, что меня, нас загоняют в ситуативный коридор. Отбивают ноги и голову… Мы нужны с погашенной скоростью и проблемами, которые бы нас немного связали. Мы, видно, куда-то слишком быстро рванули.

… Когда Сурненко уехал, Рустам Георгиевич поймал забытое ощущение сиротства. Надо же было за такой короткий промежуток времени погрузиться с человеком в совместные переживания и планы, что теперь вот человека нет и ты будто болен, будто у тебя отняли что-то родное и дорогое с детства. Завтра выйти на работу и обнаружить, что тебя уже ничего не радует и не интересует, потому что ты увидел новую работу, важнее которой, возможно, нет ничего в жизни. «А чего это я уже поверил во всё?..» - пытался критиковать ход своих мыслей Рустам Георгиевич и, зная ответ – «хочу верить!», он хотел теперь всего: компьютера, Интернета, информации. Хотел бы прямо сейчас подскочить и заново пообщаться, просто увидеть Семена Кустысева. «А завхоз  с ним общается каждый день уже сколько лет… Сколько? Когда он пришел на работу в их больницу?  А ведь…, - Рустам Георгиевич мыл посуду, а тут прямо замер, - Той же осенью он пришел – осенью 1982-го года!.. Ну, и что? Тьфу. Так параноиком станешь. Ну и что? Просто совпадение… Есть случайности, а есть странные цепочки случайностей. Кажется, так говорит об этом Вадим. Что за осень была тогда? Умер Брежнев…».
    
… Завтра Вадим Виленович Сурненко в восемь часов утра приедет с двумя здоровенными парнями. Оба – очкарики – произведут впечатление громадных переростков–школьников с детским сознанием, зацикленном на компьютерной тематике. Они даже разговаривать будут на «птичьем»языке – «хостинг», «провайдер», «софт», «кликни мышкой»… Все это ещё больше погрузит Полозова в другие миры. Это будет завтра. А сегодня, теплым апрельским вечером, слушая, как где-то за заборами соседка ругает козу, как накрапывает по металлом укрытой поленице первый весенний дождь и все слышнее становятся порывы ветра, Рустам Георгиевич готов был погрузиться в обычное состояние, которое он называл хандрой старого помещика. Но его догнала ещё одна странность этого странного дня – обещал ведь Сурненко, что будет ещё что-то.
«Что-то» было громадным черным вороном усевшимся прямо у открытой форточки и оравшим через неё. И столько было угрозы, столько ярости у этой птицы, столько цепкой ненависти в её глазах, смотрящих на него – на сидящего в кресле-качалке раненного пожилого человека – что со стороны, наверное, можно было бы подумать: в доме твориться нечто страшное… Через пять минут хлынул ливень. Забарабанил в стекло струями, прогнал ворона и сразу погрузил в густые сумерки. Картина из светлой и спокойной превратилась в темную и агрессивную. Мокрым шлепком к оконным стеклам прилипли яркие желтые листья с дуба. И это было уже слишком. «Осень не бывает в апреле,» - испуганно и тупо, глядя на листья, вслух произнес Полозов. И вдруг поймал себя на чувстве, что в этой истине об осени он впервые не совсем уверен…